стелющуюся по полу тьму - туда, где, прислонившись к двери, сидел метис.
попросить - исповедуйте меня, отец. Неужели вы откажете человеку,
совершившему смертный грех?
задрожала.
выдам. Я христианин. Просто подумал, хорошо бы... услышать молитву.
es in coelis..." ["Отче наш, иже еси на небесех..." (лат.)] - А москиты
гудели, налетая на огонек свечи. Он решил не спать - этот человек что-то
задумал; совесть перестала укорять его в недостатке милосердия. Он знал:
рядом с ним Иуда.
Страстная неделя, когда чучело Иуды вешали на колокольне, а мальчишки били
в жестянки и трещали в трещотки. Почтенные старые прихожане иногда
ворчали: это святотатство, говорили они, делать чучело из предателя
Господа нашего; но он молчал, не препятствуя этому обычаю, - хорошо, что
первый предатель мира становится посмешищем. Не то слишком легко поднять
его до уровня героя, который бросил вызов Богу, сделать из него чуть ли не
Прометея, благородную жертву неравной битвы.
тихонько засмеялся, точно у этого метиса был такой же нелепый вид - ноги
набиты соломой, лицо размалевано, на голову напялена старая соломенная
шляпа, и скоро его сожгут на площади, а люди тем временем будут
произносить политические речи, и в небе заиграет фейерверк.
увидел, что метис дрожит мелкой дрожью, сидя у двери, и его два острых
клыка дергаются на нижней губе. - Ты болен?
обожженными крылышками копошились на земляной лежанке. Священник подумал:
нельзя спать, это опасно, надо следить за ним. Он разжал кулак и пригладил
бумагу. На ней виднелись полустертые карандашные записи - отдельные слова,
начала и концы фраз, цифры. Теперь, когда портфеля у него уже нет, это
единственное свидетельство того, что в прошлые годы жизнь была совсем
иная. Он носил бумагу с собой как амулет - ведь если так было раньше,
может, все еще вернется? Огонек свечи вздрагивал и чадил в душном,
болотистом воздухе низины. Священник поднес бумагу к огню и прочел слова:
"Общество алтаря", "Общество святого причастия", "Дети Девы Марии", снова
посмотрел в темноту хижины и увидел малярийные, с желтизной глаза метиса,
которые следили за ним. Иуда не заснул бы в Гефсиманском саду; Иуда мог
бодрствовать больше часа [ср. Евангелие от Марка, 14, 37: "Симон! ты
спишь? не мог ты бодрствовать один час!"].
Кармен.
карандашная запись его шутки - безобидной, хоть и несколько вольной...
что-то про тучную еду и сладкое питье [ср. Кн. Неемии, 8, 10: "...пойдите,
ешьте тучное и пейте сладкое..."]. Это он прошелся насчет своей полноты и
сытного обеда, который он только что съел. Прихожанам такой юмор пришелся
не по вкусу.
рукоположения. Он занимал самое почетное место за столом рядом с... кто же
сидел справа от него? Обед состоял из двенадцати блюд; он еще сказал
что-то про двенадцать апостолов, и это тоже несколько шокировало. Он был
еще молод, ему хотелось поозоровать в обществе всех этих набожных,
пожилых, почтенных жителей Консепсьона, нацепивших на себя ленты и значки
своих обществ. И выпил он чуть больше, чем следовало; в те дни у него еще
не было тяги к алкоголю. И вдруг ему вспомнилось, кто сидел справа -
Монтес, отец того, расстрелянного.
"Общества алтаря" за последний год - активный баланс двадцать два песо.
Священник записал себе эту цифру с тем, чтобы отметить ее в своем
выступлении. Вот она: "О.а. - 22 песо". Монтес ратовал за открытие
отделения "Общества св.Винсента де Поля" [св.Винсент де Поль -
католический святой XVII в; основал орден, члены которого посвящали себя
уходу за больными], а какая-то женщина пожаловалась, что в Консепсьоне
продают дурные книги, которые привозят на мулах из столицы штата. Ее дочь
где-то раздобыла роман под названием "Муж на одну ночь". Священник заявил
в своей речи, что губернатор будет извещен об этом.
минуту, точно посторонний, который заглянул на шум в окно и увидел веселую
компанию, что-то празднующую, и с завистью, а может, и не без улыбки
посмотрел на упитанного молодого священника: вот он стоит, властно
простерев свою пухлую руку, и со вкусом произносит слово "губернатор".
Соседи по столу сидят, по-рыбьи разинув рты, а на лицах, высвеченных
магнием, ни одной морщинки, ни одной индивидуальной черты.
