Чтение 21–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

- Не валяй... дурака... - проскрипел я, - ты сейчас издохнешь...

- Не думаю...

Перед глазами темно, я все-таки доковылял до Клотара, оперся о него, и тут совсем в ушах комариный звон, я сомлел, как красная девица при виде голого мужика. Затем послышались голоса, это Альдер и Ревель о чем-то спорят, из меня потащили уже не внутренности, а как будто саму душу, а кости превратились в ледяные сосульки. Меня трясло, я чувствовал, как на плечи набросили теплое одеяло, костер трещит совсем рядом, пламя обжигает лицо, наконец я понял, что стучу зубами прямо перед костром, укутанный по самое нельзя, а Кадфаэль сует мне в рот куски горячего мяса.

Я глотал, почти не жуя, горячие комки проваливались по пищеводу, постепенно размораживая эту трубу, согревали желудок, а затем живительное тепло пошло по всему телу. Я ощутил себя здоровым, хоть и очень голодным, огляделся. Всех троих моих соратников изрубили так, что, если бы я не вмешался сразу, со мной у костра были бы три трупа.

Сейчас они уже пришли в себя, сбросили порубленные железки, доспехами уже не назовешь, переворачивали убитых и пробовали стаскивать панцири и кирасы. Брат Кадфаэль оставался со мной и заботливо совал в ладони куски мяса и хлеба. Мои пальцы все еще тряслись, я жадно пожирал кусок за куском, брат Кадфаэль совал новые и новые ломти, приговаривая, что я исхудал так, что кожа да кости. Я жадно ел, почти глотал, как утка, потом заставил себя жевать тщательнее, взгляд мой не отрывался от тел пятерых великанов.

- Кто это? - спросил я. - Почему никто не сказал, что могут вот так...

Клотар выглядел виноватым, ежился, тоже похудел, быстрое заживление ран и от него потребовало ускоренного метаболизма, глаза запали, а голос стал скрипучим, как у старой-престарой вороны.

- Да никто не думал, - ответил он, защищаясь, - что они еще существуют!.. Это вергы, Лесные Стражи. Их создали в эпоху Пятой Войны Магов, но уже в Шестой их не было, больше никогда не упоминались. Они ходят бесшумно, убить их почти невозможно. Это все ваш молот, сэр Ричард.

Альдер сказал негромко:

- И меч.

Клотар подумал, кивнул.

- Да, и меч непростой. Хоть и принесет такая нехристианская штука еще немало забот, а то и бед, но сегодня этот меч всем нам спас шкуры.

Я посмотрел по сторонам.

- Тут только ямщикам помирать, такая степь да степь кругом. Откуда здесь Лесные Стражи?

- Дык был лес, - пояснил Альдер. - Потом после леса - пустыня. Затем, говорят, здесь было море. А сейчас вот снова степь. Чуть погодя снова лес нарастет... Стражи для него уже есть.

Брат Кадфаэль покачал головой.

- Это уже неприкаянные души. Они были сотворены только для того Леса.

- У них есть души? - удивился Альдер.

Брат Кадфаэль смутился, развел руками.

- Нет, конечно. Это я так, обмолвился. Они живут, как и звери, бездушные. Им спасения нет, как и места в Царстве Господнем... Брат паладин, ты прости, что они прошли так... Но святые молитвы держат за пределами круга только нечисть, что бродит по свету ныне. Я не могу отгородить нас святым заклятием от того, что существовало... очень давно. Хотя, конечно, если святые и подвижники...

Я отмахнулся.

- Все хорошо кончилось, чего тебе еще? Эти Стражи Леса не каждый день вылезают из ночи. Может быть, мы прикончили последних! Из Красной Книги не то что строчку теперь вымарывать, а целую страницу - на фиг! Лучше о таком вообще помалкивать, а то зеленые со свету сживут.

Глава 8

Альдер и Ревель закончили мародерничать, пять трупов лежат раздетые, я еще раз изумился чудовищным пропорциям, как будто прямо из-под Трои все эти аяксы, теламониды и прочие деомеды. Огромный рост, широченный фасад, руки толщиной с мои бедра, плоские животы с шестью, а у кого и с восемью кубиками. Ни капли жира, одни сухие мышцы.

