и необыкновенно ловко стал излагать Мижуеву сложную сухую систему. Начал он
с того, что показал, что положение рабочих их завода во многом лучше
положения рабочих этого района вообще. Ловко и кстати он упоминал о крупных
затратах на школы, больницы и театр, на правильную, образцовую даже,
постановку потребительного магазина. Потом раскрыл картину рынка и
колоссальную сумму убытков, уже перенесенных заводом в прошлую забастовку.
вызвана не нами, а политикой правительства... - как бы вскользь заметил он,
жестикулируя только кончиками своих холодных костлявых пальцев.
что введение новых машин сократило труд, увеличило производство и таким
образом увеличило заработок почти в полтора раза. Если бы полгода тому назад
поднялся вопрос о повышении платы и завод пошел бы на уступки, то и тогда
они получали бы на тридцать процентов менее, чем теперь. - Таким образом,
они спешат с новой надбавкой, не вызываемой действительным положением дела,
и лишают завод возможности приступить к новым расширениям, которые повели бы
к улучшению их же собственного быта.
картина заколдованного круга. Нарисовались бесконечные крыши заводов,
миллионы труб, охвативших весь земной шар, миллиарды рабочих, голодными
толпами копошащихся отсюда и до края земли. И стало понятно, что если даже
они и разорятся, если они отдадут рабочим все, то и тогда ничего не
изменится. Лопнет одно звено этого ужасного змея, лопнет их завод, настанет
тяжкая безработица, голодные толпы повалят на другие заводы и там понизят
плату своим предложением труда во что бы то ни стало.
звенья страшной логики. Кончики его мертвых пальцев, как щупальца паучка,
шевелились перед Мижуевым, и тот с ужасом чувствовал, что ничего не может
сделать, ничего возразить и, следовательно, должен согласиться с тем, против
чего восстает вся душа его.
лежит в нем самом: одно возможное, святое решение заключалось в том, чтобы
правда оставалась правдой, и если для удовлетворения ее надо
разориться-разорится!.. Что будет потом - дело другое!.. Другие найдут, что
сделать дальше, а его дело - провести свою правду до конца.
привык видеть в точности этих цифр неизбежный закон, какую-то другую правду.
И теперь мозг его, ясный и твердый, перед железной логикой пугался, слабел и
сбивался. Мижуев сам не замечал уже, что спорит не о справедливости, не о
правде, а о том, верно ли, что можно спустить двадцать процентов или
возможно только десять.
отдаленный водопад, и по временам рассыпалось резкими острыми вскриками.
бесконечного мешка каких-то злых неодолимых уродцев, которые путали по рукам
и ногам, залезали в голову и возбуждали там тяжкое чувство полного бессилия
перед силой вещей.
не может быть середины. На десять процентов они не пойдут. Речь шла о
тридцати, десять сброшены, депутаты уступили, а десять!..
или ничего... Ничего, чтобы после неизбежного разгрома иметь возможность
успокоить их же самих самостоятельной надбавкой...
могу... не могу допустить, чтобы убивали людей за то, что они голодны, за
то, что наши интересы, - не их интересы...
Иваныч.
появился Николаев. Казалось, что вдвоем они сумели бы разорвать
заколдованный круг.
болезненно сорвался.
удастся, но... я должен предупредить тебя, что ты сильно рискуешь...
ты так стоишь, в одну минуту забудут твои хлопоты за них, и стоит только
тебе оказаться против них, они возненавидят тебя больше, чем кого бы то ни
было, именно за то, что уже сделал им и что они верили в тебя!
что мне самому не тяжело?.. Но ты рискуешь самым серьезным образом...
Оставь... я тебя прошу!..
почувствовал, что если он не выйдет, то... и представились ему треск
выстрелов, крики и кровь. Он тряхнул тяжелой головой и с глухим, мертвым
чувством в груди, как бы принимая на одного себя какой-то тяжкий крест,
вышел на крыльцо.
выжидательно и многие почти весело. Он начал говорить.
Как будто он не слышал своих первых слов, но сразу увидел, как страшно и
быстро изменились лица вокруг. Мгновенно исчезло выражение доверия и
веселья, и лица стали другими. Мижуев почувствовал это и стал вдруг одиноким
в этой громадной толпе. Стал одиноким и чужим ей. Он попытался выкарабкаться
из пустоты, в которую пошел, но слова уже были бессильны. Связь, казавшаяся
такой искренней и прочной, разорвалась в одно мгновение, как будто ее не
было никогда. И перед Мижуевым стояли одни враги.
черный мужчина с пронзительными глазами.
лицо... Между вами и миллионами людей, которые вам верили и ждали от вас
справедливости, стоят ваши миллионы рублей!.. Мы требуем своего!.. Стреляйте
в нас, стреляйте!.. Делайте свое дело!.. Палачи!
сказать, и вдруг почувствовал страх, как будто во сне упал в страшную
пропасть.
голос, но это движение приняли за угрозу. Кто-то еще крепче схватил его за
рукав, потом за грудь, комок снега резко ударился в глаз, и в страшном реве,
растерянный и бледный как смерть, Мижуев скрылся в толпе. Инстинктивно он
вырвал правую руку и со всей своей страшной силой ударил кого-то по голове.
На мгновение перед ним образовалось пустое пространство, и он увидел
въезжающих во двор красноголовых солдат и нагайки в воздухе. В страшном
ужасе он бросился к ним навстречу, но сзади бросились на него, навалились, и
он упал вниз, увлекая за собой черненького токаря с разбитой красной
головой.
XV
охватывая голубое небо, проснувшееся и загоревшееся огнем торопливых тучек.
Чувствовалось, что еще немного, и из-за края земли ослепительно улыбнется
великое веселое солнце.
парохода, и дремотный холодок утренней тени лежал на море и еще синих,
пустынных склонах тяжелых гор. Только высоко-высоко над морем остроконечные
вершинки, со своей счастливой высоты уже увидевшие солнце, ярко, как языки
красного, розоватого и золотого пламени, горели в голубом небе.
бессонной ночи глазами.
блестящую палубу, да из трюма доносился неопределенный пробуждающийся шум.
Пароход глухо и мерно стучал, незаметно и однообразно журчала вода. Было
холодно, и широкие плечи Мижуева сжимались в мелкой судорожной дрожи.
Невыспавшееся лицо было измято, и волосы всклокочены.
то в зеленую вспененную воду, не то на дальние вершины гор, где, должно
быть, уже был яркий солнечный день.
крепко привинченных к месту, неудобных и холодных, как лед. Скрестив на
мраморе массивные руки, Мижуев сонно и скупо окинул завалившимися глазами
пустую палубу.
половины горели утренним блеском. Видно было, как быстро уступая склон за
склоном, цепляясь в ущельях и ускользая по ним, все ниже и ниже убегала
синяя холодная тень.
с безобразно большими серебряными пуговицами; прошел с вахты продрогший
серый помощник капитана; две молоденькие барышни, с еще не проснувшимися
глазками, вышли из первого класса и оглянулись вокруг с таким видом, словно
страшно удивились, что уже так светло и красиво, когда они только что
встали. Потом появился длинный карикатурный англичанин в панаме, и сейчас
же, вытянув ноги с одной скамьи на другую, закурил громадную сигару. Выбежал
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Орлов Алекс
Куликов Роман