Чтение 21–й страницы книги ~Пелагия и белый бульдог~

страшный порог, и ничего. А значит, не такой уж он и страшный...

Тут Марья Афанасьевна, слушавшая пространную проповедь владыки с
необычайным вниманием, упокоенно улыбнулась, и Митрофаний сдвинул черные
брови, потому что ожидал иного воздействия. Он вздохнул, перекрестился,
увещевать больше не стал.

- Что ж, если чувствуешь ты, что тебе пора, если зовут тебя -
задерживать не стану. И причащу, и отпою, и в освященную землю положу, как
подобает. Это я тебя с сердца пугал. Помирай, коли решила. Если тебя жизнь
ничем больше не держит, не прельщает, где уж мне, слабому, тебя удержать.
Только вот... - Он обернулся к диакону и приказал: - Давайте, отче, несите.

Отец Алексий кивнул, вышел за дверь. В спальне стало тихо. Марья
Афанасьевна лежала с закрытыми глазами, и лицо у нее было такое, будто она
уже не на ложе, а посреди церкви, в раскрытом гробу, и из-под высоких сводов
навстречу ей сладко поют ангелы. Митрофаний встал, подошел к висевшей на
стене литографии, стал с интересом ее разглядывать.

А вскоре двери отворились, и диакон с келейником внесли плетеный короб
с малым поверху окошечком. Поставили на пол и, поклонившись владыке, отошли
к стенке.

В коробе что-то странным образом шуршало и чуть ли даже не попискивало.
Сестра Пелагия от любопытства вытянула шею и на цыпочки встала, желая
заглянуть в окошко, однако Митрофаний уже откинул крышку и запустил внутрь
обе руки.

- Вот, тетенька, - сказал он обычным, непастырским голосом. - Хотел
показать вам, пока не померли. Из-за того и припозднился. По моему
приказанию посланцы мои обшарили всю округу, даже и телеграфом
воспользовался, хоть, сами знаете, и не люблю этих новшеств. В помете у
отставного майора Сипягина нашелся белый бульдожонок женского пола. И ухо,
поглядите-ка, правильное. А из Нижнего в дар от купца первой гильдии Сайкина
скороходным паровым катером два часа назад доставили белого же кобелька,
полутора месяцев. Тот вообще по всем статьям молодец. Сучка - та не сплошь
белая, с рыжими носочками, но зато исключительной криволапости. Звать Муся.
Еле Сипягин отдал - дочка никак не хотела расставаться. Пришлось отлучением
пригрозить, за погубление души христианской, что с моей стороны было даже и
противозаконно. А кобелек пока без имени. Смотрите, какое у него ухо
коричневое. Нос, как полагается, розовый, крапчатый, и, главное, мордой
замечательно брудаст. Подрастут щенки - можно наново скрещивать. Глядишь,
через два-три поколения белый бульдог и восстановится.

Он извлек из корзины двух пузатых щенков. Один был побольше, зло тявкал
и сучил лапами, другой свисал смирно.

Пелагия оглянулась на умирающую и увидела, что Марья Афанасьевна
магическим образом переменилась и для гроба уже никак не годится. Она
смотрела на бульдожат во все глаза, и пальцы на груди слабо шевелились,
будто пытаясь что-то ухватить.

Едва слышный, дрожащий голос спросил:

- А слюнявы ли?

Преосвященный шепнул Пелагии: "Доктора", - а сам подошел к кровати и
усадил обоих щенков генеральше на ГРУДЬ.

- Да вот, полюбуйтесь сами. Так ниточкой и текут.

Пелагия выскочила в коридор с таким лицом, что доктор, оказавшийся
неподалеку, понимающе кивнул:

- Все?

Она помотала головой, еще не опомнившись от только что явленного
Божьего чуда, и молча показала: идите, мол.

Доктор выглянул через две минуты. Вид у него был озадаченный и деловой.

- Впервые за двадцать семь лет практики, - сказал он собравшимся у
двери и крикнул: - Эй, кто-нибудь! Горничная! Бульону горячего, и покрепче!

x x x

Владыка встретил Пелагию в отведенных ему покоях посвежевшим и веселым.
Успел умыться, переодеться в светло-серый подрясник, выпить холодного
кваску.

- Ну, что православные? - спросил он, лукаво улыбаясь. - Чай, про
чудодейственное избавление толкуют?

- Разъехались почти все, - доложила Пелагия. - Еще бы, такое
происшествие. Не терпится домашним и знакомым рассказать. Но предводитель
еще здесь, также и Бубенцов со своим секретарем.

- Поджал, поди, хвост, бесенок? - Митрофаний посерьезнел. - Пока ты
тут. Пелагия, попусту время теряла, у нас в Заволжске такие дела пошли...

Монахиня приняла упрек безропотно, склонила голову. Что ж, виновата -
не уберегла она малютку Закусая, а если Марья Афанасьевна на поправку пошла,
то не ее стараниями.

- Бубенцов большую силу взял, таких турусов наворотил, такого шуму на
всю Россию поднял, прямо не знаю, отобьюсь ли...

И преосвященный поведал Пелагии то, что она уже слышала от самого
Бубенцова, только у Митрофания толкование убийства выходило совсем иное.