Рядом горят жаром в свете углей костра доспехи, горки кольчуг, поножи, шлемы. В кучку сложены амулеты, найденные на трупах.

Я осмотрел внимательно, Стражи Леса хоть и не в рыцарских доспехах, но это нисколько не помешало им оказаться вооруженными намного лучше нас. Вместо стальных панцирей из двух половинок на всех кольчуги, так я полагал, хотя Клотар называл их тоже панцирями. На самом деле это оказались умело наложенные одна на другую внахлест, наподобие черепицы на крыше, стальные пластинки размером с лазерный мини-диск, только слегка выпуклые, из-за чего даже в багровом свете костра горят как жар.

Изнутри подкладка из мягких ремней, так что надевать можно хоть на голое тело, хотя на самом деле у всех пятерых оказались еще и кольчуги из удивительно мелких колец, почти неразличимых на глаз, из-за чего выглядели просто рубашками из блестящей ткани.

Я прокрутил в мозгу заново схватку, все-таки на нашей стороне и везение. Знай Лесные Стражи, что и мы не из Мухосранска, не были бы настолько беспечны. Такие панцири не прошибить нашими топорами, я даже не уверен, что и стрелы Арианта пробьют, чешуйки уложены хитро, стрелу сбросит в сторону.

- Что со всем... этим? - спросил Ревель, не выдержав молчания.

Я посмотрел в его блестящие, как у кота возле кувшина со сметаной, глаза, покосился на остальных, тоже задержали дыхание, только брат Кадфаэль хмурится и качает головой, но смотрит на меня с ожиданием, ведь я же свой, из Церкви, должен велеть все это если не сжечь, такое не сожжешь, то закопать и сверху навалить камень...

- Берите себе, - объявил я великодушно. - Что не подойдет, лучше закопать, чтобы тот, кто найдет, не погубил свою бессмертную христианскую душу. Ваши души? Не жалко, вы мне осточертели... И амулеты берите, если есть желание.

Глаза Клотара блеснули. Гордость не позволяла ему просить у меня хотя бы щепку, но даже на глаз видно, что только ему доспехи придутся впору, да и то поверх толстой шерстяной рубашки.

Альдер сказал наигранно бодро:

- Ладно, зимой буду носить поверх шубы.

Но лицо оставалось невеселым, зимой все сидят в занесенных снегом замках, сражений нет, надевать можно только для бахвальства.

Однако он и Ревель собрали все, что удалось увязать на коней. Я морщился, еще больше замедлим погоню, но с другой стороны, доспехи Стражей Леса - целое состояние. За один только шлем, который ничем не пробить, у богатого вельможи, мечтающего прослыть могучим рыцарем, можно выторговать целую деревушку.

- Ладно, - сказал я, - вы как хотите, но я, если не посплю, весь день буду как вареный.

И хотя я лег как можно ближе к костру, к тому же летние ночи вообще-то теплые, но на этот раз воздух оказался холодным, как зимой. Клотар сообщил, что в таких пустынных местах так везде, а брат Кадфаэль пояснил, что это потому, что Творец так изволил. Обилие съеденного жареного мяса сказалось сразу: едва заснул, появилась Саня, сразу же близко, слишком близко. Я ощутил горячую волну в теле, толчки, раскрыл объятия, Саня влетела в них, как облачко, прижалась горячим телом, стремясь доставить мне чувственную радость, я зарычал в досаде, это куда уж проще, нам бы радости общения побольше... но, увы, для трезвых голов у нас другие дела, мысли, заботы, даже женщины другие...

Потом я очнулся от короткого сна, и сразу же взгляд уперся в ту странную башню, теперь абсолютно черную, мрачную, зловещую. Небо уже синее, облака все такие же веселые, чистенькие, белые барашки, а башня - черная.. Впрочем, солнце с той стороны, и все же я зябко передернул плечами, снова заснул, но и сквозь сон слышал голоса Альдера и Ревеля, иногда вступал в разговор и Клотар, а когда перебрали все, что знали и слышали, а заснуть от возбуждения не могли, начали рассказывать вообще такую хрень, что у меня голова пошла кругом, наконец заснул уже крепче... и почти сразу, как мне показалось, услышал глухое предостерегающее рычание пса. Оттолкнув Санегерийю, вынырнул из сладких объятий, сердце колотится как бешеное. Солнце уже поднялось над горизонтом, наши кони на прежнем месте под раскидистыми ветвями, все еще распряжены, тишина, и в этой тишине я услышал далекий стук копыт.

