Чтение 21–й страницы книги ~Все о жизни~

суета земная? прах, тлен. А -- действовал, стремился к победе мнения своего.
Даже он самоутверждался.

ХУДОЖНИК. Когда-то Уайлдер (примечание для тупых -- писатель, а не
культурист) задался вопросом: зачем добиваться немыслимого совершенства в
шедевре, если критик и публика все равно уже будут убеждены в совершенстве
того, что уже и так достигнуто? И вздыхал: видно, публика, способная оценить
наши истинные вершины, живет не в этом мире...

И очень просто. Да, совершенство не имеет пределов. А истинное
творчество дает художнику максимальное напряжение нервов. И он стремится к
максимальному напряжению. Почти всегда кажется, что можно еще капельку
лучше. Никому это не надо, кроме него самого. Но именно потому, что он
стремится к недостижимому идеалу, он доходит до вершин, явных другим. А то,
что выше этой вершины, уже явно только ему. Условно искусство, чего там. И
только он один полностью понимает и ощущает свою систему условностей, это
ведь субъективно, иначе и быть не может. Глаза горят, руки трясутся: муки и
восторг, и знают, как надо, только его душа и Господь Бог. И если смог,
добился того, чего хотел, что ощущает истинным, верным, нужным, -- о: выше
нет удовлетворения.

Пусть люди не признают его шедевр, не заметят, осмеют -- сам-то он все
равно знает ему цену. И не променяет вот это счастье создания своего шедевра
и его ценность -- ни на какие блага в мире. Дворцов много на свете, а шедевр
его -- один, никто больше такого не делал.

Это -- самореализация. Но есть еще самоутверждение: больно художнику,
что не признают его гениальный шедевр, не воздают славу, не осыпают
деньгами. И начинает он делать себе рекламу, лепить имидж, строить интриги,
добиваться наград -- а прежде всего славы хочет, признания. И если слабоват
духом -- портит свои произведения в угоду критику и толпе, хуже работает --
но так, чтоб им понравиться. Терзает его чужая слава. Гениальным поэтом был
Петрарка -- так не было же в Италии такого гнусного мелкого тирана, который
насиловал фрейлин жены и развешивал под настроение приближенных за ноги меж
зубцов своего замка, кому не польстил бы Петрарка одой, сонетом, строкой. И
что? В результате был единственным поэтом в Италии, кого почтили в его эпоху
лавровым венцом и при жизни причислили к сонму великих.

Мало ему создать шедевры -- ему еще надо, чтоб все это знали.

Не относитесь свысока к курице, которая квохчет над снесенным яйцом.

ЗАВИСТЬ. Есть два способа быть значительным. Позитивный -- стать
значительнее всех. Превзойти того, с кем себя сравниваешь. Этот позыв
называется иногда белой завистью. Мол, никому ничего плохого не хочу, хочу
только, чтоб мне было лучше. То, что есть у тебя, заставляет меня желать
себе того же.

Негативный аспект -- желать, чтоб все стали менее значительны по
сравнению с тобой. Всех -- понизить, опустить, и быть их лучше, богаче,
удачливее. Это зависть черная, она же самая обычная; вульгарная, так
сказать. А уж самая черная: у меня есть много, а у тебя мало, так вот пусть
у тебя и этого не будет. Есть такое.

Стремясь в жизни быть значительнее и меря себя относительно других --
ну, может ли человек быть вовсе лишен зависти? Оба ее вида естественны и
неотъемлемо человеку присущи.

Белая зависть -- та же соревновательность. Обычная, черная, -- та же
борьба с соперником любыми средствами. Он тебе не соперник? Всегда соперник
на поприще значительности в жизни! Самим тем, что он значительнее меня, он
умаляет мою значительность!

И ох на какие поступки толкает зависть. Сколько хлопот доставляет
самому завистнику. Ломает судьбы, возводит дворцы и рушит царства.

Кто не завистлив? Тот, кто в чем-то полагает себя все равно
значительнее всех, и в этом "чемто" не видит близких конкурентов. Я все
равно самый сильный, или самый богатый, или самый гениальный. А на прочее
мне, в сущности, плевать, я самоутверждаюсь вот в этом. Либо тот, кто очень
вял и на все согласен, плывет себе по течению, тихо булькая.

СПОРТИВНЫЕ БОЛЕЛЬЩИКИ. А вот я вял и булькаю тихо, зато моя футбольная
команда сильнее твоей! Или мой певец поет громче! Или моя родина богаче! А
тебе-то, дураку и ничтожеству, что с того? А то, что хоть сам я -- дурак и
ничтожество -- но хоть вот это (команда, певец, армия, территория) у меня
лучше твоего, главнее, значительнее, и через то -- я сам тоже лучше тебя!

Да какие ж они твои? Ты-то тут при чем? -- А как же! Я за них болею,
хожу на стадион (зал, выборы), аплодирую, читаю газеты, плачу за билеты
(налоги), они меня хоть не знают, но нас всех любят, благодарят, мы их
поддерживаем... да я за них жизнь отдам!

Во-первых, человек ощущает себя членом группы, стаи, коллектива, частью
сильного и большого целого. И через то ощущает себя гораздо более
значительным. Невелика крыса, а если их толпа -- беги с дороги.

Во-вторых, его потребность в значительности -- просто перенесена на
внешний объект. Вот такая условная форма. Он плачет, когда проиграл кумир, и
буйствует от радости, если кумир победил.

