красные крестики сумаха окрасились оранжевым румянцем. Как медленный звук
огромного гонга, желтизна покрывала леса: от рыжевато-коричневого цвета
бука и ясеня до золотистых пятен на орешнике и ровного кремового цвета
листьев американского лавра, похожих на человеческие руки, у которых один
или два больших пальца, а иногда и ни одного. Часто Александра замечала,
что у соседних деревьев, выросших из двух семян, брошенных в землю одним и
тем же ветреным днем, по-разному расположены листья, у одного дерева они
словно обесцвечены, а у другого каждый словно раскрашен от руки
художником-фовистом [фовисты - "дикие", направление во французской
живописи] яркими дисгармоничными красками и зелеными пятнами. Под ногами
увядающие папоротники поражали расточительным разнообразием форм, каждый
из них кричал: "Я есть, я был" - после зеленой летней толпы в увядании
возрождалась индивидуальность. Широкий размах этого события, затронувшего
все - от растущих на пляже сливовых деревьев и восковиц вдоль пролива
Блок-Айленд до платанов и конских каштанов, обрамляющих почтенные улицы
(улицу Добрых дел и Благосклонную улицу) на Провиденс-Колледж-хилл,
отвечал чему-то неясному и доброму в душе Александры: чувству единения с
природой, способностью созерцать дерево и ощущать себя твердым стволом со
множеством рук, которые гонят сок к самой вершине, стать вдруг
продолговатым облачком в небе или жабой, что прыгает из-под газонокосилки
в высокую влажную траву, - нетвердый пузырек на двух длинных кожистых
ножках, у которого искоркой вспыхивает страх над бородавчатым лбом. Она
была той самой жабой и одновременно жестокими черными стертыми лезвиями
газонокосилки с ядовитыми выхлопами мотора. Панорама увядания зеленых
болот и холмов "океанического штата" поднимала Александру, как дым, и она
созерцала карту сверху. Даже экзотический богатый импорт Ньюпорта -
английский орех, китайское тунговое дерево и Acer japonicum [японский клен
(лат.)] - был вовлечен в это движение всеобщей капитуляции. Наглядно
проявлялся природный закон, закон раздевания. Мы должны стать легче, чтобы
выжить. Не стоит ни за что цепляться. Спасение в уменьшении, в том, чтобы
быть выбранным наугад, в утончении, чтобы могло появиться новое. Только
безумец может пытаться помешать тем огромным скачкам, которые дают жизнь.
Темноволосый мужчина на своем острове был такой возможностью. Он был
непривычен, он притягивал, как магнит, и она вновь переживала их чопорное
чаепитие, минуту за минутой, как геолог, что любовно растирает камешек в
пыль.
превратились в ослепительные факелы, тонкие тени стволов в пламенном
светящемся круге. У дороги лишенные листвы ветки деревьев все больше
окрашивали лес в серые тона. Мрачные конусообразные вечнозеленые деревья
господствовали там, где постепенно исчезали другие породы. Октябрь вершил
свой разрушительный труд день за днем и дошел до своего последнего дня все
еще прекрасным, настолько прекрасным, что можно было играть в теннис на
открытом корте.
воздухе он превратился в летучую мышь, ее крылья сначала описали маленькие
круги, а в следующее мгновение раскрылись, как зонтик, и она резко
упорхнула, показав смешную розовую мордочку. Испуганная Джейн завизжала,
уронила ракетку и крикнула через сетку:
запоздало смаковал эту шутку. У него был мощный отработанный удар, но он
плохо видел мяч, играя против склонявшегося к закату солнца, слепившего
лучами сквозь строй лиственниц в дальнем конце острова. Лиственницы уже
сбрасывали иголки, их нужно было сметать с корта. У Джейн было отличное,
сверхъестественное зрение. Мордочки летучих мышей смотрели на нее лицами
малышей, расплющивших носы о витрину кондитерской, а у Ван Хорна, не к
месту надевшего баскетбольные кеды и футболку с портретом Малкольма X
[американский чернокожий революционер из организации "Черные мусульмане"
(1925-1965)] и брюки от старого темного костюма, на смущенном, застывшем
лице было похожее выражение детской жадности. Он их вожделел, была уверена
Джейн. Она приготовилась бросить и подать мяч опять, но, уже взвешивая его
в руке, ощутила влажную тяжесть и живую бородавчатую поверхность.
Сработало еще одно превращение. С театральным вздохом она стряхнула жабу
на кроваво-красное покрытие через ярко-зеленую изгородь и смотрела, как та
уползает. Глупый колли Нидлноуз, вытянув шею, носился за изгородью,
обследуя ее, но потерял жабу среди земляных глыб и кусков взорванной
скальной породы, оставленных бульдозерами.
и Александра играли против Сьюки и Даррила. - Вам троим выступать бы в
канадских двойках.
