такое с ним случалось нечасто. Пока он не счел себя одураченным, но с
особенной ясностью понял, что эта строптивая девчонка еще наделает ему
хлопот. Тем более затащив его на этот идиотский хутор, к этим неизвестно в
чью пользу настроенным хозяевам. Впрочем, хозяев он мало опасался, он был
уверен, что с ними сладит хотя бы с помощью оружия. Было бы, однако,
лучше, если бы они вели себя тихо, сохраняя нейтралитет к его драме.
кажется, придется употребить силу, другого выхода у него не оставалось.
Бросить ее тут одну он не мог: что ему было делать без нее в Скиделе? О
возвращении его в отряд не могло быть и речи - из леса он уже ушел
окончательно и бесповоротно. Но он рисковал оказаться ни с чем - уйдя из
леса, не дойти до местечка, - а так жить было невозможно. Так что же ему
было делать?
осуждающие взгляды то на него, то на Зоську, которая словно окаменела за
концом стола. Пока они не встревали в чужой для них и, наверно,
малопонятный конфликт, и Антон подумал, что, возможно, удастся настроить
их в свою пользу, против Зоськи.
вас, не хочет идти.
отказывается.
заплакала.
не знал, о чем говорить дальше. Но все-таки он решил придерживаться того
варианта, что Зоська - его жена, затеявшая недостойную ссору с мужем.
хозяину, который с озабоченным видом топтался возле печи и никак не
отреагировал на его обращение.
поправила сбившийся платок на голове. Антон украдкой поглядывал на нее, и
несколько раз в его душе предательски шевельнулась жалость - зачем столько
упрямиться? Уж он-то постарше ее и лучше разбирался в жизни, возможно, он
спас бы ее от гибели и, глядишь, устроил ее судьбу. Только бы она
доверилась ему. Так нет. Довела все до скандала, который неизвестно как
уладить теперь при посторонних.
хоть до околицы. Потом пойдешь, куда хочешь.
справился. Зоська на минуту притихла, словно обдумывая его предложение, и
холодно ответила, как отрубила:
ничего и не получится, и ему придется одному идти в Скидель? И одному
заявиться к Копыцкому? Но как бы его, одного, не приняли за партизанского
шпиона, получившего задание устроиться в местечке! Копыцкий ведь тоже
может в нем усомниться, не гляди, что земляк. Все-таки своя рубашка
каждому ближе к телу, а в такое проклятое время недолго расстаться и с
рубашкой, и с собственным телом тоже.
и, что важнее всего, - как заложница. Заложница, какая ни есть - гарантия
для немцев и для того же Копыцкого, особенно если взять в расчет еще и ее
мать. Антон уже знал, что к человеку с заложниками - семьей, матерью,
детьми - немцы относились с гораздо большим доверием, чем к одиночке, у
которого ни кола, ни двора, а только одни, пусть самые благие, намерения.
Как все деловые люди, немцы обожали гарантии.
скамье за столом.
одну за другой все и без того немногочисленные свои возможности и начинал
волноваться. Так, черт возьми, недолго и вовсе остаться с носом. Особенно
если щепетильничать с этой упрямицей да оглядываться на хозяев. Но уж с
хозяевами он щепетильничать не имел намерения.
загораживая собой мужа.
а хозяин, уронив руки, стоял за ней, видно, не решаясь выполнить его
требование без дополнительной команды жены.
из-за пазухи наган.
угол возле двери, молча подал ему недлинную спутанную веревку. Антон
приказал:
веревку, Антон сунул наган за пазуху.
угрожающего крика, и хватил за угол стола. Рывком он отшвырнул стол в
сторону, услышав, как сзади сдавленно вскрикнула хозяйка, но он уже
схватил Зоську за руку и одним точным движением подломил руку за спину.
Зоська ойкнула, выгибаясь от боли и оборачиваясь к нему спиной, он сильно
толкнул ее грудью на поя и, поймав вторую руку, тоже заломил за спину.
Пока она причитала и дергалась, пытаясь вырваться, он быстро обмотал ее
кисти веревкой, затянул узел. Она сопротивлялась, как только могла, но что
для него было ее сопротивление! Связать человека он мог в минуту. Чтобы
она не отбивалась сапогами, другим концом веревки перехватил еще и ноги у
щиколоток.
Зоськиных причитаний, обернулся к хозяевам. Те, прижавшись друг к другу и,
наверно, помертвев от страха, стояли у печи. Но теперь он не намерен был с
ними объясняться, тем более оправдываться - пришла пора действовать.
истуканом глядел на него, не в состоянии двинуться с места.
закричал:
еще более усложняется, если не совсем летит в тартарары. - Кто забрал
лошадь?
голову, и снова выхватил наган из-за пазухи.
появилось какое-то ранее не замечаемое в нем упрямство или даже
непослушание. Кажется, он тоже переставал подчиняться.
все-таки он хитрит - где-то в сараях во дворе, наверно, спрятана его
лошадь" - А ты - марш туда! - указал он хозяйке на дверь в другую половину
избы. - Живо!
пошарив рукой возле печи, нашел ухват. Кажется, он хорошо подпер им дверь,
туго подсунув ручку ухвата под верхнюю палку двери.
видеть.
у него еще было в кармане несколько плоских немецких спичек, и он толкнул
дверь на выход.
тоже надо было запереть. Но она открывалась внутрь, подпереть ее было
нельзя и, кажется, нечем. Видя, как Антон возится с дверью, хозяин на
ощупь нашел накидную планку и сунул ему в руки большой замок без ключа.
хлев.
когда он зажег спичку, к проходу повернула голову пестрая, лениво жевавшая
жвачку корова, где-то тревожно закудахтал петух на насесте. Антон с
досадой бросил в навоз догоревшую спичку.
дверь со двора. Они обошли кучу навоза у входа, и хозяин, отбросив запоры,