на площадь и произнести речь, мы могли отправиться в бар выпить
виски, пойти в театр, где играла жена О., затеять дискуссию со
студентами... Но того, что произошло, никак нельзя было
угадать.
встретила пожилая японка в кимоно. Она несколько раз
поклонилась, и мы тоже поклонились, прижав руки к бокам. Она
сделала вид, что не узнала меня. А может, и впрямь не узнала.
Может быть, все европейцы были для нее на одно лицо, так же как
и для меня в первые дни приезда - все японцы. Кроме парадных
улыбок, она отдельно улыбнулась О., и он ласково похлопал ее по
плечу.
столик существовал отдельно и вместе со всеми. Мама-сан провела
нас мимо оркестра к свободному столику. Перед нами сразу
появился миндаль, бутылка вина, вода. Мама-сан что-то говорила
О., он отвергающе мотал головой, а потом улыбнулся и кивнул.
Сомов полагал, что мы пришли в обычный ресторан, он ни о чем не
подозревал. Через несколько минут к нам подошла девушка. Она
обрадовалась, увидев господина О.
расшитом голубовато-зелеными цветами, она привлекала, пожалуй,
лишь живостью подвижного, быстроглазого лица.
вспоминая церемонию прощания, счастливые лица японцев. Я был
полон недоверия. Мне мешало то, что я знал результат,
заключительную сцену.
часа два, а то и больше, но тогда они промелькнули мгновенно;
это позже, размышляя, что же было, я припоминал множество
всякой всячины, и было странно, когда это мы все успели.
Наверное, можно написать большую повесть, даже роман про эти
два часа. В нем почти не будет диалогов-Потому что я не говорил
по-японски, а Юкия довольно плохо говорила по-английски. Сомов
еще кое-как понимал ее. О.-сан кое-что переводил, но, в
сущности, мы в этом и не очень нуждались. Особенно я. Казалось,
я понимаю каждое ее слово, такая у нее была выразительная
мимика. Кроме того, мы танцевали, пели песни. Юкия учила нас
японским песням, мы ее русским. Затем она показывала нам
фокусы. Затем мы играли в смешную игру с монетой, которая
лежала на бумаге, натянутой на фужере. Мы сигаретами прожигали
дырки в бумаге так, чтобы монета не упала... Я говорю "мы", но
правильнее было бы говорить "я". Потому что Юкия обращалась
прежде всего ко мне. Я был героем вечера. Принесли кофе, еще
бутылку вина, но я почти не пил. О.-сан, сложив руки на животе,
кейфовал, дремотно полузакрыв глазки. Как гостеприимный хозяин,
он отказывался от всяких прав на внимание Юкии. Изредка он
вставлял слово, отхлебывал вино и вновь погружался в нирвану,
наслаждаясь нашим весельем.
лице то самое хмельное блаженство, какое я наблюдал у других.
Юкия тоже подозвала нам такси, и я, так же как и все на этой
улочке и на соседних улочках, стал прощаться, полный
благодарности, грусти и любви.
когда я холодно пытался проследить, каким образом Юкия
добивалась этого. Кое-что я понял, но немного, потому что
отстраниться, стать наблюдателем не было случая, она не давала,
да и не хотелось. И это не было ни гипнозом, ни наваждением,
все совершалось честно, открыто.
ощущениях... Разделить действия и впечатления. Занятие,
опасное, в духе Сомова, пытался анализировать точно я
беспристрастно, не боясь разрушить туманно-счастливой тайны
праздничности. В чем состоял секрет этого вечера? Что, в
сущности, происходило? Я вспомнил, как заблестели глаза Юкии,
когда она пожимала мою руку и оглядывала меня, не скрывая
радостного удивления. Наконец-то! Господи милостивый, неужели
это тот человек, которого она ждала так долго, годы, может, всю
жизнь? Вот какое чувство исходило от нее. Он появился! И он -
это был я. Появился невесть откуда, из какой-то неведомой
страны, из космической мглы. Может быть, она видела меня в
своих снах, именно о таком она мечтала. Нет, все это было
тоньше, поначалу она еще сомневалась, присматривалась, но
каждый мой жест, каждое слово подтверждали... Она узнавала
меня. Я был Тот Самый! Постаревший, усталый - неважно, пустяки.
