собой, здоров и вот успел загореть где-то на пляжах и что никакие
изменения не могут изменить его позицию в жизни, которую он понял и прочно
выбрал.
ортодоксом профессором... - подумал Никита, вытирая пот со лба, поражаясь
этому самоуверенному спокойствию Валерия. - И он может любить отца? И
разговаривать с ним каждый день? А что, если он услышит и узнает то, что я
знаю? Он тоже будет оправдывать его? Говорить о совести? О десяти
библейских заповедях?"
молчания произнес Никита. - Мы считаемся родственниками? Так, кажется?
- ни бельмеса в этом не понимаю!
ответил Валерий. - Короче говоря, не сомневайся, Никитушка, мы оказались
родственниками. Могу заверить справку в домоуправлении. С печатью.
чепуха?
едва сдерживаясь, договорил тише: - Это неважно. Это не играет никакой
роли. Никакой.
Никиту с пытливым вниманием, потом заговорил миролюбиво:
дядя? Вполне допускаю. Старик все время играет под чудака профессора, как
в старом МХАТе. Из какой-то классической пьесы. - Валерий улыбнулся. - А в
общем, скажу тебе, он вполне современный старикан. Либерал. Дипломат.
Обтекаем. Но не так уж плох. Ты знаешь, когда Алексей женился и поссорился
с ним... - Валерий не договорил, предупреждающе стукнул ладонью по столу.
- К слову! Затормозим на этом. Сам идет, ша! - И приветливо замахал рукой.
- Алеша, сюда, мы ждем! Где запропастился?
многолюдному павильончику, остановился, рассеянно подбрасывая монету на
ладони, и, лавируя меж стульев в проходе, зашагал к столику, увидев их
издали.
монету в карман. - Заканчиваете или еще нет? К сожалению, сейчас не могу
присоединиться. Нам с тобой, братишка, через полчаса надо заехать в одно
место, - сказал он деловым тоном Никите. - По моим делам, но беру тебя. Я
звонил сейчас. Кто расплачивается?
- девять рублей наличными. - Валерий вынул трешки, похлопал ими о край
стола. - Где наш обслуживающий персонал в образе Людочки?
глазами, и подозвал официантку: - Пожалуйста, счет.
троим, вырвала из книжечки, подала счет Алексею, сказала нежным голосом:
вид, что не хочет уходить. - Буду торчать здесь до тех пор, пока не
выгоните. Если вы против, тогда где у вас жалобная книга?
Разве вы недовольны?
без выражения шутки и тронул Никиту за рукав. - Пошли. До завтра, Валерий.
аллее сквозь толпу гуляющих на улицу. Город за бульваром еще стоял в
дымном вечернем зареве; за деревьями близко позванивали трамваи, мелькали
через листву раздробленным светом окон, огненно сыпались искры с проводов,
как под точильным ножом.
Тот профессор, за которого хлопотала Вера Лаврентьевна. Сказал, что
немедленно хочет познакомиться с тобой.
дома в Скатертном переулке.
по-холостяцки, загромождено широкими шкафами; отовсюду веяло давним
устоявшимся запахом тронутых временем книг; и кабинет профессора тоже был
перегорожен стеллажами, безалаберно завален кипами газет, журналов; со
стен поблескивали запыленные старинные картины, непроницаемо скорбно
смотрели овальные лики икон, зловеще оскаливались в простенках
раскрашенные маски, вырезанные из дерева, каменные и костяные статуэтки
стояли на полках. Кабинет был густо заселен всем этим; раскладная лестница
поставлена сбоку зажатого стеллажами письменного стола, на котором из-за
груды папок распространяла зеленый свет настольная лампа.
