Чтение 21–й страницы книги ~Человеческий фактор~

той, в какую Синтия превращала их телеграммы:
- Пикник... целую... Сару. - И исчез с громким выхлопом из
автомобильной трубы.
- Попроси его снова приехать, - сказал Сэм, - пожалуйста, попроси его
снова приехать.
- Конечно. Почему же не попросить? Весной.
- Весной - это не скоро, - сказал Сэм. - Я тогда уже буду в школе.
- Но уик-энды-то у тебя всегда ведь будут, - возразил Кэсл не слишком
убежденно. Он еще хорошо помнил, как медленно течет время в детстве. Мимо
проехала машина в сторону Лондона, черная машина - возможно, "мерседес",
но Кэсл крайне плохо разбирался в марках.
- Мне нравится мистер Дэвис, - сказал Сэм.
- Мне тоже.
- Никто так хорошо не играет в прятки, как он. Даже ты.

- Что-то я не очень продвигаюсь с "Войной и миром", мистер Холлидей.
- Ах ты господи, ах ты господи! Это великая книга - нужно только иметь
терпение. Вы уже прочитали про отступление из-под Москвы?
- Нет.
- Страшное дело.
- Сейчас это кажется нам куда менее страшным, верно? В конце-то концов,
это ведь были французские солдаты... а снег не так страшен, как напалм.
Говорят, заснешь - и все... а не сгоришь живьем.
- Да, как подумаю об этих несчастных детях во Вьетнаме... Я хотел
участвовать в маршах, которые у нас тут были, но сын не позволил. Он
боится полиции из-за этой своей лавчонки, хотя какой может быть вред от
одной-двух паршивых книжонок, - просто не понимаю. Я всегда говорю: люди,
которые их покупают... в общем, едва ли их можно так уж развратить, верно?
- Да, это не чистенькие молодые американцы, которые на
бомбардировщиках, начиненных напалмом, выполняли свой долг, - заметил
Кэсл. Иной раз он не мог удержаться, чтобы не показать кусочек того
скрытого под водою айсберга, какой представляла собой его жизнь.
- И однако же, никто из нас ничегошеньки не мог поделать, - сказал
Холлидей. - Правительство болтает о демократии, но разве оно обратило хоть
малейшее внимание на все наши плакаты и лозунги? Это происходит только во
время выборов. Но и тогда - только чтобы понять, какие обещания можно
нарушить. А мы на другой день после марша протеста прочитали в газетах,
что по ошибке смели с лица земли еще одну ни в чем не повинную деревню. О,
скоро они станут проделывать такое и в Южной Африке. Сначала их жертвами
были маленькие желтокожие - не более желтокожие, чем мы с вами, - а теперь
будут маленькие чернокожие...
- Поговорим о чем-нибудь другом, - сказал Кэсл. - Порекомендуйте мне
что-нибудь почитать, но не про войну.
- В таком случае всегда можно обратиться к Троллопу [Троллоп Энтони
(1815-1882) - английский писатель, автор романов, посвященных нравам
провинциального духовенства, парламентской жизни], - сказал мистер
Холлидей. - Мой сын обожает Троллопа. Хотя это не очень-то сочетается с
тем, чем он торгует, верно?
- Я никогда не читал Троллопа. Не слишком это религиозная литература? А
в общем, попросите вашего сына выбрать какой-нибудь роман и послать мне
домой.
- Вашему другу тоже не понравилась "Война и мир"?
- Да. Собственно, ему надоело ее читать раньше, чем мне. Для него,
наверное, там тоже слишком много войны.
- Я могу хоть сейчас перейти через дорогу и спросить у сына. Я знаю, он
предпочитает политические романы - или, как он их называет,
социологические. Я слышал, он хорошо отзывался о романе "Как мы нынче
живем" [роман Э.Троллопа, критически отразивший быт и нравы английского
общества, парламентскую борьбу, продажность прессы]. Отличное название,
сэр. Всегда будет звучать современно. Хотите сегодня взять книгу домой?
- Нет, не сегодня.
- Как всегда, два экземпляра, сэр, я полагаю? Завидую я вам, что есть у
вас друг, с которым вы можете говорить о литературе. Литературой нынче
немногие интересуются.
Выйдя из магазина мистера Холлидея, Кэсл дошел пешком до станции метро
"Пикадилли-серкус" и стал искать телефон-автомат. Он выбрал последнюю
кабину в ряду и посмотрел сквозь стекло на свою единственную соседку -
толстую прыщавую девчонку, которая, хихикая и жуя резинку, слушала что-то,
явно доставлявшее ей удовольствие. Голос на другом конце провода произнес:
"Алло". Кэсл сказал:
- Извините, опять не туда попал. - И вышел из кабины.
Девчонка прилепила резинку к обложке телефонного справочника и
углубилась в долгий, видимо, весьма приятный разговор. Кэсл постоял у
автомата, продающего билеты, и понаблюдал за ней, чтобы удостовериться,
что никак не интересует ее.