А как орут! Как спорят! Как дерутся! Аж убивают иногда. Знай наших,
гад.

АЗАРТНЫЕ ИГРЫ, ПАРИ, ХОББИ и многое другое при самом ближайшем
рассмотрении есть то же самоутверждение. Но чтоб не впасть в излишне
многословное занудство, взглянем еще только на два явления:

ДУЭЛЬ. Что такое унижение, оскорбление? А это когда человеку в той или
иной форме заявляют: "Ты незначителен. Я главнее тебя. Мое слово, мнение,
желание -- главнее твоего, и ты должен подчиниться, заткнуться, будет не
так, как хочешь ты, а так, как хочу я".

Унижение может быть в разных плоскостях. Назвали дураком -- умственно
несостоятелен. Назвали сволочью -- морально несостоятелен. Слабак --
несостоятелен физически или характером. Бестолочь -- профессионально
несостоятелен. Что такое публичная пощечина? Это заявление: по своим
моральным качествам ты ниже меня, и ниже вообще всех достойных людей, я тебя
не уважаю, и вообще тебя уважать нельзя, а я тебя не боюсь, мне есть за что
себя уважать, и я отношусь к тебе с презрением и превосходством, потому что
я человек, а ты нет, ты мразь.

Оскорбленный переживает это необыкновенно болезненно. Не в том дело,
что он подлец, он сам это отлично знает. А в том, что он равен по значению
вот таким-то достойным людям, и сам такой же достойный, значительный среди
людей. И вдруг ему говорят: плевать на твое богатство, чины и заслуги --
вследствие вот такого-то своего поступка ты теперь незначительный,
недостойный, все не признают тебя за равного, ты последний, презираемый,
пошел вон, тебе здесь не место. Вот что означает пощечина.

Оскорбленный ущемлен в главном -- в своем самоутверждении. Причина,
аспект обвинения -- дело десятое. Как он может теперь утвердиться? Поединок
с оружием в руках! Еще посмотрим, кто из нас значительнее -- храбрее,
сильнее, ловчее. И общественная мораль всегда признавала это!! Вышел драться
-- уже достоин, струсил -- дерьмо. Храбрость и сила все покроют.

Не в том дело, что я подлец, не в том, что все это знают, а в том, что
ты посмел мне это сказать.

Бред, да? Обвиняют в одном, а оправдывают за другое. Почему? А это
"другое" в деле самоутверждения самое главное. Что у тюленей на гальке перед
самками, что у мушкетеров в королевском дворце.

Известная каждому ситуация: вас неожиданно и болезненно обхамил,
оскорбил начальник или просто прохожий банд юга. И по морде не дашь -- или
уволят навсегда, или изуродуют. И ответа подходящего в волнении не найти. И
ничего не докажешь, сам же еще пострадаешь безвинно. Мог бы безнаказанно --
уб-бил бы г-гада. Просто пристрелил? Нет, неинтересно, мало просто лишить
его жизни -- надо, чтоб он перед смертью знал, кто его убил и за что. Он
покусился на святая святых -- вашу значительность. Самоутвердился через
унижение вас. Так пусть знает, кто значительнее!

Вот абхазу или корсиканцу обычай позволяет застрелить обидчика в спину
из засады. Неблагородно, трусливо, не так значительно. Но все остальные все
равно узнают, что убил, поступил по-мужски. А родня убитого, в свою очередь,
начнет охоту на тебя, и ты это знаешь, на этот риск идешь. И так, пока весь
род не искоренят, не успокоятся. Такой подход даже круче поединка.

Кодексы чести и формы достоинства могут быть разными. Но самое главное
в них едино: не смей меня задевать, а то уничтожу. А если не уничтожишь --
ты незначителен.

САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ. Когда плененный, обреченный на казнь викинг хотел
продемонстрировать свое мужество и презрение к врагам, он просил сделать ему
"кровавого орла". Эта самая жестокая из казней производилась только
добровольно, и в ней нельзя было отказывать: разрубались и раздвигались
ребра на спине и у еще живого вырывались легкие вместе с сердцем.

Что ж, военное счастье ему изменило: судьба. Но он храбр, достоин, и
самой своей смертью заставит даже врагов уважать себя. Здесь -- все равно
помирать. А вот самурай, следуя бусидо, кодексу чести профессионального
японского воина, взрежет себе живот из чести, если честь повелевает умереть.
Жить может любой, это удел черни, трусливых обывателей, а вот умение
жертвовать жизнью своим ценностям, правилам, достоинству -- это удел лучших,
самых уважаемых. А струсишь, не сделаешь харакири -- сгинь с глаз,
презираемый всеми. И всегда самурай бесчестию предпочитал смерть. Умереть --
но быть достойным и уважаемым.

Не столь жесткий, но кодекс чести был в разные времена у разных народов
-- и только у высших классов. А высший класс всегда происходил из воинов. И
бесчестью, если нет способа восстановить честь, всегда полагалось
предпочесть смерть. Честь покойника как бы частично восстанавливалась. Это
что? Это человек демонстрировал (иногда -- лишь себе одному!): я храбрый, у
меня есть достоинства и ценности, и если я сам и другие не могут уважать
меня иначе -- ладно, я умру, и это самое достойное, самое значительное,
самое уважаемое, что я могу сделать. Жертвуя жизнью, я показываю: я человек,
а не тварь.

Это не каждому по плечу, ребятки. И заметим: честь -- это так или
иначе, более или менее, но -- понятие условное. И без нее жить можно. И не