закрыты. По-видимому, все комнаты здесь были на одного человека, и он
удивился, почему регистраторша послала его сюда. С двухлетнего возраста он
всегда жил в общежитиях, в комнатах на четыре-десять коек. Он постучал в
дверь 46-й комнаты. Тишина. Он открыл дверь. Комната была маленькая, на
одного человека, пустая, слабо освещенная светом из коридора. Он включил
лампу. Два стула, письменный стол, далеко не новая логарифмическая
линейка, несколько книг и аккуратно сложенное на спальном помосте
оранжевое домотканое одеяло. Здесь уже кто-то живет, регистраторша
ошиблась. Он закрыл дверь и снова открыл ее, чтобы выключить лампу. На
письменном столе под лампой лежала записка, нацарапанная на обрывке
бумаги: "Шевек, каб. физики, утром 2-4-1-154. Сабул".
названия книг; это были стандартные справочники по физике и математике, в
зеленых переплетах с вытесненным Кругом Жизни. Повесил в стенной шкаф
куртку, убрал ботинки. Тщательно задернул занавеску стенного шкафа. Прошел
по комнате до двери: четыре шага. Еще немного неуверенно постоял, а потом
- в первый раз в жизни - закрыл дверь собственной комнаты.
мужчиной. Его лицевые волосы были темнее и грубее обычного, а на
подбородке сгущались в настоящую бороду. На нем была тяжелая зимняя
верхняя блуза, выглядевшая так, будто он не снимал ее с прошлой зимы;
рукава внизу почернели от грязи. Держался он резковато и недружелюбно.
фраз. Он рычал.
этих. Никто еще не перевел этого на правийский и, скорее всего, не
переведет. Понять эти работы на Анарресе способны разве что шесть человек.
На любом языке.
на полках маленьких книгах в зеленых переплетах. Движения у него были
резкие и раздраженные. Разыскав на самой нижней полке два толстых, не
переплетенных тома, он швырнул их на письменный стол.
тобой делать нечего.
тебе не нужно.
он был какой-то жесткий, прямо не человек, а жук-древоточец.
старуху, а все остальные идеи, которые она выдает, - хлам.
Митис? - Физик свирепо уставился на Шевека, на висках под короткими
жесткими волосами у него вздулись жилы.
занимаемся физикой, а не религией. Брось мистику и стань взрослым
человеком. Сколько времени тебе понадобиться, чтобы выучить иотийский?
сказал Шевек. До Сабула его безобидная ирония не дошла.
То. Ах, да, черт, тебе же нужен какой-то иотийский текст. Можно взять и
его. Сейчас. Подожди. - Он расшвырял все, что лежало в одном из
переполненных ящиков письменного стола, и наконец откопал книгу, странного
вида книгу, в синем переплете без Круга Жизни. Название было вытеснено
золотыми буквами и выглядело, как "Поилеа Афио-ите", что было совершенно
бессмысленно, и некоторые буквы были незнакомы Шевеку. Шевек смотрел на
книгу широко открытыми глазами, он взял ее из рук у Сабула, но открывать
не стал. Он держал ее, держал вещь, которую хотел увидеть, вещь, сделанную
инопланетянами, послание из другого мира.
Держи эти книги при себе! Они - не для всеобщего употребления.
застенчивым голосом:
Синдиката Физики и работаешь со мной, с Сабулом. Это тебе понятно?
Привилегия есть ответственность. Правильно?
короткой паузы сказал Шевек таким тоном, словно излагал суждение из
области логики.
каждым проходящим мальчишкой? Эти книги - тоже взрывчатка. Теперь понял?
очевидно, была направлена на всех вообще, а не конкретно на Шевека.
комнате - и из-за предупреждения Сабула, и потому, что работать одному
оказалось для него совершенно естественно.
похож ни на кого из тех, с кем он сталкивался. Для ребенка сознание такой
непохожести очень мучительно, так он не может ее оправдать, потому что еще
не успел сделать и не способен ничего сделать. Единственное, что может
успокоить и ободрить такого ребенка, это присутствие надежных и любящих
взрослых, которые тоже, в своем роде, не похожи на остальных; но у Шевека
этого не было. Его отец, безусловно, был абсолютно надежным и любящим.
Каким бы ни был Шевек, и что бы он ни сделал, Палат все одобрял и был ему
предан. Но над Палатом не тяготело это проклятие непохожести. Он был
таким, как другие, для кого общение не было проблемой. Он любил Шевека, но
не мог показать ему, что такое свобода, это признание одиночества каждого
человека, которое лишь одно и способно преодолеть одиночество.
случайными контактами, неизбежными, когда живешь среди людей, и более
тесным общением с несколькими друзьями. Здесь, в Аббенае, у него не было
друзей, и, так как ему не приходилось ночевать в общей спальне, он ни с
кем и не подружился. В двадцать лет он слишком остро сознавал странности
своего склада ума и характера, чтобы быть общительным; он держался
замкнуто и отчужденно; и его коллеги-студенты, чувствуя, что это
отчуждение непритворное, не часто пытались подойти к нему.
полной независимостью. Он выходил из комнаты только, чтобы позавтракать и
пообедать в институтской столовой и быстро пройтись по улицам - это он
делал каждый день, чтобы утихомирить свои мышцы, привыкшие к ежедневной
нагрузке; а потом - назад, в 46-ю комнату, к иотийской грамматике. Раз в
одну-две декады наступала его очередь участвовать в "дежурстве десятого
дня" - выполнять коммунальные работы, но люди, с которыми он дежурил, были
чужие, а не близкие знакомые, как это было бы в маленькой общине, так что
эти дни физического труда психологически не нарушали его изоляцию и не
мешали ему изучать иотийский язык.
удовольствие. Как только он набрал достаточный основной запас слов, учеба
у него пошла быстро, потому что он понимал, что он читает; он знал эту
область науки и терминологию, а когда он на чем-то застревал, то либо
собственная интуиция, либо математическое уравнение показывали ему, куда
он забрался. Это не всегда были места, где он бывал раньше. "Введение в
темпоральную физику" То не было учебником для начинающих. К тому времени,
как Шевек добрался до середины книги, оказалось, что он читает уже не
книгу на иотийском языке, а книгу по физике; и он понял почему Сабул велел
ему прежде всего читать работы уррасских физиков, и только потом
заниматься чем бы то ни было другим. Они оставили далеко позади все,
сделанное на Анарресе в последние двадцать-тридцать лет. Самые блестящие
прозрения в работах самого Сабула фактически были переводом с иотийского
без ссылок.
одной, - основные работы современной уррасской физики. Его жизнь стала еще
более напоминать жизнь отшельника. Он не проявлял активности в
студенческом синдикате и не ходил на собрания других синдикатов или
федераций, кроме сонной Федерации Физики. Собрания таких групп, служившие
как для общественной активности, так и для общения, во всякой маленькой
Доставалов Александр
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Круз Андрей
Посняков Андрей