недель взаперти у меня на всю жизнь осталась боязнь темноты. У нас тогда
были только свечи, которые больше коптили, чем светили. Я изо всех своих
силенок помогал, когда ставили крепь, таскал мешки с камнями, доски,
приносил еду. За эти месяцы в подполье я многому научился: маскировать
выкопанную землю, рыть ходы, укреплять своды. Я, конечно, был совсем мал,
но такие вещи не забываются. Эти навыки сослужили мне службу, когда я
семь лет назад разыскал этот полуразвалившийся дом, купил его у одной семьи
из Нешателя, которой он достался по наследству, и привел в порядок. Почти
все катакомбы обвалились. Мы с Рай-моном, ценой почти двух лет
изнурительного труда в строжайшей тайне, расчистили восемьдесят метров
подземного хода. А еще вырыли два тайника в конце коридора и эту нишу,
которая стала моим кабинетом.
сумраке я скорее угадывал, чем видел очертания его внушительной фигуры. А
ну как он бросится на меня и прихлопнет, точно муху?
я попрошу у вас еще буквально несколько минут внимания. Как вы уже знаете,
я юрист, адвокат; профессия доходная, и благодаря ей я сошелся с
состоятельными людьми. Я живу в достатке, на иждивении никого не имею. Но
работой своей я всегда занимался лишь ради хлеба насущного, истинное мое
призвание иное: я - странник по дорогам любви. Всю жизнь я менял женщин,
как перчатки. Еще в студенческие годы меня называли революционером по
женской части: действительно, бороться я предпочитал в постелях. Женился я
приличия ради, и под этим надежным прикрытием пустился во все тяжкие. Лишь
одно дело на свете я любил - тешить все новых и новых любовниц, у меня было
одно чаяние в жизни - разжигать дивное пламя, тлеющее между ног сменявших
друг друга партнерш. Одна только мысль, что я повстречаю красивую девушку,
заставляла меня подниматься каждое утро. Жена на все закрывала глаза. Эта
дура двадцать лет надеялась, что я переменюсь. В конце концов ее терпимость
стала тяготить меня. Я задыхался в клетке супружества, совместное
существование не давало простора для маневра. Более яркая, более насыщенная
жизнь проходила мимо. Мы развелись. Я спешил жить, время поджимало.
штука: я сам не заметил, как стал уже не тот. Женщины мне отказывали.
Раньше я брал их с налету, мои ухаживания напоминали облаву, теперь же
свелись к униженной мольбе. И я, привыкший к легким победам, жил с тех пор
в постоянном страхе получить от ворот поворот. Жена - я слишком поздно это
понял - в каком-то смысле служила мне защитой от подобных щелчков. Теперь я
был невостребован, мне предстояло пополнить ряды неудачников, и я уже видел
себя в недалеком будущем сморщенным старичком, вынужденным платить за
милости, которые доселе сыпались на меня, как из рога изобилия. Говорят,
были бы деньги, и все женщины твои - это неверно: женщина может за деньги
лечь в постель, но влечение, страсть купить нельзя. Только порхая от юбки к
юбке, я находил вкус в жизни и, лишившись этой возможности, впал в глубокую
депрессию. Юных красоток, которые холодно отворачивались от меня, я
презирал и вожделел одновременно, если мне потом случалось увидеть
какую-нибудь из них подурневшей или обезображенной, то радовался и вздыхал
с облегчением: одной печалью меньше. Видя, как целуются влюбленные, слыша
смех молоденькой девушки, я чувствовал себя оплеванным, будто мне нанесли
личное оскорбление.
служил мне уже десять лет, с тех пор как я выручил его в суде - ему грозил
большой срок за растление. Работал он шеф-поваром в одном ресторане, был
занят несколько вечеров в неделю, а в остальное время вел мой дом. Когда я
развелся, он остался со мной. Мой образ жизни не был для него тайной, и все
мои похождения он принимал так же близко к сердцу, как я сам. Я был для
него воплощением всего того, чем он только мечтал быть. В свое время он был
женат на какой-то стерве, которая его бросила. На моей памяти у него не
было ни одной женщины, ни единой интрижки. Оно и понятно при его внешности:
он был до того безобразен, что порой и меня от него с души воротило. Как
сказала одна моя подружка: верно, когда мать его родила, у нее молоко
скисло.
