ком своего ботинка придает контуру упавшего человека почти карикатурные
очертания, уточняет их, стирая и прорисовывая заново все тем же мыском,
гармонизирует, снова заостряет, стремится передать экстаз через статику,
всецело подчинен лишь одной задаче - сейчас же сделать набросок с этого
скелета, удержать его в памяти и после, уже дома, увековечить в своем
дневнике. Что же удивительного в том, что Амзель, после того как все
предварительные этюды закончены, испытывает вполне понятное желание под-
нять с земли череп, что завалялся у скелета где-то между частично недос-
тающими ключицами, и деловито засунуть его в свой школьный ранец, к тет-
радям и книжкам, к хрупкой и ломкой туфельке Хедвиг Лау. Он хочет отвез-
ти этот череп на Вислу и увенчать им одно из пугал, что стоят у него на
стапелях, а лучше всего - то новое пугало, которое он только что набро-
сал, так сказать, во прахе. И вот уже его рука с толстыми, растопыренны-
ми пальцами-сардельками распростерлась над бренными останками ключиц,
уже изготовилась подцепить череп за глазницы, дабы выудить его в целости
и сохранности, - но в этот миг Скрипун, простоявший все это время стол-
бом без сколько-нибудь заметных признаков жизни, начинает скрипеть всеми
своими зубами. Он скрипит и скрежещет как обычно - слева направо. Но
гулкая акустика шахты превращает этот звук в столь зловещий скрежет зу-
бовный и разносит его так далеко и громко, что рука Амзеля невольно за-
мирает на полпути, а сам он, оглянувшись через пухлое плечо, испуганно
направляет луч фонарика на своего друга.
А скажет он вот что: Амзель не смеет тянуть свои лапы куда не след. Ам-
зель ничего с собой не возьмет. Череп брать нельзя. Не нарушай его по-
кой. Не прикасайся к нему. Лобное место. Голгофа. Могильный курган.
Скрежет зубовный.
то бишь в самом наинасущном, уже снова тянет руку к черепу, и рука эта -
ибо не каждый день случается найти череп - вторично появляется в свето-
вом круге, выхваченном из пыльной тьмы лучом фонаря. Но тут его в пер-
вый, а затем и во второй раз настигает удар палки, которая прежде разила
только крыс. И гулкая акустика шахты усиливает и разносит во все стороны
обидное слово, выкрикнутое между первым и вторым ударом:
кой. Амзель валится на бок подле скелета. Клубы пыли вздымаются в воздух
и медленно оседают. Амзель снова встает. Ну кто еще способен плакать та-
кими крупными, такими отдельными слезами? Но кроме того, Амзель исхитря-
ется, роняя из обоих глаз свои тяжелые слезы, превращающиеся на полу
шахтного колодца в серые пыльные жемчужины, еще и изобразить то ли доб-
родушную, то ли издевательскую улыбку.
учебника для шестого класса, передразнивая их учителя. Ибо он не может
иначе, он должен, даже сквозь слезы, кого-то изображать, в крайнем слу-
чае самого себя.
венское наречие, добавляет: - Это мой жмурик! Это моя черепушка! Это я
нашел! Только примерить хотел. Потом бы обратно принес.
жребием, заставляет его нахмурить брови и вообще повергает в раздумья.
Скрестив руки и опершись на свой дрын, он всецело погружается в созерца-
ние. Всегда, когда он видит смерть - утопшую кошку, крыс, которых он
только что собственноручно прикончил, чаек, пропоротых его неотвратимым
ножом, раздувшуюся дохлую рыбину, которую перекатывают по прибрежному
песку мелкие волны, или вот сейчас, когда он видит скелет, у которого
Амзель хочет отнять череп, - он делает зубами слева направо и не может
иначе. Вечное недоумение молодого буйволенка сменяется на мальчишеском
лице мучительной гримасой. Взгляд, обычно сонный, чтобы не сказать тупо-
ватый, становится пронзительным, нехорошим и выдает беспредметный гнев:
да, в подземельях, склепах и шахтах под церковью Святой Троицы и вправду
повеяло театральщиной. Тем более, что Скрипун вдобавок начинает молотить
себя кулаком по лбу, потом наклоняется, хватает череп, поднимает его на
уровень глаз и собственных мрачных мыслей, погружается в созерцание -
между тем как Амзель, отойдя в сторонку, присаживается по нужде.
перед собой чужой череп? Кто это с любопытством обернулся, изучая собс-
твенное дерьмо? Кто уставился на голый череп в потугах самопознания? У
кого нет червячков, а еще недавно были, наверно от салата? Кто держит
легкий череп и видит червячков, которые когда-нибудь и его вот так же?
Кто? Кто? Два человека, каждый озабочен и задумался о своем. У каждого
свои причины. Причем оба они друзья. Вальтер Матерн кладет череп на мес-
то, откуда взял. Амзель уже снова царапает в пыли мыском туфли и ищет,
ищет, ищет. Вальтер Матерн громко произносит куда-то в пустоту торжест-
венные слова:
ровский или Матерна, от которого весь наш род.