Я поднялся, протирая глаза, сообразил запоздало, что скачут чужие кони, а где кони, там и всадники. Брат Кадфаэль, что спал рядом со мной, проснулся на минуту позже меня, однако вскочил моментально, длинный посох в руках в оборонительной позе.

- А в монастыре Шао-Линя не упражнялся? - проворчал я. - Жаль, пригодилось бы больше, чем...

Клотар, Альдер и Ревель взялись за рукояти мечей и чуть разошлись в стороны, чтобы не мешать друг другу и в то же время прикрывать спины.

В нашу сторону несутся на быстрых легких конях семеро. Все в хорошо подогнанных кожаных латах, только передний в стальном панцире, больше похожем на кирасу, в шлеме с длинными перьями. Я метнулся в кусты и принялся торопливо надевать через голову перевязь с мечом, оглянулся на мешок, где лук Арианта, увы, не успеваю...

Всадники остановились, горяча коней, те ржали и вскидывали головы. Брат Кадфаэль сделал шаг навстречу.

- Приветствую вас, братья! Если вам нужен отдых... Всадник в кирасе прервал грубо:

- Нам нужен Ричард.

- Зачем? - спросил Кадфаэль.

- Думаю, на этом дереве свободная найдется ветка. Кадфаэль спросил наивно:

- Зачем?

Всадники захохотали. Человек в кирасе гаркнул:

- Повесить, дурак!

- За что?

- Он оскорбил моего сюзерена, - высокомерно объяснил рыцарь. - Если бы нанес оскорбление по-рыцарски, я бы зарубил вашего Ричарда в поединке. Но он оскорбил как простолюдин, так что мы его просто повесим.

Я стиснул кулаки, ну что делать с этим дурацким рыцарством, когда вот так преданный дурак несется сломя голову смывать позор с имени своего сюзерена? В таверне все окончилось довольно мирно, граф даже своих выводил показать, что у него никто не хромает, он еще бесился, что его людей кто-то нанял за его спиной, это оскорбительно, на этом фоне наша стычка как-то поблекла... вроде бы.

Клотар поинтересовался очень вежливо:

- Позвольте узнать, благородный рыцарь, как имя вашего благороднейшего господина?

- Граф де ля Ферт, - ответил рыцарь гордо, - славный продолжатель древнейшего рода Кинзбургов!.. А я его верный вассал, барон Сигурд де Фоссэ!

Кадфаэль сложил руки у груди.

- Христом Богом клянусь, сэр Ричард всего лишь защищал бедную девушку! Разве рыцари не должны защищать женщин?

Всадники хохотали, барон Сигурд сказал зло:

- Рыцари защищают только дам, а не просто женщин! Иначе придется и всех портовых шлюх защищать от пьяных моряков и прочей швали. Если я говорю - виновен, то виновен! Он где, в повозке прячется?.. Грег, Виллан, проверьте ее!

Двое соскочили на землю, я вышел из кустов, сказал громко:

- Так, этот граф де ля Ферт меня достал. Тогда я его пощадил, но на этот раз он получит... в лице своего холуя.

Барон быстро развернул коня в мою сторону.

- А, вот ты где! Теперь не уйдешь...

- А я никогда не уходил, - напомнил я. - Вот что, мне так не хочется начинать такой прекрасный день с убийства, хоть и дурака. Если хочешь на кулаках, у тебя есть шанс остаться живым, хоть и с побитой рожей. Слезай, посмотрим, в самом ли деле ты так крут, как распинаешься.

Он поколебался минуту, я уже думал, что вытащит меч и ринется на меня, а то и просто велит своей команде зарубить меня, ведь на кулаках только простолюдины, а рыцари предпочитают благородное оружие, но рыцарь выпрямился в седле и сказал люто:

- Я сперва измордую тебя, а потом повешу на этом же дереве!