строг и аккуратно, как на прием, одет: черный с широкими старомодными
лацканами костюм, топорщившаяся на груди белизна сорочки, булавка в
галстуке. Короткая седая бородка подстрижена, лицо умыто и чисто той
особой прозрачной старческой чистотой, которая бывает на склоне лет у
людей, проведших всю жизнь в окружении книг. Был Николаев не совсем,
видимо, здоров. Сутуловато сидел в громоздком кресле, гладя на коленях
сонно разомлевшую кошку, то и дело внимательно взглядывал на Никиту,
говорил неторопливо, с одышкой:
была кристальная... святой чистоты женщина, до конца преданная науке. Ваша
мать ведь была весьма талантливой ученой. Очень!.. У нее было уважаемое
среди коллег имя. Ее книга о народовольцах - блистательное, принципиальное
марксистское исследование, которое сейчас не потеряло цену! А она написала
его в те годы, когда по некоторым обстоятельствам начинался "плач и
скрежет зонбом", простите за цитату церковнославянскую. К сожалению, тогда
я занимался эпохой Ивана Грозного, лично не знал Веру Лаврентьевну, знал
лишь, что она блестяще преподает в Ленинграде, любимица студентов... А
встретились мы в так называемых холодных местах, когда случилось несчастье
с Верой Лаврентьевной и также со мной. И тогда я поразился честности и
мужеству этой молодой красивой женщины. Она была очень красивой, ваша
мать, в те годы... - Николаев закашлялся и, сдерживая кашель, сотрясаясь
всем телом, перевел дыхание. - Это пустяки, это астма пошаливает,
знаете... - заговорил он, отдышавшись. - Иногда вот этим дурацким кашлем
пугаю новичков-аспирантов, со всех ног бегут за водой и краснеют от
неловкости. Не обращайте внимания.
Никита, но, стесненный этим отрывистым, бьющим кашлем, сидел в тени
стеллажей, молча, без движения наблюдая оттуда за Николаевым, не пропуская
ни одного его слова. И, замерев, представил на минуту тусклое, осеннее
окошко в незнакомой комнате, безрадостно-серые каменные стены и в той
комнате мать - почему-то с руками сзади, стоявшую у стены; представлял ее
спокойной, еще не добела седой и пугающе-худенькой, похожей на старую
учительницу, какой она вернулась, а высокой, стройной, молодой, красивой,
какой он помнил ее на той давней фотографии и какой хотел видеть всегда.
новой нежности к матери, как будто обжигающе и сладко задрожало в груди
что-то, так не ощутимое им раньше; и вдруг Никита спросил с щемящей
надеждой еще услышать от Николаева то, что ему хотелось сейчас услышать о
той, незнакомой ему матери:
Лаврентьевной вот здесь. Несколько раз. У меня, - сказал Николаев,
оживляясь, и обвел рукой комнату. - Меня реабилитировали после. Но она не
забыла, вспомнила... И хлопотала... Ходила везде и в ЦК. Наводила справки,
узнавала. Я многим обязан Вере Лаврентьевне, очень многим!.. Может быть,
жизнью. Это была прекрасная женщина, перед которой хотелось встать на
колени.
Алексей, молчавший во время этого разговора, опустил глаза к книге,
которую листал на столе; приступ астмы сотрясал и бил Николаева, лицо его
стало красным, только белели седые усы, подстриженная бородка.
полутьме фосфорически замерцала снизу зрачками, недовольная, потянулась
около ножки кресла, и профессор Николаев короткими глотками вдохнул
воздух, смеясь сквозь слезы, махнул рукой.
высокая, с твердой осанкой, твердыми мужскими чертами лица женщина в белой
кофточке, вправленной в черную юбку; строго блеснула стеклами очков в
металлической оправе; голос у нее был густой, грубоватый, голос много
курящей женщины.
сегодня? В десять часов у тебя аспиранты. Не превращайся в донора. У тебя
все-таки астма. Вы же знаете, Алексей...
Прозоров Александр
Буркатовский Сергей
Перумов Ник
Суворов Виктор
Смит Кордвейнер
Никитин Юрий