Я нашелся! Я здесь! Через несколько минут я уже чувствовал себя
сказочным принцем. Все, что бы я ни говорил, что бы ни делал,
вызывало ее восхищение.
прелестна. Мое смущение доказывало богатство моей души. Как
хорошо, что я пел хриплым голосом, это напоминало Армстронга.
Она ликовала, если ей удавалось угадать мое желание - погулять
по залу, посмотреть, что делается за соседними столиками,
познакомить меня со своими подругами. Полюбуйтесь, кто со мной!
Вам, бедняжкам, и не мечталось. И они восхищались и украдкой от
своих мужчин выказывали зависть. Я тоже сравнивал всех этих
хостесс - миниатюрную Осано, и пухленькую Миура, и хрупкую Оэй,
- но моя Юкия была лучше всех. Конечно, прежде всего потому,
что она любила меня и только в ней я видел себя таким сильным,
умным, таким мужчиной. Получив надежду и как бы уверясь в себе,
Юкия расцветала на глазах. Короткие черные волосы придавали ей
вид девчонки. Ей было все нипочем - бескостно выгибая руки, она
танцевала старые японские танцы и тут же переходила на
мальчишескую джигу. Самозабвенная ее лихость закружила нас. Я
скинул пиджак и вместе с ним обычную стеснительность, ни разу в
Японии я не чувствовал себя так свободно, и даже Сомов
разошелся, откуда-то появился в нем мужичок-потешник,
присвистывающий, кукарекающий, прошелся в деревенском "лансе".
нахлебался я разочарований и обманов, в этих играх я и сам мог
провести кого угодно. Если бы Юкия хоть где-то сфальшивила,
чуть переиграла, для меня все бы рухнуло, обернулось бы
пошлостью. В лучшем случае - искусная проституточка в
экзотическом оформлении. Но ведь и мысли такой не возникало.
Танцуя, она вдруг прижалась ко мне всем телом, я поцеловал ее,
мы обнимались - все это было, и в то же время было это попутно,
как бы в дополнение к другому, куда более важному и дорогому
интересу. С ней хотелось поделиться, спросить, почему та
женщина, в Ленинграде, ушла, ничего не объяснив, должна же быть
какая-то причина, все шло так хорошо, пока не началось всерьез,
неужели это испугало ее? Русские слова мешались с английскими.
Юкия напряженно вслушивалась, она все понимала. А моя
журналистика - разве это специальность? Что она по сравнению с
точно оценимой работой Сомова? Если надо будет, он сумеет
описать ту же Японию не хуже меня, а вот я сделать то, что он
делает, никогда не смогу, как бы ни старался. Казалось, никого
в целом мире не волнуют мои беды так, как Юкию, глаза ее влажно
блестели, она утешала, тихонько гладя мою руку. Не знаю, может,
я произнес всего несколько фраз, не в этом дело, важно, что
нашлась душа, готовая принять в себя путаницу несправедливых и
справедливых моих чувств.
соседними столиками я видел таких же мужчин. Замотанный клерк
жаловался другой Юкии на своего управляющего, который его
затирает, на тяжкую, унизительную работу, годную разве что для
начинающего юнца на взяточника-полицейского, на
шарлатана-врача, на налогового инспектора, на ведьму-тещу...
"Управляющий? - восклицала та, другая Юкия. - Да он дрянь,
тупица, ищет сладкое, а пирожок лежит на полке. Подумать
только, - возмущалась она, - не замечать, не ценить такой
талант, такого работника!" Ах, до чего же она была расстроена,
не существовало для нее сейчас ничего, кроме его дел. Он -
лотос среди грязи, журавль среди кур, а тот полицейский или
врач - недобитая змея.
Лондон Джек
Шилова Юлия
Круз Андрей
Шекли Роберт
Никитин Юрий
Афанасьев Роман