стать некоей помесью гувернантки с камеристкой.) До полудня она бродила по
дому в капоте, шали и бесшумных комнатных туфлях. Как отнеслась бы к таким
манерам начальница английской школы?
волосы без седины, хотя ей уже минуло сорок лет. Заметив мое замешательство,
она высказала предположение: "Вы, наверно, не служили горничной у себя на
родине", после чего взяла у меня из рук щетку, мягко отстранила меня и
причесалась сама. Продолжая одеваться, она мне то помогала, то подсказывала,
что делать, причем ни разу не позволила себе выразить неудовольствие или
нетерпение. Следует заметить, что это был первый и последний раз, когда мне
предложили одевать ее. В дальнейшем эту обязанность исполняла Розина -
привратница.
несколько грузную, но по-своему изящную, ибо сложена она была
пропорционально. Цвет лица у нее был свежий, щеки - румяные, но не пунцовые,
глаза - голубые и ясные; темное шелковое платье сидело на ней так, как может
заставить его сидеть только портниха-француженка. Вид у нее был приятный, но
в соответствии с ее внутренней сутью несколько буржуазный. Несомненно, весь
ее облик был гармоничен, однако лицо казалось противоречивым: черты его
никак не сочетались с румянцем и выражением покоя - они были жесткими,
высокий и узкий лоб свидетельствовал об уме и некоторой благожелательности,
но не о широте душевной, а в ее спокойном, но настороженном взгляде никогда
не светился сердечный огонь и не мелькала душевная мягкость; губы у нее были
тонкие, твердый рот иногда искажался злой гримасой. Мне представлялось, что
при ее острой восприимчивости и больших способностях, сочетающихся с внешней
мягкостью и смелостью, она поистине была Минос{83} в юбке.
звали Модест Мария Бек, урожденная Кен, но ей подошло бы имя Игнасия. Она
занималась щедрой благотворительностью и делала много добра. Вряд ли какая
другая начальница правила когда-нибудь столь мягко. Мне рассказывали, что
она никогда не бранила даже невыносимую миссис Суини, несмотря на ее
склонность к спиртному, неряшливость и нерадивость. Однако в должный момент
миссис Суини пришлось убраться восвояси. Мне говорили также, что наставники
и учителя никогда не получали выговора или замечания, но отказывали им от
места очень часто: они исчезали каким-то непонятным образом, и их заменяли
другие.
приходящих учениц, последних было более ста, а пансионерок - около двадцати.
Мадам, несомненно, обладала значительными административными способностями:
помимо учениц, она управляла четырьмя учителями, восемью наставниками,
шестью слугами и тремя собственными детьми, устанавливая при этом отличные
отношения с родителями и знакомыми учениц, - и все это без заметных
постороннему глазу усилий, без суматохи и усталости, без волнения или
признаков чрезмерного возбуждения; она всегда была занята делом, но
суетилась очень редко.
пользуясь собственной системой, следует признаться, весьма действенной, в
чем читатель мог убедиться в эпизоде с проверкой записной книжки.
"Наблюдение и слежка" - вот ее девиз.
правда, лишь в тех случаях, когда вызываемые честностью неуместные угрызения
совести не вторгались в сферу ее желаний и интересов. Она питала уважение к
Angleterre*, а что касается les Anglaises**, то, если бы это от нее
зависело, она только их и допускала бы к своим детям.
составляла заговоры и контрзаговоры, занималась слежкой и выслушивала доносы
соглядатаев, она заходила ко мне в комнату со следами истинной усталости на
челе, садилась и слушала, как дети читали по-английски молитвы; этим
маленьким католикам разрешалось читать, стоя около меня, "Отче наш" и
рождественский гимн, начинающийся словами "Иисусе сладчайший". Когда я
укладывала детей в постель и они засыпали, она заводила со мной беседу (я
скоро уже овладела французским достаточно для того, чтобы понимать ее и даже
отвечать на вопросы) об Англии и англичанках, а также о причинах, которые
побуждают ее с радостью признать, что они обладают высоким интеллектом и
истинной и надежной честностью. Она нередко проявляла отличный природный ум,
нередко высказывала здравые мысли: она, скажем, понимала, что держать
девочек в обстановке постоянного недоверия и запретов, слепого повиновения и
неведения, непрерывного наблюдения, не оставляющего им ни времени, ни места
для уединения, - не лучший способ вырастить из них честных и скромных
женщин. Однако она утверждала, что на континенте иной метод воспитания
привел бы к гибельным последствиям, ибо здесь дети настолько привыкли к
запретам, что всякое смягчение принятого порядка было бы неправильно понято
и стало бы почвой для роковых ошибок. Она не скрывала, что ее удручают те
методы воспитания, которые приходится применять, но она вынуждена прибегать
к ним. И после подобных благородных и тонких рассуждений она уходила в своей
souliers de silence* и тихо, как призрак, скользила по дому, все выведывая и
выслеживая, подсматривая в каждую замочную скважину и подслушивая под каждой
дверью.
