тоже есть каждый день хотят. Забывал, а глаза собачьи ничего напомнить ему
не могли, потому что в глазах читать- это тоже уметь надо. Тут одной грамоты
мало, чтобы в глазах тоску собачью прочитать. Тут что-то еще требовалось, но
ни Вовку, ни тем более Федора Ипатовича эти "что-то" никогда не
интересовали, а потому и не беспокоили.
так и присохли к нему,-- так Оля эта Кузина только с Вовкиного голоса
говорить могла. И слова у нее Вовкины были и мысли. А вот почему так
получилось, Колька никак понять не мог: гонял ведь Вовка девчонку эту, за
косы дергал, хватал за что ни попадя, раз прибил даже, а она все равно за
ним бегала и ни на кого другого смотреть не желала. Все ей были уроды.
утоплю. Пользы от него никакой не получишь.
смолчал.
библиотеке стащу?
Колька о нем каждый день думал, каждый день страхом за Цуцика этого
горемычного окутывался, а придумать ничего не мог. Мрачнел только. А тут еще
Оля Кузина...
думал, о Вовке, о ценной вещи, которой у него не было; и об Оле Кузиной, у
которой были глазки, смех и косички. Ничего не слышал, хоть и сидел за
столом рядом с Нонной Юрьевной напротив нового лесничего. А разговор за
столом вот как складывался.
его Егор Полушкин.-- Враз куда-то устремляется, прибегает в задыхе, вершит,
чего попалось, и обратно устремляется. И все кругом ему -- случай... А из
отрезанных кусков каравая не сложишь, Юрий Петрович.
вами. Всякое место, оно все равно наше, общее то есть. А что выходит, если
по жизни смотреть? А то выходит, что от поспешаловки мы про все это
забываем. Вот приехал я, скажем, сюда, в поселок. Ладно-хорошо. Но и здесь,
однако, лес да река, поля да облака. Чьи они? Старые люди толкуют: божьи. А
я так мыслю, что если бога нет, то они мои. А мои, стало быть, береги
свое-то. Не допускай разору: твоя земля. Уважай. Вот.
именем-отчеством величали, собственные ответы взвешивали. Егору это не то
чтобы нравилось -- он ведь не понравиъся стремился! -- а ворошило все в нем.
Он уж и чай не пил, а только ложечкой в стакане помешивал и говорил то, что
казалось ему и нужным и важным:
положено не для удовольствия, а для скопления сил. Чтоб, значит, обратно
работать, так? А раз так, то и лес -- он тоже подремать хочет. От людей
забыться, от топоров залечиться, раны смолой затянуть. А мы обратно -- лыко с
него. Порядок это? Непорядок. Беспокойство это и липнякам полная смерть.
Зачем?
леса это разрешение не распространяется.
подрезать. Слушала и Егора и лесничего, а сама примолкла. Как Колька.
сулили, так что уж... Топор не остановишь, коль полтина за килограмм.
наших было когда-то множество диких пчел.
вздохнул.-- Мы тоже за лыком-то навострились. Да. А как глянули, что в лесу
от стволов бело, так и назад. И жалко и совестно.
неспешно, и новый лесничий казался приветливым, и сам Егор Полушкин -- умным
и вполне даже самостоятельным мужиком. Колька, правда, пыхтел да хмурился,
но на его хмурое сопенье Егору не хотелось обращать внимания: он берег
впечатления от встречи с лесничим и нес их домой неторопливо и бережно,
точно боялся расплескать.
улеглись.-- Простая, видать, душа и к сердцу отзывчивая.
есть, конечно, думал, поскольку мечта эта заветная в нем уже поселилась, по
вслух выражать ее не хотел. Не верил он больше в свое счастье и даже самые
несбыточные мечты опасался до времени спугнуть или сглазить. И поэтому
добавил политично:
ста нагорим с туризмом с ихним.
и на другой бок повернулся. С женой спорить -- бестолочь одна. Все равно
последнее слово за ней останется.
Юрьевны, в тот день, естественно, ни в какой поход не пошел. И не только
потому, что время уже было позднее, а и по соображениям, не очень пока ясным
для него самого.
и от огласки воздерживался, то и ночевать пошел не к подчиненному Федору
Ипатовичу Бурьянову, а к директору школы по рекомендации Нонны Юрьевны. И
Нонна Юрьевна к директору этому в тот вечер его и провожала.
добрые, а с товарищами по школе, с преподавательским, как говорится,
коллективом, никаких отношении не сложилось. То есть, конечно, кое-что
сложилось, но и не то и не так, как хотелось бы Нонне Юрьевне.
города Ленинграда, и по-доброму и по-семейному. Всяк помочь рвался и помогал
-- и делом и советом. И все было отрадно аж до торжественного вечера накануне
8 Марта. Праздник этот отмечался особо, поскольку, кроме директора, мужчин в
школе не имелось, и Международный женский день был воистину женским. Все к
этому вечеру загодя и в глубокой тайне шили себе наряды.
потому что искренне считала этот костюм вершиной собственного гардероба,
надевала его до сей поры один раз, на выпускной институтский вечер, и все
девчонки тогда ей завидовали. А тут получился конфуз и поджатые губы.
Международный, между прочим.
современности позволяете себе на торжественном вечере появляться, то
извините. Мы тут, значит, не доросли.
повороте.
что следует сказать. Сказать следовало насчет примера, который обязан являть
собою педагог, насчет буржуазных веяний, чуждой нам моды и тому подобное.
Следовало все это сказать, но сказал он это про себя, а вслух поведал совсем
иное:
молодая, фигура у вас, извините, конечно. А у них заботы, семьи, мужья,
хозяйство, а вы -- завтрашнее утро. Так что пощадите вы их великодушно.
иногда на чаи захаживала. И поэтому вела сейчас к нему лесничего без
предупреждения.
наяривали, в небе облака розовели. А ветра не было, и каблучки Нонны Юрьевны
с особенной четкостью постукивали по деревянным тротуарам.
Нонна Юрьевна от разговоров отвыкла, то ли еще какая причина, а только
шагали они молча, страдали от собственной немоты, а побороть ее и не
пытались. Выдавливали из себя слова, как пасту из тюбика: ровнехонько зубки
почистить.
Маккефри Энн
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Доценко Виктор
Сапковский Анджей