какой-то интерес. Поэтому я обхожу молчанием период жизни в целых восемь
лет, ибо для связности моего повествования достаточно будет нескольких
строк.
постепенно угасла, - но лишь после того, как число ее жертв привлекло к
нашей школе внимание общества. Было произведено расследование и обнаружены
факты, вызвавшие глубокое возмущение. Нездоровая местность, скверная пища,
которой кормили детей, и ее недостаточность, гнилая стоячая вода, убогая
одежда и тяжелые условия жизни - когда все эти обстоятельства были
обнаружены, они послужили не к чести мистера Брокльхерста, но нашей школе
это пошло на пользу.
пожертвовала крупные суммы на постройку более удобного здания в более
здоровой местности. Были установлены новые правила, введены улучшения в
питании и одежде, фонды школы были переданы комитету из доверенных лиц.
Конечно, мистер Брокльхерст благодаря своему богатству и связям не мог быть
отстранен совсем и остался казначеем, но близкое участие в делах школы
приняли теперь и другие люди, более широких и просвещенных взглядов; точно
так же и свои обязанности инспектора он должен был делить с теми, кто умел
сочетать бережливость с благожелательностью и душевную твердость с
состраданием. Школа, в которую были введены все эти новшества, стала затем
действительно полезным и уважаемым учреждением. После ее преобразования я
пробыла в ней восемь лет: шесть - в качестве ученицы и два года в качестве
учительницы; и я могу на основании этого двустороннего опыта
свидетельствовать, что дело в ней было поставлено хорошо и она приносила
несомненную пользу. В течение этих восьми лет жизнь моя протекала
однообразно. Однако ее нельзя было назвать несчастливой, так как она была
деятельна; мне были даны все возможности получить прекрасное образование. Я
любила некоторые предметы, стремилась преуспевать во всех, а также находила
большую радость в том, чтобы получать одобрение моих наставниц, особенно
тех, кого я ценила; таким образом, я не пренебрегала ни одной из
предоставленных мне возможностей. В старшем классе я стала первой ученицей;
потом мне была доверена работа учительницы, и я выполняла ее с большим
усердием в течение двух лет. Но затем во мне произошла перемена.
обязана лучшей частью моих познаний; ее дружба, беседы с ней доставляли мне
неизменную радость; она заменяла мне мать, наставницу, а позднее и подругу.
Однако в то время, которое я описываю, она вышла замуж и вместе со своим
мужем (священником и превосходным человеком, достойным такой жены) уехала в
отдаленное графство - и, таким образом, была для меня потеряна.
привязанности, которые делали для меня Ловуд чем-то вроде родного дома. Я
впитала в себя что-то от ее натуры, многое из ее особенностей - более
серьезные мысли, более гармонические чувства. Я приучилась к выполнению
своего долга и к порядку. И я была спокойна, веря, что удовлетворен своей
жизнью. В глазах других, а зачастую и в моих собственных, я казалась
человеком дисциплинированным и уравновешенным.
и мисс Темпль. Мне суждено было увидеть, как она после совершения брачной
церемонии, одетая по-дорожному, садится в почтовую карету. Я следила
глазами, как эта карета поднимается на холм и затем исчезает за его хребтом.
Затем я удалилась к себе и провела в одиночестве большую половину этого дня,
так как в честь мисс Темпль уроки были частично отменены.
только сожалениям о своей утрате и стараюсь придумать, как бы ее возместить.
Но когда, очнувшись от этих мыслей, я увидела, что день прошел и уже
наступил вечер, мне открылось и другое: а именно, что за эти часы
размышлений во мне самой произошла глубокая перемена, моя душа сбросила с
себя все, что она позаимствовала у мисс Темпль, - вернее, моя дорогая
наставница унесла с собой ту атмосферу мира и тишины, которой я дышала в ее
присутствии, и теперь, оставшись наедине с собой, я вновь стала такой, какой
была на самом деле, и во мне проснулись былые чувства. Не то, чтобы я
лишилась опоры, - но угас какой-то внутренний стимул; не спокойствие
покинуло меня, но исчезли основания для этого спокойствия. В течение ряда
лет мой мир был ограничен стенами Ловуда: я ничего не знала, кроме его
правил и обычаев. Теперь же я вспомнила, что мир необъятен и что перед теми,
кто отважится выйти на его простор, чтобы искать среди опасностей подлинного
знания жизни, открывается широкое поле для надежд, страхов, радостей и
волнений.