не была плохой. Она тщательно заботилась о физическом благополучии своих
учениц: их мозг не переутомлялся, так как занятия разумно распределялись и
велись в легко доступной для учащихся форме; в школе были созданы условия
для развлечений и телесных упражнений, благодаря чему девочки отличались
завидным здоровьем; пищу им давали сытную и полезную, и в пансионе на улице
Фоссет вы бы не встретили ни бледных, ни истощенных лиц. Мадам Бек всегда
охотно предоставляла детям отдых, отводила им много времени для сна,
одевания, умывания и еды; отношение ее к детям было ровным, великодушным,
приветливым и разумным, и хорошо бы суровым наставницам из английских школ
взять с нее пример; я-то думаю, многие из них с удовольствием так и
поступили бы, если б не взыскательность английских родителей.
располагала целым штатом доносчиков. Отлично зная истинную цену своим
сообщникам и без малейшего колебания поручая грязные дела самому грязному из
них, она потом выбрасывала его, как корку выжатого апельсина, и была, как
мне известно, весьма разборчива в выборе незапятнанных душ для ведения
чистых дел. Когда же ей удавалось найти подобную драгоценность, она не
забывала, как дорого она стоит, и хранила ее в шелке и бархате. Но горе
тому, кто полагался на ее бескорыстную верность, ибо соображения выгоды -
основа ее натуры, главная сила, побуждающая ее к действию, сама суть ее
жизни. С улыбкой жалости и презрения смотрела я на тех, кто пытался взывать
к ее чувствам. Мольбы подобных просителей наталкивались на глухую стену, и
никому не удавалось таким способом отвратить ее решение. Напротив, попытка
растрогать сердце мадам - самый верный путь вызвать у нее отвращение к
ходатаю и превратить ее в тайного врага. Ведь такая попытка заставляла ее
осознать, что она лишена отзывчивого сердца, такая попытка указывала на ту
область ее натуры, которая бессильна и мертва. Ни в ком не проявилась столь
наглядно разница между благотворительностью и милосердием, как в ней.
Неспособная сочувствовать ближнему, она умела, от разума, делать добро -
щедро благодетельствовала людям, которых никогда не видела, предпочитая
одаривать целые группы, но не отдельного человека. Ее кошелек был широко
открыт "pour les pauvres"* вообще, но, как правило, был закрыт для
отдельного бедняка. Она принимала живое участие в филантропической
деятельности на благо обществу в целом, но горе одного человека не трогало
ее, как не трогали самые сильные страдания, сосредоточенные в одной душе. Ни
страдания в Гефсиманском саду{85}, ни смерть на Голгофе не исторгли бы ни
единой слезы из ее глаз.
представлял собой слишком ограниченную сферу для проявления всех ее
способностей, ей бы править целым государством или руководить строптивой
законодательной ассамблеей. Никому не удалось бы ее запугать, разволновать,
вывести из терпения или перехитрить. Она могла бы совместить должности
премьер-министра и полицейского, ибо была мудрой, непоколебимой, вероломной,
скрытной, хитрой, сдержанной, бдительной, загадочной, проницательной,
бездушной и, при всем этом, идеально соблюдала приличия - чего же еще
желать?
представленные здесь для его удобства в сжатом виде, я собрала не за один
месяц и не за полгода. Отнюдь! Вначале я рассмотрела лишь пышный фасад
преуспевающего учебного заведения. Я увидела большой дом, полный здоровых,
веселых, хорошо одетых и нередко красивых девочек; их обучение велось по
удивительно легкому методу, не требовавшему от них ни тяжких усилий, ни
бесполезной траты умственной энергии: возможно, они продвигались в науках не
очень быстро; но не слишком усердствуя в учебе, они все-таки постоянно были
чем-то заняты и никогда не ощущали гнета. Увидела я также целый отряд
учителей и наставников, крайне обремененных работой, ведь им, чтобы девочки
не утомлялись, приходилось заниматься напряженным умственным трудом, однако
обязанности распределялись между ними так, что в особенно сложных
обстоятельствах они могли быстро сменять друг друга и каждый получал
возможность отдохнуть. Короче говоря, я столкнулась со школой иностранного
образца, стиль жизни, характер деятельности и особенности которой резко и
Посняков Андрей
Василенко Иван
Русанов Владислав
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Браун Дэн