свой легкомысленный тон, к большой радости прихожан. Он сказал: "Активный
баланс в двадцать два песо на счету "Общества алтаря" - случай разительный
для Консепсьона, но это не единственный повод для поздравлений,
заслуженных вами за прошлый год. Число членов общества "Дети Девы Марии"
выросло на девять человек, а "Общество святого причастия" минувшей осенью
превосходно провело ежегодную неделю молитвенного уединения. Однако не
будем почивать на лаврах. Признаюсь, что у меня есть планы, которые, может
быть, несколько удивят вас. Насколько мне известно, я считаюсь здесь
человеком, исполненным редкостного честолюбия. Так вот, я хочу, чтобы в
Консепсьоне была хорошая школа, действительно хорошая, а следовательно, и
хороший дом для священника. Приход у нас большой, и священнику надо
поддерживать свой престиж. Я пекусь не о себе, а о Церкви. И мы не
остановимся на этом, хотя, чтобы собрать достаточную сумму денег, даже в
Консепсьоне потребуется не один год. - Он говорил и видел перед собой эти
годы безмятежной жизни. Да, честолюбия у него было хоть отбавляй, и почему
бы ему со временем не получить места в столице штата при кафедральном
соборе, а задолженность в Консепсьоне пусть выплачивает его преемник.
Энергичный священник всегда узнается по долгам. - Разумеется, в Мексике
много такого, что грозит нашей возлюбленной Церкви. Но тех, кто живет в
нашем штате, счастье еще не оставило - на севере люди поплатились жизнью,
и нам тоже надо быть готовыми... - Он освежил пересохший рот вином. - К
худшему. Бодрствуйте и молитесь, - несколько неопределенно продолжал он. -
Бодрствуйте и молитесь. Сатана, яко лев рыкающий..." "Дети Девы Марии" в
темных праздничных блузах с голубыми лентами через плечо уставились на
него, слегка приоткрыв рты. Он говорил долго, наслаждаясь звуком своего
голоса; Монтеса пришлось несколько обескуражить по поводу "Общества
св.Винсента де Поля", потому что мирян всегда надо сдерживать, и еще он
рассказал прелестную историю о смертном часе одной девочки - она умирала
от туберкулеза в возрасте одиннадцати лет, не поколебавшись в своей вере.
Девочка спросила, кто стоит в ногах ее кровати, и ей сказали: "Это отец
такой-то", а она говорит: "Нет, нет. Отца такого-то я знаю. А вон тот, в
золотом венце?" Одна женщина из "Общества святого причастия" расплакалась.
Все остались очень довольны его рассказом. История эта к тому же была не
вымышленная, хотя он не мог вспомнить, от кого ее слышал. Может, прочитал
где-нибудь. Кто-то наполнил его бокал. Он перевел дыхание и продолжал:
"Дети мои..."
прежняя жизнь отвалилась от него, как ярлычок. В рваных крестьянских
штанах он лежит в темной, душной хижине, а за его голову назначено
вознаграждение. Весь мир изменился - Церкви нет нигде; ни одного
собрата-священника, кроме всеми отверженного падре Хосе в столице. Он
лежал, прислушиваясь к тяжелому дыханию метиса, и думал: почему я не пошел
путем падре Хосе, почему не подчинился закону? Всему виной мое честолюбие,
думал он, вот в чем все дело. Падре Хосе, наверно, лучше его - он такой
смиренный, что готов стерпеть любую насмешку; он и в те, в добрые времена
всегда считал себя недостойным своего сана. Однажды в столицу съехались на
совет приходские священники - это было еще при старом губернаторе, - и,
насколько он помнил, падре Хосе только в конце каждого заседания,
крадучись, входил в зал, забивался в последний ряд, чтобы никому не
попадаться на глаза, и сидел, словно воды в рот набрав. И дело тут было не
в какой-то сознательной скромности, как у других, более образованных
священников, - нет, он и в самом деле ощущал присутствие Бога. Когда падре
Хосе возносил святые дары, у него дрожали руки. Да, он не апостол Фома,
которому понадобилось вложить персты в раны Христовы, чтобы поверить [Фомы
не было с учениками, когда к ним приходил воскресший Иисус Христос, и он
отказался поверить в воскресение, пока сам не увидит ран от гвоздей на
теле своего учителя и не вложит в них свои пальцы; при следующей встрече с
учениками Христос предложил Фоме удостовериться в его ранах и воскресении,
укоряя его за неверие; имя "неверующего" Фомы стало нарицательным]. Для
Шилова Юлия
Белоусов Валерий
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Маккарти Кормак
Каргалов Вадим