Он легко соскочил на землю, поводья тут же подхватил ближайший всадник, а Сигурд медленно двинулся ко мне.

Я измерил его взглядом и понял, что он не зря стал вожаком в эту эпоху, когда ими становятся самые сильные, решительные и жестокие. Ростом и шириной плеч превосходит любого из своей ватаги, фигурой напоминает вставшего на задние лапы медведя, и хотя в росте мне уступает, но весом, пожалуй, даже превосходит.

Я собирался начать первым, однако он ринулся, как тот чудовищный кабан, которого мы с Тудором едва-едва побороли. Я растерянно отступал, отвечал встречными ударами, уворачивался, пропуская его мимо. Огромные кулаки чаще всего месили воздух, но пару раз попал мне в локти, в плечо, а потом достал в скулу - в голове как будто взорвалась бомба.

Всадники весело орали, я все время отступал, а Сигурд де Фоссэ гонялся за мной, орал, ругался, а я все бил и бил навстречу, стараясь опережать его в любом движении. Здесь все дерутся по-английски: стараясь нанести как можно более тяжелые и сильные удары. Другого стиля просто не существует, но я знал о восточных, и хотя никогда не занимался, но усвоил главное: там все на скорости, на опережении противника. Нет пользы от страшных убийственных ударов, если приходятся по воздуху, они хороши только в случае, когда два драчуна придерживаются той же боевой системы.

Сигурд де Фоссэ начал шататься, двигался все медленнее, я наконец рассмотрел, что лицо его распухло, из разбитого носа течет кровь, сочится из рассеченных бровей. Однако, не желая терять уважение соратников, Сигурд ринулся из последних сил, но я уже не отступал, бил и бил, вкладывая всю силу в удары. Он зашатался, я изо всех сил ударил в зубы, там чвакнуло, брызнула кровь из размозженных губ, а зубы провалились в глотку.

Закачавшись, он рухнул на колени. Воспользовавшись моментом, ведь лежачего бить уже нельзя, я с размаха ударил сапогом в лицо. Его швырнуло на спину, на землю грохнулся, подняв желтую пыль, и распластался там, как раздавленная жаба. Лицо превратилось в кровавую маску, в которой булькает, клокочет, струйки текут даже из ушей, вокруг головы начала образовываться лужа.

Я постоял минуту, переводя дыхание, всадники молчат, лица злые. Я сказал хрипло:

- Я не хотел его убивать, потому просто отделал... Но, видит Бог, если вы еще мечтаете, что меня можно вот так просто взять и повесить... что ж, попытайтесь!

То ли голос мой прозвучал очень уверенно и многозначительно, то ли еще что, но они помолчали, переглянулись, один сказал наконец:

- Мы делаем то, что нам говорят. Когда очнется... и если скажет, чтобы мы вас догнали и порубили, мы это сделаем.

Я кивнул:

- Хорошо. А пока забирайте. Все же посоветуйте в следующий раз не искушать судьбу... в моем облагороженном облике. Я только с утра бываю такой добрейший, когда птички поют и рак на горе...

Быстро позавтракав остатками зайца - птиц тоже пожарили и съели, сейчас уже неважно, какой они породы, - повскакивали на коней, ни один за это время не захромал, только у Ревеля сбил копыто, пришлось пересесть на заводную, остальные же шли за нами весело, радуясь не слишком обременительным седельным мешкам.

Земля время от времени начинала бугриться пологими холмами, словно из глубин поднимались огромные пузыри, а когда громоздились друг на друга, получались горы, но такие же пологие, густо заросшие лесами до самых вершин.

Очень редко горы выглядели как горы, пусть и старые, вот сейчас гора, мимо которой едем, в былые времена, чувствуется, была одним монолитом, чем и гордилась, нынче же время и дожди исхлестали до трещин, мол, капля в самом деле любой камень точит. В эти щели вцепились корнями кривые, ужасно жилистые деревья, и корни у них тоже жилистые, толстые, похожие на удавов, заползающие в любую щель, не то разрушающие камни, не то скрепляющие всю эту массу глыб в единое целое, подобие рыцарского замка одинокого и очень гордого барона.