спальни, наблюдал за ними в ванной; я подозревал, что он шпионил и за мной,
когда мне изредка случалось привести очередную пассию к себе домой. Был у
него еще один мерзкий пунктик, с которым я пытался бороться: в своем
ресторане он запирал хорошеньких посетительниц в туалете при помощи
специальной отмычки. Они не могли выйти, пока кто-нибудь из персонала не
приходил на их крики. Хозяин, уволив сначала, как водится, пару-тройку
иммигрантов, заподозрил его. Раймон объяснил мне свое поведение: он-де
столько раз видел, как красотки перепихивались в туалетных кабинках со
всякими скотами, что, по его мнению, лучшего они не заслуживают. Я
пригрозил выгнать его, если он не прекратит. Порой он с такой яростью
назад. Встретил, уже будучи наслышан о ней как о самом развратном создании
на свете. Она прошла, как говорится, огонь, воду и медные трубы, и вряд ли
кто-нибудь еще мог тронуть ее сердце. Для этой женщины, столь же
самовлюбленной, сколь и стервозной, ценность человека измерялась лишь
удовольствием, которое она рассчитывала от него получить. Любовников и
любовниц за ней числилось больше, чем дней в году, и всем она разбивала
сердца, ломала судьбы, развращала души. Не раз ей приходилось спасаться от
мести ревнивых мужчин или женщин, доведенных до помешательства ее
презрением. Ее губили собственные пороки вкупе с теми, которые она
пробуждала в других. Связаться с нею значило разрушить весь уклад своей
жизни, пуститься в рискованное путешествие, не зная, где оно закончится. Я
потерял от нее голову; я признал ее превосходство, стал рабом ее прихотей,
благоговел перед ее образованностью - она тогда преподавала философию.
Впервые в жизни я пытался удержать женщину навсегда; а ведь мне было уже
пятьдесят восемь лет.
молил ее вернуться, пресмыкался, на какие только унижения не шел! Я
преследовал ее так неотступно, что в конце концов она определила меня в
вербовщики: я должен был поставлять ей юношей и девушек и смотреть, как она
тешится с ними. Умела же она околдовать, просто какой-то злой гений. Я
попался в собственную ловушку: престарелому Казанове, влюбившемуся в
женщину моложе годами, с лихвой воздалось от нее за сердечные раны, которые
он всю жизнь беспечно наносил другим. А я теперь и в объятиях юных девушек
не мог забыть свое фиаско. Раймона моя новая роль привела в бешенство; он
жил моей жизнью и мои несчастья воспринимал как свои. Если я уходил со
сцены, он тоже должен был уйти. Однажды вечером он явился ко мне.
множественного числа, когда говорил о чем-то неприятном. Делить с ним
радости - это еще куда ни шло, но горести - нет, увольте.
не подгадит, хватит ей, дряни смазливой, по мужикам таскаться".
Нет-нет, успокоил он меня, он не убил ее и не изнасиловал. Мы поехали в
коттедж в Восточном предместье, который он купил на свои сбережения.
Спустились в подвал. Раймон отпер металлическую дверь; миновав небольшой
коридорчик, мы оказались перед еще одной дверью, с зарешеченным окошком.
Ничего себе - настоящий карцер оборудовал своими руками! Он показал на
окошко, и я заглянул: на надувном матрасе, подле неаппетитных объедков и
ведерка-параши, сидела Франческа - встрепанная, разъяренная. Даже в
заключении она не утратила своей горделивой осанки, хотя находилась в
камере уже неделю. Этот идиот Раймон похитил ее, чтобы отомстить за меня!
как вас морочить! Каждый день я ее спрашиваю: согласны вы вернуться к месье
Стейнеру? Пока упирается - будет гнить здесь. Еще погожу немного, а потом
вдвое урежу паек. Вот увидите, прекратит выкобениваться, сама к вам на
брюхе приползет как миленькая!"
понимаешь, что за такие шутки, да с твоей судимостью, угодишь прямиком за
решетку? Один раз я тебя предупредил, дважды повторять не стану. Ты
немедленно отпустишь Франческу и принесешь ей свои извинения. Надеюсь, она
примет от нас денежную компенсацию и будет молчать".
Франческу, она не преминет донести на нас, даже если возьмет деньги. Тут
узница, слышавшая из-за двери нашу перебранку, подошла к окошку и подала
голос, заявив, что хочет с нами поговорить. И вот мы сидим все втроем в
омерзительной Раймоновой камере; мне было мучительно стыдно видеть эту
женщину, которую я все еще любил, втоптанной в грязь. А она вдобавок
оставила открытой парашу: мол, я унижена, так извольте и вы нюхать. Как ни
в чем не бывало Франческа предложила договориться.
понятны потому, что я сама отчасти разделяю их. Пребывание здесь натолкнуло
меня на мысль, которая, как я догадываюсь, вызревает и у вас. У тебя,
Раймон, потому что ты уродлив и всегда был чужим на празднике любви, а у
тебя, Жером, потому что ты стареешь, и стареешь тяжело. Мне уже далеко за
сорок. До сих пор мир был у моих ног, ибо я плевала на всех и умела
держаться королевой. Вы, может быть, знаете, что у этнологов есть такой
термин "престижное скотоводство": в Африке и на Мадагаскаре пастуха тем
больше уважают, чем больше у него стадо, пусть даже от такого количества
скота нет проку. Так и я, окружив себя толпой жеребцов и кобылок, щеголяла
своим стадом. У королевы должен быть двор, иначе какая же она королева? Но
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Маккэфри Энн
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Ибсен Генрик