- Бред и глупость все эти выдумки про бога Шишигу. Загубили какие-то
лихие люди две человеческие души, раздели и головы отрезали - то ли от
озорства, то ли по лютой злобе, то ли еще от чего. Мало ли каких извергов
земля носит. А Бубенцов обрадовался, давай паутину плести. Летопись
допотопная ему куда как кстати пришлась. Сам знаю, что зытяки наши христиане
больше по названию и много подвержены языческим суевериям, но ведь тихий
народец, мирный. Не то что убить, у них и красть-то заводу нет. А этот бес в
считанные дни поднял муть со дна людских душ, расплодил наушников и
клеветников. Как в Евангелии: "И тогда соблазнятся мнози, и друг друга
предадят, и возненавидят друг друга". Тьфу, скверна какая! Теперь многие по
вечерам боятся из дому выйти, и двери со ставнями на ночь запирают - уж
этакого-то сраму у нас лет десять не было, с тех пор как всех разбойников
повывели. Ну да ничего. Сатана - наваждение, а Господь - избавление. На
всякую злую каверзу сыщется управа. Как нынче сыскалась здесь, в Дроздовке.

И вернувшись к отрадной теме, Митрофаний снова пришел в приятное
расположение духа.

- Что, Пелагиюшка? - прищурил он смеющийся глаз. - Простительный это
грех, если я погоржусь самую малость?

- Как тут не погордиться, - искренне молвила инокиня. - Не раздражится
Господь. Спасли вы Марью Афанасьевну, и все это видели, все подтвердят.

- То-то. Особенно я рад, что мерзавцу этому неведомому, тихоне, что
собачек истребил, все карты спутал. Паскудник уж, поди, ручонки потирал, что
сгубил старушку, ан вот тебе. - И архиерей сложил из пальцев ту самую
фигуру, которую еще малое время назад сам назвал "знамением дьявольским". -
Порода у нас крепкая. Тетенька еще лет десять проживет, а Бог даст, и
пятнадцать. И наново уродов своих мордастых выведет.

Совсем немного погордился Митрофаний и, видно, решил, что хватит.
Взглянул на Пелагию испытующе, покачал головой:

- Что, непростое послушание вышло? А ты, верно, думала - пустяк,
какие-то псы смехоподобные, я, мол, и не такие клубки распутывала? Только,
видишь, дело само разрешилось. Я тут говорил "мерзавец", "паскудник", а надо
бы "мерзавка" и "паскудина". Картина ведь ясная. Осерчала Марья Афанасьевна
на законных наследников да в пику им составила духовную на англичанку эту.
Не всерьез, конечно, для острастки. А у лютеранки от жадности помрачение
рассудка вышло, в ее положении очень понятное. Из приживалок на старости лет
вдруг богачкой сделаться. У кого хочешь мозги набекрень съедут.

- Мисс Ригли не старая, - сказала Пелагия. - Ей вряд ли больше
пятидесяти.

- Тем более. Самый возраст, когда из человека начинает сила уходить и
делается страшно завтрашнего дня. Выгонят ее теперь отсюда, и правильно.
Неблагодарность - тяжкий грех, а предательство - наихудший.

- Нельзя допустить, чтоб выгнали, - решительно заявила Пелагия. - Мисс
Ригли собак не убивала. Когда подсыпали яду Загуляю и Закидаю, завещание еще
не было изменено в ее пользу. Я так думаю, что наследство тут вообще ни при
чем.

- Как так ни при чем? Ради чего ж тогда было старуху в могилу загонять?
И кто все это умыслил, если не англичанка?

Митрофаний удивленно смотрел на свою духовную дочь, а та подвигала
вверх-вниз рыжими, да еще выгоревшими на солнце бровями, и - как с обрыва в
речку:

- Ради чего, сама не пойму, а вот кто собачек извел, пожалуй, знаю.

В дверь деликатно, но настойчиво постучали - очень уж не ко времени.
Заглянул иподиакон.

- Ваше преосвященство, все общество в гостиной, очень вас просят. Я
говорю - отдыхают с дороги, а они: умоли, мол. Предводитель только вас
дожидается, у него уж и коляска запряжена, но без вашего благословения ни в
какую не едет. Может, выйдете?

С отца Алексия архиерей перевел взгляд обратно на Пелагию, на лбу
прорисовались три поперечные морщины.

- Разговор у нас с тобой. Пелагия, надо думать, будет долгий. Пойдем в
гостиную. Отбуду предписанное приличиями, а после продолжим.

x x x

В гостиной и в самом деле собралось целое общество, встретившее
архиерея восторженным гудом и, верно, разразившееся бы аплодисментами, если
б не почтение к высокому сану. Бубенцов и тот подошел, с чувством сказал:

- Вечная вам благодарность, владыко, за тетеньку. Еще бы ему не
благодарить - теперь можно сызнова вести подкоп под духовную. Довольное лицо
Митрофания на миг омрачилось (очевидно, именно от этой мысли), и пастырь
отвернулся от неприятного молодого человека, как бы забыв его благословить.

А с другой стороны уже подлезал Спасенный, слезливо приговаривал:

- Яков живот наш есть: цвет, и дым, и роса утрення воистину. Ручку,
ручку вашу святую поцеловать...