Налетел ветер, деревца тут же пригнулись, спрятались за камнями, привычные бояться и ветра, и снега, и зноя, и друг друга, хотя одно другое постоянно теснит, выталкивает, сбрасывает слабейшее с этой каменной горы вниз, в выжженное дно бездны, куда вот уже не одну тысячу лет отпускает в дивный полет семена с хитрыми хвостиками для долгого полета.

Места здесь крайне дикие, словно пробираемся по глухой сибирской тайге, где не ступала нога человека: дремучий лес, валежины, гниющие пни, нелепые среди леса громадные округлые камни, словно бы миллионы лет из угловатых глыб обтачиваемые морскими волнами до формы бильярдных шаров, но теперь покрытые толстым слоем зеленого мха... И дико и странно, как громкий крик в церкви, выглядели ярко сверкающие проплешины на таких шарах, где или птица сорвала когтями клок мха, или упавшее дерево оголило блестящую лысину камня.

- Да что же он за адиёт? - спросил я, не выдержав. - Сам прет в такие места - не жалко дурака! Но он ведь и женщину с собой тащит!

- Куда иголка, - сказал Ревель лицемерно и почему-то посмотрел на Альдера, - туда и нитка.

Альдер вспыхнул, сказал сердито:

- У леди Женевьевы нет выбора!

- Она могла бы теперь улизнуть и от Грубера, - предположил Ревель.

Клотар фыркнул над нелепым предложением, а я подумал, что какой-то смысл в этом есть, если красотка помешана именно на несокрушимости Грубера-героя, а сейчас, когда он постоянно удирает, как побитый пес, она может потихоньку и разочаровываться. А известно, что, когда женщина разочаровывается, она опускает тебя с высот намного ниже того места, где ты в реале.

Я, взяв на себя заботу о снабжении отряда свежим мясом, время от времени вытаскивал лук, если замечал стадо оленей или диких свиней, а моя команда, обнаглев, начала подсказывать, что вот того не стоит, да и этого не нужно, а лучше во-о-о-он того дальнего, молодой и жирный...

Кто бы спорил, но не я, сам избалован покупками в "Стокманне", там всегда свежайшее и нежнейшее мясо, так что вскоре у седла Альдера, Ревеля, а потом и Клотара уже появились подстреленные зайцы, молодые олени и сочные гуси. Когда сделали остановку в полдень, чтобы дать отдохнуть коням и перекусить самим, я сказал, чтобы разожгли костер и начали свежевать дичь, а я пока взгляну, что лежит впереди, больно лес какой-то странный, лучше бы его обойти...

Псу заданий давать не нужно, сразу же с готовностью пошел впереди Зайчика, но когда натыкался на мой строгий взгляд, виновато вилял хвостом и мчался рядом со стременем. Деревья высокие, стройные, тянущиеся к небу изо всех сил, потому ветки собраны на верхушках, странно оранжевые, пурпурные, багровые, желтые, все цвета золотой осени, хотя окрестные леса покрыты зеленью, как пруды ряской. И вот там среди ярко-красных вершинок проглянул остроконечный шпиль древнего здания, который показался очень знакомым.

Бездумно я пустил Зайчика в ту сторону, в этом лесу все деревья смотрят в небо, как сосны, под ногами ровная земля, похожа на утоптанную, ни травы, ни кустов, а вдали каменные стены. Конь бодро шел к строению, мне показалось, что если бы сейчас нас попытались сбить с пути, он все равно бы пришел к тому месту, которое зафиксировал в своем лошажьем мозгу как цель.

Удивительно знакомо, потому что это костел, обыкновенный костел, только почему-то среди дремучего леса, где нет и следов жилья, а лес тянется... далековато. Костел же такой, что ему бы стоять в центре большого города. Понятно, разрушен и заброшен, трава проросла между каменными плитами, стены оплетает плющ, вгоняя в щели цепкие усики и расшатывая камни. Вход зияет точно таким же черным провалом, как храм давно позабытого бога. Или неведомых богов, если то не музей, конечно. Под ногами на каменных плитах ржавые пятна, видно, некогда ворота истлели и рухнули, а железные засовы на этих камнях непотревожено превратились в ржавчину, которую развеял ветер и смыли дожди.