дома; вот и сад; вон границы Ловуда, а дальше - гористый горизонт... Мои
глаза миновали осе остальное и остановились на самом дальнем - на голубых
вершинах: через них хотелось мне перебраться. Все заключенное в пределах
этих скал и пустынных лесов показалось мне тюрьмой. Я следила взором за
белой дорогой, извивавшейся вокруг подошвы одной из гор и исчезавшей в
ущелье между двумя склонами: как хотелось мне уйти по этой дороге! Я
вспомнила тот день, когда ехала по ней в дилижансе, вспомнила, как мы
спускались по ней в сумерках. Целый век, казалось мне, прошел с того дня,
когда я впервые очутилась в Ловуде, а с тех пор я его уже не покидала.
Каникулы я проводила в школе: миссис Рид никогда не приглашала меня в
Гейтсхэд; ни она и никто из членов ее семьи ни разу не навестили меня. Ни
письма, ни весточки из внешнего мира. Школьные правила, школьные
обязанности, школьные привычки и понятия, те же голоса, лица, слова, те же
одежды, симпатии и предубеждения - вот и все, что я знала о жизни. А теперь
я чувствовала, что всего этого недостаточно. В этот вечер я ощутила
усталость от восьмилетней рутины. Я хотела свободы, я жаждала ее. И я стала
молиться о том, чтобы мне была дарована свобода. Но, казалось, слабое
дыхание ветерка унесло мою молитву. Затем я стала просить о более скромном
даре - о новом стимуле, о перемене. Но и эту просьбу точно развеяло в
пространстве. Тогда я воскликнула почти в отчаянии: "Пошли мне хотя бы новое
место!"
улеглась в постель; но даже и тогда учительница, жившая со мной в комнате,
ежеминутно отвлекала меня своей болтовней от тех вопросов, в которые я
жаждала углубиться. Как я желала, чтобы мисс Грайс поскорей заснула!
Казалось, стоит мне вернуться к той мысли, которая пришла мне в голову
последней, когда я стояла у окна, и мне непременно откроется какой-то выход.
рулады всегда досаждали мне. Сегодня же я обрадовалась этим басовым звукам:
наконец-то меня оставят в покое! Мои недодуманные мысли сразу ожили.
несомненно, выход! Именно потому, что это звучит не слишком заманчиво. Не
то, что сладостные слова - свобода, восторг, радость... Для меня они только
звук пустой; они настолько далеки и нереальны, что прислушиваться к ним -
значит попусту терять время. А вот работа - это нечто реальное. Трудиться
может всякий. Я здесь трудилась восемь лет, и все, чего я хочу теперь, - это
работать где-нибудь в другом месте. Неужели я даже этого не смогу добиться?
Разве мое желание невыполнимо? Нет, нет, это в конце концов вовсе не так
трудно, надо только пораскинуть умом, как лучше взяться за дело".
я закуталась в платок и снова принялась усиленно размышлять.
новых обстоятельствах. Я хочу этого потому, что желать другого бесполезно.
Каким образом люди получают места? Они, видимо, обращаются к друзьям; у меня
же нет никого. Но ведь немало людей, у которых тоже нет никого на свете; они
все должны делать сами, сами себе помогать; как же они поступают?"
свой мозг, чтобы он работал; я чувствовала, как кровь стучит у меня в
висках. Примерно с час мысли мои были погружены в хаос, все путалось в
голове, и я не могла прийти ни к какому выводу. Разгоряченная тщетными
усилиями, я встала и начала ходить по комнате; отдернув занавеску, я увидела
в небе несколько звезд и, наконец почувствовав, что окончательно продрогла,
забралась под одеяло.
ответ, которого я так добивалась. Едва я опустила на нее голову, как в моем
сознании спокойно и отчетливо прозвучали слова: "Те, кто ищет службы, дают
объявление в "...ширском вестнике".
"Вестника"; отнеси его при первой возможности на почту в Лоутон; адрес для
ответа дай: "до востребования, Лоутонское почтовое отделение, на имя Дж. Э.
". Ты можешь пойти туда справиться примерно через неделю после того, как
пошлешь письмо. Если получишь ответ, в соответствии с ним и будешь
действовать".
удовлетворение, наконец заснула. Я проснулась очень рано; и еще не успел
прозвонить звонок, как объявление было составлено, запечатано в конверт и
надписан адрес. Оно гласило:
года учительницей?), ищет место в частном доме к детям не старше
четырнадцати лет. (Я решила, что, так как мне самой всего восемнадцать, было
бы неразумно брать на себя руководство учениками почти моего возраста.)
Кроме общих предметов, входящих в школьную программу, преподает также
французский язык, рисование и музыку. (Теперь, читатель, этот список
предметов обучения показался бы весьма ограниченным, но тогда он был
обычен.)