меняющее выражение от его телодвижений, то казалось, что их пятеро.
Следующий теннисный мячик в ее руке претерпел ряд мгновенных превращений:
сначала стал гладким и скользким, как птичий зоб, затем колючим, как
морской еж, но она решительно отказалась на него смотреть, не желая
признавать реальность этих метаморфоз, а когда он оказался у нее над
головой, на фоне голубого неба, то вдруг превратился в быстрый желтый
шарик, который она, как и советуют руководства по игре в теннис,
представила себе в виде циферблата часов, которые вот-вот пробьют два. Она
ловко поддела ракеткой этот перевертыш и почувствовала, что от ее удара
накатом подача получилась. Мяч летел прямо в Сьюки, и она неловко прикрыла
грудь ракеткой, как будто собиралась отбить его ударом слева. Струны
ракетки обвисли, как лапша, и мяч шлепнулся у ее ног и покатился к боковой
линии.
своем эротическом ключе, и ему нравилось играть против них. В начале игры
Сьюки так составила пары, подозрительно крутанув при этом ракеткой, что
заставила ревновать Александру. Другая пара зачаровывала, хвост медных
волос Сьюки, затянутых на затылке, подпрыгивал при каждом движении;
тонкие, покрытые веснушками руки и ноги быстро мелькали из-под теннисного
платья персикового цвета, а Ван Хорн, быстрый и четкий, как машина,
оживлялся, как при игре на фортепьяно, словно одержимый демонами, только
временами его подводило плохое зрение, и тогда он пропускал мячи. К тому
же демоны его все время горячились, поэтому при некоторых подачах, вместо
того чтобы получить очко, мягко послав мяч в свободное пространство, он
отбивал его за заднюю линию площадки.
хотя и была окрашена, приподнялась и держала одну из ее кроссовок сверху
крепко, как в медвежьем капкане. Она стряхнула с себя это наваждение и
подала мяч Даррилу, он резко отбил его ударом справа, Александра живо
приняла его не по правилам, направив мяч к ногам Сьюки, той удалось его
поднять в коротком прыжке и высоко взметнуть в небо: Джейн, подбежав к
сетке быстрым наступательным броском, успела как раз вовремя, чтобы еще
раз высоко вскинуть мяч, который Ван Хорн с горящими глазами собрался
погасить, как вдруг в небе загрохотало, и он погасил бы мяч, если бы
начавшаяся, словно по волшебству, кратковременная буря, называемая во
многих частях света "пыльным дьяволом", не заставила его выругаться,
прикрыв лицо правой рукой. Он был левшой и носил контактные линзы, мяч
задержался на уровне пояса, когда он закрыл глаза от резкой боли, затем
ударил по мячу справа так сильно, что тот изменил цвет: из желтого став
зеленым, как хамелеон, и Джейн едва различала его на фоне зеленого корта и
зеленой изгороди. Она бросилась туда, где должен был упасть мяч, и мягко
по нему ударила. Сьюки пришлось поднапрячься, чтобы отбить мяч слабым
ударом, Александра послала его с налета на переднюю часть площадки
противников, отбив с такой силой, что он взлетел выше заходящего солнца.
Но Ван Хорн понесся назад быстрее краба под водой и послал свою
металлическую ракетку в стратосферу: блестя серебром, она медленно там
вращалась. Оторвавшись от игрока, ракетка без усилий вернула мяч в пределы
площадки, и счет продолжился, игроки переплетались опять и опять, то по
часовой стрелке, то против движения солнца. Джейн ощущала захватывающую
музыку всего этого: полифонию из четырех тел, четырех пар глаз и
шестнадцати вытянутых конечностей, оркестрованных на почти горизонтальных
полосах красного заката, пробивающегося сквозь лиственницы. Опадающая хвоя
звучала, как отдаленные аплодисменты. Когда быстрый обмен ударами, а
вместе с ним и матч, наконец закончился, Сьюки посетовала:
пара выиграла.
ощущала стреляющую боль в предплечье. Это вообще нечестно.
начинает резать, как бритвой.
получалось, что частенько ей выпадала роль родителя-миротворца или
бесстрастной незамужней тетушки, хотя на самом деле внутри у нее все
кипело.
внезапно; когда они потянулись по дорожке к дому, многие окна уже
светились огнями. В длинной гостиной Ван Хорна, заполненной произведениями
искусства, но какой-то голой, три женщины уселись рядом на круглом
диванчике, попивая из бокалов. Хозяин дома был мастер составлять
экзотические напитки. Как какой-нибудь алхимик, он смешивал текилу и
гранатовый ликер, creme de cassis [черносмородиновый ликер (фр.)], Tri pie
Андреев Николай
Корнев Павел
Никитин Юрий
Флинт Эрик
Елманов Валерий
Херберт Фрэнк