выплеснула осадок прямо через голову на паркет и подставила ему чашку. Он
налил ей, и они оба выпили и закурили, а печка за его спиной гудела, как
большая ласковая кошка. Не успели они допить, как он погасил свет и,
оставаясь в луче раскаленной печной спирали, сказал: "Если не хочешь,
скажи, и я уйду". "Нет", - ответила она и смущенно улыбнулась, он так и не
понял, что значило в это мгновенье ее "Нет": "Да" или "Нет". Он выключил
печку, дождался, пока потемнеет раскаленная спираль, и склонился над ее
постелью. Она в темноте обхватила его голову руками, словно петлей,
поцеловала его в щеку и шепнула: "Лучше бы ты ушел", и он испытал странное
разочарование: его разочаровал рот Неллы, большим и дряблым показался он
ему, разочаровал поцелуй Неллы, не таких он ждал от нее. Он снова зажег
свет, включил печку и решил, что все к лучшему, что ему нечего стыдиться,
Нелла держалась очень хорошо, и он не испытывал ни малейшего разочарования
оттого, что его желание не осуществилось. Едва вспыхнул свет, Нелла
улыбнулась, снова, словно петлей, обхватила рукой его шею и поцеловала в
другую щеку, и он снова почувствовал разочарование. Нелла сказала: "Мы не
должны этого делать", и он вернулся в свою комнату, и больше об этом
разговора не было, и он обо всем забыл, и лишь сегодня в ванной комнате
все снова вспомнилось.
казаться, будто никогда ничего и не было. Надеюсь, ты не обиделась на меня
за все, что я наговорил.
закрыла за собой дверь. Он разделся, сел в ванну, теперь его уже сердила
усталость, которая, конечно, овладеет им часам к девяти. Он любил рано
ложиться, спать крепко и долго, утром рано вставать, завтракать вместе с
мальчиком и помогать ему собираться в школу, потому что хорошо понимал,
как тяжело ребенку, когда он утром встает раньше всех, завтракает один и
уходит в школу, зная, что все в доме могут еще спокойно спать. Родители
Альберта, владельцы небольшого ресторанчика, раньше трех-четырех никогда
не ложились, и все годы своего детства он утром проходил через накуренный
зал в большую и холодную кухню. Там пахло застывшим жиром, прокисшими
салатами, на полочке лежали его бутерброды, а на газовой плите стоял в
алюминиевой кастрюльке кофе. Шипение газа в промозглом холоде дурно
пахнущей кухни, наспех проглоченный горячий кофе с несвежим привкусом,
бутерброды с большими, наспех нарезанными кусками мяса, которое он не
любил. С тех пор как Альберт покинул отчий дом, он мечтал о том, чтобы
рано ложиться и рано вставать, но судьба вечно сводила его с людьми,
которые делали неосуществимым такой ритм жизни. Он стал под холодный душ,
потом обтерся и тихо прошел на кухню. Глум уже успел побывать здесь, пока
он сидел в ванне. Кофейник Глума был пуст, теплый колпак, накрывавший его,
лежал рядом. Больда, судя по всему, тоже ушла. На столе валялись крошки
кислого черного хлеба.
улыбнулся ему. Мальчик явно был рад, что Альберт здесь и будет с ним
завтракать.
школы, меня не было дома - пришлось уйти. Мне позвонили. Ну, пора
вставать.
испугался: мальчик вырос, а Нелла упорно не желала замечать этого, как и
многое другое. Он оставил мальчика и вернулся на кухню, чтобы сварить яйца
и приготовить бутерброды. В комнате у Неллы было тихо, и на какое-то
мгновение он понял ее: ведь и его пугало, что мальчик так быстро вырос и,
несомненно, живет в совсем ином мире, чем они.
8
его в порядке, хватило бы с избытком. Но никому не было до этого никакого
дела. Крыша текла, и Глум часто жаловался, что пятно на потолке в его
комнате все растет. Если шел сильный дождь, с потолка просто капало, и
тогда, охваченные жаждой деятельности, они поднимались на чердак, чтобы
подставить таз под дыру на крыше, и Глум получал небольшую передышку. Срок
этой передышки зависел от размеров таза, а также от интенсивности и
продолжительности дождя: если таз был неглубокий, а дождь сильный и
продолжительный, передышка кончалась очень скоро, вода в тазу текла через
край, и темное пятно на потолке увеличивалось. Тогда на чердаке
подставляли таз поглубже. Вскоре пятна стали показываться и на потолке у
Больды, и в свободной комнате, где раньше жил дедушка. А в ванной как-то
отвалился большой кусок штукатурки. Больда вымела мусор, а Глум приготовил
странную смесь из извести, песка и мела и замазал ею обнажившуюся дранку.