Уже и не понять теперь, был ли он прекрасен, как подсознательно хочется, ведь красота и безобразие одинаково исчезают под морщинами старости: красота деформируется, а безобразие прячется. Я попытался представить, сколько же потребовалось времени, чтобы вот так - даже металл в едва заметное ржавое пятно, но с математикой у меня всегда проблемы, оставил коня и пешком вошел вовнутрь. Странное ощущение безбожника, когда вот так входишь в святая святых для многих человеков и не можешь понять, в чем же дело, чего они тут расшибают лбы, как им не стыдно выпрашивать у Бога милости, как будто тому больше делать нечего, как чиновнику распределять льготы... И в то же время непривычное ощущение святости, величия, ведь они же верили, а вера, даже глупая, может двигать горами. Как раз дураку, как мне кажется, проще двигать горами, чем умному, тот пуп надорвет, но не сдвинет даже щепку.

Ноги несли меня к аналою. Непонятное чувство зародилось в груди и крепло, незнакомое и щемящее, что-то вроде, как сказал величайший из поэтов: как будто к старой-старой бабушке я приехал в гости в Киев...

Тревога тукнула в груди, я насторожился раньше, чем понял, что здесь не так. Взгляд упал на распятие, где изображен, по-моему глубокому убеждению, человек, проявивший самую-самую великую, просто величайшую гордыню на земле, а это, кстати, первый смертный грех. С моей точки зрения, попытка искупить своей жизнью грехи всего человечества - такое сверхсамомнение, такая гордыня, что просто даже не знаю... это вне любого понимания, тем более - осуждения. Наверное, остается только принять.

Я подходил ближе, всматривался, наконец холодок прокатился по спине: распятие повешено вверх ногами. Я судорожно оглянулся, хватаясь за меч. По всем канонам христианства - совершено святотатство. Это намного хуже, чем расписать стены в подъезде и лифте матюгами, это что-то вроде топтания государственного флага, плевания на герб и распевания гимна, заменив высокие слова похабщиной.

Послышался тихий смешок. Слегка приоткрылась дверь исповедальни, я рассмотрел в щель темную фигуру. Спустя минуту дверь открылась, он вышел спокойный, насмешливый, с живым юмором в глазах.

- Не хотите ли исповедаться, сэр Ричард?

Я буркнул:

- Только не вам. Неужели это было обязательно?

Он проследил за моим взглядом, пожал плечами.

- Шалости местных придурков... Кто поклонялся не по вере, а по принуждению. Исчезла власть, вот и ломают. Хотя, конечно, признаю, это мне облегчает вхождение в новые земли... Как вы знаете, сэр Ричард, я не могу приходить к тем, кто меня не пускает. Если двери закрыты, то закрыты.

Я обвел взглядом разгромленную церковь, сказал горько:

- Да, сюда впустили... Уж точно впустили.

Он слегка усмехнулся:

- Я сам осуждаю эти эксцессы. Зачем мне тень на моей репутации? Понимаете, сэр Ричард, вовсе не нужно творить все эти непотребства, чтобы открыть мне дорогу! Я - дух сомнения, вы знаете. Как только человек начинает подвергать сомнению догматы веры, он... нет, еще не мой, но я уже могу говорить с ним, убеждать, склонять на свою сторону. Однажды мне удалось внедрить в среду умных, но недостаточно морально устойчивых людей такое кредо: подвергай все сомнению! Это звучит красиво, многозначительно, как бы подчеркивая высокий умственный уровень говорящего, который отбрасывает все подпорки как ненужную шелуху... Мне этого достаточно. Дух сомнения подтачивает любую твердыню.

Я обвел взглядом разгромленную церковь:

- И все-таки вы это одобряете.

Он поморщился:

- Сэр Ричард, зачем лицемерить? Труп врага хорошо пахнет. А церковь - враг. В любой армии, как вы знаете, есть рыцари, есть ландскнехты, есть набранное ополчение, а есть и просто примкнувшие пограбить. Все они приносят какую-то пользу... Уверяю вас, да вы и сами понимаете, что мои рыцари с этой церковью поступили бы куда гуманнее. А это вот безобразие сотворили любители пограбить, поглумиться, понасиловать. Повторяю, это не мой стиль. Я предпочитаю побеждать, а не убивать.

