пойти туда и спросить. Конечно, доктора, может, и нет дома, - ну что ж,
немного обожду, глядишь, рано или поздно он объявится. Делать покуда все
равно нечего. А при том, что там сейчас орут про меня Хайрам и Том
Престон, пожалуй, умнее всего не возвращаться домой - уж лучше пусть меня
не застанут.
теперь шагнул вперед в сторону докторова дома. Но к доктору Фабиану я не
попал. Один только шаг - и засияло солнце, дома исчезли. Все исчезло - и
дом доктора, и все другие дома, и деревья, и кусты, и трава. Остались одни
лиловые цветы, лиловым морем они залили все окрест, а над головой в
безоблачном небе запылало слепящее солнце.
ступил другой ногой - и вот стою на новом месте, окаменев от страха, не
смея обернуться: кто знает, что там, позади... А впрочем, кажется, я знаю,
что увижу, если обернусь, - те же лиловые цветы.
подсказывает: вот об этих-то краях и говорил мне Таппер.
не происходит.
вокруг ничего нет.
обволакивает благоухание несчетных лиловых цветов, напоминающих львиный
зев.
цветы и цветы.
Наверно, он остался в прежнем, обычном мире. Не Милвилл, а я сам
провалился. Один только шаг - и я перенесся из Милвилла в какой-то
неведомый край.
словно бы та же. По-прежнему я стою в ложбине, что лежит позади моего
дома, за спиной у меня все тот же косогор круто поднимается к пропавшей
невесть куда улице, где только что стоял дом доктора Фабиана, а в полумиле
виднеется другой холм, на котором должен бы стоять дом Шервудов.
сегодня утром тоже. А стало быть, и сейчас, в эту минуту, он здесь.
Вернулся же Таппер - значит, дорога ему известна! Хотя... почем знать. Что
можно знать наверняка, когда свяжешься с полоумным?
где-нибудь далеко. Понятно, придется потратить какое-то время, но, уж
конечно, я сумею его выследить.
дорога привела бы меня к доктору Фабиану.
расстилалось море лиловых цветов.
стало деревьев, дорог, домов. Но очертания местности все те же, знакомые.
Если что и изменилось, так разве только мелочь, пустяки. Вон, на востоке,
та же сырая, болотистая низина и пригорок, где стояла прежде лачуга
Шкалика... где еще и сейчас стоит лачуга Шкалика, только в коком-то ином
измерении, в ином времени или пространстве.
стечение многих и многих обстоятельств, чтобы вдруг перешагнуть из одного
мира в другой?
льнет ко мне, обволакивает, захлестывает, словно сами цветы катятся на
меня тяжелыми лиловыми волнами и сейчас собьют с ног, и я навеки пойду ко
дну. И тихо - я и не знал, что может быть так тихо. В целом мире ни звука.
Тут только я понял, что никогда в жизни не слышал настоящей тишины. Всегда
что-нибудь да звучало: в безмолвии летнего полдня застрекочет кузнечик иди
прошелестит листок. И даже глубокой ночью потрескивают, рассыхаясь,
деревянные стены дома, тихонько бормочет огонь в очаге, чуть слышно
причитает ветер под застрехами.
деревьев и кустов, нет птиц и насекомых. Только цветы, только земля,
сплошь покрытая цветами.
цветов простирается до самого горизонта и там сходится с ослепительно
яркой голубизной раскаленного летнего неба.
неодолимый ужас, что заставляет бежать, не помня себя, с отчаянным воплем,
- нет, это был дрянной, мелкотравчатый страшок, он подкрадывался ближе,
кружил визгливой нахальной шавкой на тонких ножках, стараясь улучить
минуту и запустить в меня острые зубы. Ему невозможно противостоять, с ним
невозможно бороться, с этим тошнотворным, дрянным, неотвязным страшком.
первого взгляда ясно, что опасаться нечего. Но, быть может, есть нечто
худшее, чем любая опасность: слишком тихо, слишком пустынно, вокруг все
одно и то же, и ты один, и где ты - неизвестно.
Шкалика, - а чуть правее поблескивает серебром река, та, что в другом мире
огибает наш городок. И в том месте, где река сворачивает к югу, вьется,
вздымаясь в ясное небо, четкий дымок - тонкая струйка, едва различимая
глазом на фоне этой светлой синевы.
бегом, ведь все время я стоял и еле сдерживался, чтобы не побежать, не
поддаться тому дрянному неотвязному страшку, и все время меня так и
подмывало бежать.
жилье: подобие шалаша из сплетенных кое-как ветвей, огород, где чего-чего
только не росло; вдоль берега редкой вереницей тянулись убогие полумертвые
деревца, почти все ветви их уже высохли, и лишь на макушках мотались тощие
кисточки зеленых листьев.
Таппер. На нем были штаны и рубаха, которые я ему дал, на затылке все еще
лихо торчал дурацкий соломенный колпак.
подбородок, потом протянул мне руку. Она была влажная, но я с радостью ее
пожал. Конечно, Таппер не бог весть какое сокровище, а все-таки он тоже
человек.
заглянул.
для меня сделали. Сперва тут было не так, но они все сделали, как мне
надо. Они обо мне заботятся.
ладить с Таппером - вдруг он как-нибудь поможет мне вернуться в Милвилл.
Таппер. - И еще, конечно, ты и твой папа. Пока я не нашел Цветы, у меня
было только два друга - ты и твой папа. Только вы одни меня не дразнили. А
все дразнили. Я не подавал виду, что понимаю, но я понимал - дразнят. Не
люблю, когда дразнят.
Просто так смеялись, по дурости.
не дразнил. Я тебя за это люблю, ты меня никогда не дразнил.
мне ни разу не хотелось над ним посмеяться; а в иные минуты я готов был
его убить. Но однажды отец отвел меня в сторону и предупредил: пусть
только я попробую издеваться над Таппером, как другие мальчишки, он так
меня отлупит - век буду помнить.
всюду цветы и цветы.
стоял грубо вылепленный глиняный горшок, в нем кипело какое-то варево.
Брэд, оставайся и поешь. Я так давно ем все один да один.
щекам его потекли слезы.
горшке похлебка: горох, бобы, морковка - все вместе. Только мяса никакого
нету. Это ничего, что мяса нету, ты не против?
Перумов Ник
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Каменистый Артем
Конан-Дойль Артур