съездила в город и привезла десять больших цинковых ванн, их расставили по
всему чердаку, и они покрыли почти весь потолок. "Теперь не потечет", -
заявила она, истратив на ванны столько денег, что на них, пожалуй, можно
было бы сделать капитальный ремонт крыши. Теперь, когда шел дождь, они
слушали перезвон капель, с глухим и грозным шумом падали они в пустые,
гулкие ванны. Невзирая на ванны, Глуму все чаще приходилось замазывать
потолки составом из извести, песка и мела. Лестницы и костюм Глума в таких
случаях всегда были испачканы, и Мартин, помогавший ему, тоже бывал
измазан с головы до ног, его костюм сдавали тогда в химчистку.
повреждениями. Она лавировала среди цинковых ванн, ее тяжелые шелковые
юбки задевали края ванн, и по чердаку проносился тогда веселый звенящий
шорох. Для таких случаев бабушка надевала очки, и вся ее фигура излучала
распорядительность и чувство долга. В ходе осмотров она решала порыться в
старых записях и отыскать адрес кровельщика, который прежде выполнял такие
работы по дому. Потом она на несколько дней уединялась в своей комнате, со
всех сторон окружала себя блокнотами и папками, ворошила старые бумаги и с
головой уходила в изучение старых счетов. Но адрес кровельщика так и не
был найден, хотя по ее требованию ей перетаскали из архивов фабрики все
бумаги. Подшивку за подшивкой, подобранные по годам, доставляли на
маленьком красном автомобиле, пока не завалили папками всю ее комнату.
Успокоилась она только тогда, когда добралась до самого первого года -
заплесневевших счетных книг 1913 года.
вникать в тайны ароматических мармеладов, которые придумал и продавал по
всему свету его дедушка. Первая мировая война вызвала небывалый расцвет
молодого предприятия, и свою лекцию бабушка закончила демонстрацией
диаграмм и таблиц. Аккуратно вычерченные тушью линии, похожие на
поперечный разрез горы, свидетельствовали о том, что голодные годы
благоприятны для мармеладных фабрик. Год 1917. "В этом году, дорогой,
родилась твоя мамочка". 1917 год - одинокая вершина на диаграмме, высота,
которая до самого 1941 года оставалась недосягаемой. Но мальчику, которого
заставили изучать все эти таблицы, бросилось в глаза, что крутой подъем
начался уже с 1933 года. Он спросил бабушку, в чем дело, потому что
побаивался ее и хотел сделать вид, будто ему все это интересно. В ответ
бабушка разразилась длинной и восторженной речью; она говорила о летних
лагерях, о многолюдных сборищах, партейтагах и в заключение торжественно
ткнула длинным желтоватым указательным пальцем в год 1939, где отмечался
новый взлет.
мармеладных фабрик, - заключила она.
мальчику "самое необходимое", она позвонила в правление завода, красный
автомобильчик сделал несколько рейсов, и все сорок лет были водворены на
прежнее место.
остались на чердаке, и каждый дождь превращался в превосходный, хотя и
несколько однообразный концерт. Но оконные рамы тоже нуждались в починке,
а в подвале месяцами стояла вода, потому что испортился насос. Когда
Больда затевала большую стирку, вода из узкой цементированной трубы
заливала котельную, мыло и грязь покрывали цементный пол скользкой,
похожей на плесень, коркой. Отовсюду несло гнилью, а запах картофеля,
который хранился в решетчатых ящиках и прорастал вовсю, привлекал крыс.
после длительного перерыва заглянул в подвал. После ожесточенной стычки с
Неллой он решил отыскать в большом ящике письма, которые Рай писал ему в
Лондон: он хотел доказать, что вернулся из Лондона не по просьбе Рая, а по
просьбе Неллы. Альберт обычно в подвал не заглядывал и испугался, когда
увидел, какая там грязь: всюду стояли покрытые пылью ящики, по углам
валялись какие-то тряпки, а у входа в прачечную стояло полмешка сгнившей
муки, и когда Альберт зажег свет, с мешка соскочило несколько крыс. С тех
пор как Альберт побывал в военной тюрьме под Одессой, крысы внушали ему
страх, его затошнило, когда он увидел черные тени, пронесшиеся по подвалу.
Он бросил им вслед несколько кусков кокса и, пересилив себя, медленно
подошел к большому коричневому ящику, который стоял под газовым счетчиком.
Посняков Андрей
Махров Алексей
Каргалов Вадим
Майер Стефани
Шилова Юлия
Каменистый Артем