Я подумал, кивнул.

- Да, убить противника - это не значит победить.

- Я рад, что вы замечаете разницу, сэр Ричард. Это лишний раз говорит о вашей высокой организации. И тем приятнее иметь с вами дело.

Он остановился, всматриваясь пытливо, не скажу ли, что не желаю иметь с ним никакого дела, но я смолчал. Дело не в том даже, что в моем мире даже самые что ни есть чистейшие голуби спокойно вступают в переговоры с террористами, убийцами, похитителями, я просто не могу ответить грубо человеку... ну, пусть даже и нечеловеку, если говорит вежливо, с искренним участием. А если принять во внимание, что его слова звучат куда более здраво, чем плакатные и насквозь фальшивые лозунги правозащитника, рвущегося в Думу, то мне совсем трудно нагрубить или оборвать разговор.

- Спасибо, - пробормотал я. - Мне тоже... интересно. Но все-таки, оглядываясь на общественное мнение, я предпочитаю с вами общаться вот так... без лишних глаз.

Он рассмеялся, показывая исключительно белые зубы, безукоризненно ровные, с острыми кромками, шикарные, как у эстрадного певца.

- Я все понимаю. И ни разу не заговорил с вами, когда вы были не один. Разве это не честно?

Я сказал с неловкостью:

- Не знаю. Честность, это когда думаешь сказать одно, а говоришь правду. Да что там говоришь - брякаешь! Ладно, это слишком сложный вопрос. Что-то типа вечного: как жить - по правде или по совести?

Он покачал головой, в глазах укоризна. На этот раз у него темно-карие глаза такого теплого оттенка, располагающие к задушевности, открытости, общению.

- Дорогой Ричард, вы же сами понимаете, что для нормального человека мешок денег предпочтительнее, чем два мешка совести. И вообще совесть - хорошая штука, когда она у других. Мы ведь реалисты, верно?

- Верно, - согласился я.

- А сами бы вы решились изменить мир?

- Конечно, - ответил я, не задумываясь. - Но Бог не дает мне исходники!

- А без разрешения Бога?

- В смысле мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем?.. Хотелось бы, но слишком часто видел, как обламывались...

Он сказал с некоторой настойчивостью:

- Но кто не идет вперед, тот идет назад: стоячего положения нет.

- Верно, - согласился я, - но Церковь тоже идет. Только намного медленнее...

- Вот видите! А разве не лучше идти быстро?

- Не знаю, - ответил я в сомнении. - Я молод, а это значит, что должен стремиться все делать быстро. Но в моей стране молодые читают и старые книги... А там для доступности на пальцах доказано, что преобразовывать природу проще, чем человека. Если идти быстро, то атомная бомба и крылатые ракеты окажутся в руках обезьян... это такие очень-очень могучие мечи. А обезьяны - это...

- Я знаю, - прервал он, - это меня обвиняют, что я их создал, когда тоже пытался сотворить человека.

- Брехня? - спросил я сочувствующе.

- Конечно, - ответил он с внутренним напором. - Он и обезьян сотворил, когда подбирался к человеку! Думаете, вот так сразу тяп-ляп и слепил из глины?

- Да нет, - ответил я несколько ошарашено. - У меня несколько иное представление. Но насчет обезьян верю, Ему нужны были пробные варианты, черновики, рабочие копии...

Он смотрел с интересом, я то и дело отводил взгляд, не люблю чувствовать себя микробом, которого рассматривают в микроскоп, но здесь именно так, оглянулся на чернеющий вход, где конь с жутким скрежетом грыз камень.

- Торопитесь, сэр Ричард?

- Да, пока мои ребята заняты делом, спешу осмотреться.

- Похвальное занятие, а вот местные люди ленятся взгляд оторвать от земли, посмотреть на небо. Вы не такой, вам особенно интересно будет побывать на Юге. Настоятельно рекомендую принять участие в турнире!

Я спросил как можно небрежнее:

- Но Каталаун не на Юге?

- Южнее этих земель, это уже немало. К тому же приедут многие знатные особы с земель, что лежат отсюда к югу. Вы все еще хотите побывать на Юге?

- Да, конечно.

- На турнире вы получите эту возможность, - пообещал он.