- Что ты тут делаешь? - спросила Сара. - Ты что, не слышишь, что я тебя
зову? - Она бросила взгляд на книгу, лежавшую перед ним на столе, и
сказала: - "Война и мир". А мне казалось, тебе надоела "Война и мир".
Кэсл взял со стола лист бумаги, сложил и сунул в карман.
- Пытаюсь написать эссе.
- Покажи мне.
- Нет. Только если получится.
- А куда ты его пошлешь?
- В "Нью стейтсмен"... в "Энкаунтер"... кто знает?
- Ты очень давно уже ничего не писал. Я рада, что ты снова взялся за
перо.
- Да. Я, видимо, обречен вечно все начинать сначала.

3

Кэсл налил себе еще порцию виски. Сара что-то долго возилась наверху с
Сэмом, он был один и ждал, когда раздастся звонок в дверь, ждал... Мысль
его вернулась к тому разу, когда он вот так же ждал по крайней мере три
четверти часа возле кабинета Корнелиуса Мюллера. Ему дали почитать "Рэнд
дейли мэйл" - странный выбор, поскольку эта газета выступала почти против
всего, что отстаивала БОСС, организация, где работал Мюллер. Кэсл прочел
этот номер еще во время завтрака, но теперь заново перечитал от начала и
до конца с единственной целью убить время. Всякий раз как он поднимал
глаза на часы, взгляд его встречался со взглядом одного из двух младших
чинов, сидевших, словно деревянные куклы, за своими столами и, наверное,
по очереди наблюдавших за ним. Они что, ожидали, что он вдруг вытащит
бритву и вскроет себе вены? Но пытками, говорил он себе, всегда занималась
полицейская служба безопасности - или так он считал. А ему, уж во всяком
случае, нечего бояться пыток: ни одна из служб не может его им подвергнуть
- у него же дипломатический статус, он из тех, кого не пытают. Но
дипломатический статус не распространяется на Сару - за последний год
работы в Южной Африке Кэсл познал старый как мир урок, что страх и любовь
сопутствуют друг другу.
Кэсл допил виски и налил себе еще немного. Надо все-таки соблюдать
осторожность.
Сверху донесся голос Сары:
- Ты что там делаешь, милый?
- Жду мистера Мюллера, - ответил он, - и пью вторую порцию виски.
- Не перебирай, милый.
Они решили, что он должен встретить Мюллера сначала один. Мюллер
приедет из Лондона, несомненно, на посольской машине. На черном
"мерседесе", каким пользуются все большие чины в Южной Африке? "Отломайте
лед неловкости, какая возникает при встрече, - сказал ему шеф, - ну а
серьезные дела оставьте, конечно, для обсуждения на работе. Дома вы скорее
получите нужные сведения... Я имею в виду: чем мы располагаем и чем не
располагают они. Но ради всего святого, Кэсл, не теряйте хладнокровия". И
вот он всячески старается сохранить хладнокровие с помощью третьей порции
виски, прислушиваясь и прислушиваясь, не раздастся ли шум машины, любой
машины, но в этот час на Кингс-роуд почти нет движения: все ее обитатели
уже давно благополучно прибыли домой.
Если страх и любовь сопутствуют друг другу, так же сопутствуют друг
другу страх и ненависть. Страх автоматически рождает ненависть, ибо страх
- чувство унизительное. Когда Кэслу наконец дано было отложить "Рэнд дейли
мэйл", - а он уже в четвертый раз читал передовую статью с ее обычным
бесполезным протестом против мелочных проявлений апартеида, - он всем
своим существом понял, что трусит. Три года жизни в Южной Африке и полгода
любви к Саре превратили его - он это отлично понимал - в труса.
В кабинете его ждали двое мистер Мюллер сидел за большим столом из
прекрасного южноафриканского дерева, на котором не было ничего, кроме
чистого блокнота, полированной подставки для ручек и специально раскрытого
досье. Мюллер был немного моложе Кэсла - пожалуй, приближался к
пятидесяти, - и лицо у него было такое заурядное, что при обычных
обстоятельствах Кэсл тотчас бы его забыл это было лицо, привыкшее к
закрытым помещениям, гладкое и бледное, как у банковского клерка или
младшего государственного служащего, лицо, не отмеченное терзаниями
человеческих или религиозных страстей, лицо человека, готового выслушать
приказ и безоговорочно, быстро его выполнить, - словом, лицо конформиста.
Безусловно, не громилы, хотя именно так можно было бы описать второго
мужчину в форме, который сидел, нахально перекинув ноги через подлокотник
кресла, словно хотел тем самым показать, что он никого тут не ниже: вот