дарный разбойник Бобровский или разбойник, поджигатель и далекий предок
Матерна могли когда-то облекать данный скелет своей плотью. Он уже отко-
пал некий металлический предмет, поскреб его, потом плюнул, обтер и те-
перь предъявляет металлическую пуговицу, в которой он, не колеблясь,
распознает принадлежность мундира наполеоновского драгуна. Вторая осада
Данцига - уверенно датирует он свою находку и упрятывает ее в карман.
Скрипун не возражает, он и не слушает почти, в мыслях он все еще где-то
с разбойником Бобровским или своим предком Матерной. Остывающее дерьмо
вынуждает обоих друзей ретироваться через дырку в стене. Вальтер Матерн
лезет первым. Амзель протискивается задом, напоследок еще раз направив
луч фонаря на мертвецкие кости.
Двадцать пятая утренняя смена
щаться. Игрушечный поезд прибрежной узкоколейки на Нижнем вокзале дольше
десяти минут никого не ждал.
тидесятилетие Фридриха Великого. По такому случаю надо бы Браукселю один
из забоев целиком заполнить продуктами той славной эпохи - да здравству-
ет прусское подземное царство!
ческого зала реальной гимназии Святого Иоанна Вальтер Матерн аккуратно
укладывает квадратную крышку люка в пазы деревянного пола. Ребята обива-
ют друг с друга пыль.
тивостояние в ночь с четвертого на пятое февраля? В знаке Водолея Уран
занимает неявную оппозицию, тогда как Нептун образует к ней квадратуру.
Два более чем опасных симптома! Выйдем ли мы, выйдет ли Брауксель из
этих звездных коллизий без ущерба? Суждено ли вообще завершиться этому
опусу, повествующему о Вальтере Матерне, суке по кличке Сента, реке по
имени Висла, об Эдуарде Амзеле и его птичьих пугалах? Брауксель, чье пе-
ро выводит эти строки, хотел бы, невзирая на крайне тревожные симптомы,
все же избежать апокалипсических интонаций и поведать о последующем эпи-
зоде спокойно и взвешенно, пусть даже аутодафе и сродни маленькому апо-
калипсису.
и Эдуард Амзель стряхнули друг с друга средневековую пыль, они тронулись
в обратную дорогу. Вниз по Кошачьему переулку, вверх по Ластадии. Вот
они выходят на Якорный. За зданием почтамта стоит новый лодочный павиль-
он школьного союза гребцов - там как раз поднимают из воды лодки. Дож-
давшись, когда снова сведут Коровий мост, они переходят Мотлаву, по пути
не один раз плюнув с моста в воду. Гвалт чаек. Подводы на мощных балках
моста. Катят пивные бочки, пьяный грузчик висит на трезвом грузчике и
обещает селедку целиком, от головы до хвоста, "спорим, что съем! спорим,
что съем!". Теперь через Амбарный остров: "Эрих Каркатуш - мука, посев-
ное зерно, бобовые культуры"; "Фишер & Никель - приводные ремни, асбес-
товые изделия"; через рельсы по путям, капустные листья, хлопья упако-
вочного волокна. Около витрины Ойгена Флаковского "Шорные и набивные ма-
териалы" они останавливаются: тюки сухих водорослей, индийской фибры,
джутовой пряжи, конского волоса, рулоны маркизетного шнура, фарфоровые
кольца, тяжелые кисти и позументы, позументы! Теперь прямиком через ру-
чейки конской мочи по Мюнхенскому переулку, потом через Новую Мотлаву.
Они поднимаются вверх по Плетневой набережной, вскакивают в прицепной
вагон трамвая в сторону Соломенной слободы, но доезжают только до Долго-
садских ворот и своевременно прибывают на вокзал к поезду той узкоколей-
ки, что пахнет маслом и молоком, что медленно поспешает, но вовсю пыхтит
на повороте и тянет, тянет свои вагончики вдоль побережья. Эдуард Амзель
по-прежнему сжимает в кармане горячую пуговицу наполеоновского драгуна.
невзирая на черепушку жмурика и словечко "абрашка", - больше о скелете
под церквью Святой Троицы не говорили. Лишь однажды, в Подойниковом пе-
реулке, между спортивными товарами Дойчендорфа и молочным заводом Валь-
тинат, перед витриной магазина, где были выставлены чучела белок, куниц,
сов, токующих глухарей и орла, который, распахнув свои огромные чучель-
ные крылья, когтил чучельного ягненка, перед витриной, что, низвергаясь
широкой лестницей из оконных глубин до самого стекла, являла взору мыше-
ловки, лисьи капканы, пачки ядовитого порошка от насекомых, пакетики
нафталина, "комариной смерти", "грозы тараканов", крысиный яд и вообще
весь арсенал крысоловов, птичий корм, собачьи галеты, пустые аквариумы,
баночки с сушеными мухами и водяными блохами, заспиртованных лягушек,
Шломо Вульф
Лондон Джек
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Зыков Виталий