уже неизбежно, и что-то тяжкое невыносимо давило ее душу. Смутно мелькали в
памяти инженер, Луганович, Вяхирев и другие знакомые мужские лица. Казалось,
что их страшно много, и она одна, маленькая, растерянная, не способная
сопротивляться, среди них. Все одинаково смотрели на нее, все хотели одного
и того же, и она уже знала чего. Она шла к ним с каким-то мучительным
вопросом, но ответа не было. Ей хотелось сказать так много, высказать то
огромное, нежное и преданное, что было в душе, но они не слушали и только
жадными, грубыми руками тянулись к ее телу, срывали платье, комкали,
терзали, унижали ее. И мгновениями ей становилось жаль себя, слезы накипали
на глазах, напряженно смотревших вниз, сквозь стекло, на огненную рекламу и
беспрерывную реку людей, текущую по тротуарам.
понять, что же это. То, что она пришла к Арсеньеву, чтобы стать его
любовницей, а он не любит ее?.. Нет, это неважно. Это все равно.
отшатнулась от окна, чтобы соскочить с подоконника и уйти, но все опять
запуталось и она осталась. Ну, не любит, ну, бросит... это не главное!
Главное вот тут, у нее в груди, и это что-то большое и светлое. Но оно
никому не нужно. Нужна она сама, которую можно целовать и ласкать. Может
быть, так и нужно и иначе не бывает?.. Ну так и пусть. Все равно!..
прежде она не отдавала себе отчета, сколько людей на свете. А ведь их
миллионы, и все живут, куда-то спешат, что-то делают. Все страдают, любят, и
каждый думает, что его страдания и его любовь неизмеримо больше и важнее,
чем страдания и любовь всех других. Никто из них не знает, что здесь из
темноты смотрит на них, скорчившись на холодном мраморном подоконнике,
женская фигурка в нарядном черном платье. Какая, в сущности, она песчинка в
этой человеческой реке. Так что же, если и ее унесет эта река? Может быть,
уже много девушек и женщин сидели у этого самого окна, смотрели на
человеческую реку и думали о том же. А где они теперь, что с ними?
одинокими, как и она сама. И почему-то представилось еще, что они совсем
теряются, исчезают в бешеной свалке беспощадной, жестокой, сильной, что-то
знающей толпы мужчин, держащих весь мир в своих грубых, ни с чем не
считающихся руках.
темного номера, пропитанного запахом табака и незнакомого мужчины, этого
огромного холодного окна, огненной бездушной рекламы, непонятной речи людей
и самой себя, маленьким черным силуэтом выделяющейся на освещенном фоне
стекла.
прошелестело женское платье. Потом довольно долго все было тихо, и вдруг
кто-то вошел в комнату.
подошел к ней и на руках снял с подоконника.
своего странного забытья. Она последовала за ним, как автомат.
большой, ярко освещенный номер.
разбросанными бумагами, стояло много цветов. Нина как вошла, так и
остановилась посреди комнаты. Арсеньев сам снял с нее шляпу, и она даже не
подняла рук.
чтобы скрыть от него лицо. Арсеньев сзади посмотрел на ее изогнутую гибкую
фигуру и вместо ответа обнял ее и поцеловал в шею, среди завитков мелких
душистых волос. Нина вздрогнула и пожала плечами, точно от холода, но не
обернулась. Тогда Арсеньев лег локтем на стол и снизу взглянул ей в глаза.
взгляда. Заметила цветы и, притянув на тонком стебле белую хризантему,
уткнула в ее влажные свежие лепестки свое горячее лицо.
заметил Арсеньев, с ласковой грубостью сел прямо перед нею на стол и
коленями сжал ее упругие теплые ноги. Минуту Нина боролась, потом охватил?
его шею руками.
Нина что-то рассказывала и спрашивала о чем-то, а он расстегнул платье на ее
спине, не слушая и еле отвечая на вопросы, жадно целовал, точно пил нежную
свежесть ее тела. Нине было щекотно, она коротко смеялась, выгибала спину,
старалась продолжать разговор, как будто ничего не замечая, но сбивалась на
каждом слове и забывала, о чем говорит. Ее дыхание было прерывисто, его -
жгло ее спину.
неестественным тоном.
увидела драпри, за которыми была спальня, и вся залилась румянцем так, что
даже спина ее покраснела.
обе руки, подымая с дивана. Уступая, она поднялась, но не шла.
Арсеньев почти потащил ее. У самых драпри она еще раз стремительно
повернулась и обняла его, точно у него же искала защиты. Но Арсеньев, уже
охваченный жадной жестокостью, грубо повернул ее и свободной рукой откинул
драпри.
XXI
актером, они только что проводили Арсеньева, уехавшего, быть может,
навсегда.
Нина еще старалась жить своей собственной жизнью, но вечерами забывала обо
всем. И как только входила в знакомый номер, где каждая мелочь уже была
известна и дорога ей, сразу пьянела, погружаясь в жаркую атмосферу
неиспытанных, неожиданных ласк. Целый новый мир открылся перед нею. Она
привыкла к ласкам, стала женщиной. Нагота уже не смущала ее, и часто она по
целым часам лежала раздетой, отдыхая от бурных объятий, в то время как,
утомленный, он тихо ласкал ее и говорил.
что она сделала. В это время ей казалось, что все-таки он немного любит ее.
перед нею самые затаенные стороны своей сложной души. Нина слушала его всем
существом своим и любила все больше и больше. Любила и как мужчину, и как
человека, который казался ей необыкновенным. Она гордилась тем, что знает о
нем больше, чем кто бы то ни было. Самые слабости его - маленькая зависть к
соперникам по славе, честолюбие и беспомощность в деловой стороне жизни -
возбуждали в ней нежность. Иногда она забывала о его славе и видела в нем
только любимого человека, иногда вспоминала и замирала от гордости, что этот
знаменитый, великий художник любит ее и ласкает.
с самого начала связи, Нина старалась не думать. Это было слишком мучительно
и даже как-то не представлялось ей, как не представляется смерть. Она жила
только настоящим, своей первой любовью и первой страстью. И когда вспоминала
о своих прежних увлечениях, ей становилось только смешно. Однако она
рассказала Арсеньеву об инженере, и ей было странно, что он выспрашивает об
этом с таким жадным любопытством, вызывая на ее щеки жгучую краску стыда,
заставляя рассказывать все до мельчайших подробностей. Арсеньев не раз
спрашивал об этом, и Нина даже плакала от его бесстыдной настойчивости, но
все-таки ей было приятно: она думала, что он ревнует ее.
их отношениях. Но потом Арсеньев приучил ее и к этому. Нина была молода,
красива и страшно влюблена, и ему было лестно показывать ее другим мужчинам
в качестве своей любовницы. В номере Арсеньева часто собирались артисты и
литераторы, и Нина поневоле должна была играть роль хозяйки. Сначала она
мучительно страдала от стыда, потом привыкла. Мужчины обращались с ней самым
почтительным образом, как бы даже и не подозревая ничего, но, когда уходили,
прощались с Ниной прежде, чем с Арсеньевым, и не выказывали ни малейшего
удивления тому, что она остается, когда все уходят.
никогда не произносил слова "люблю", но был нежен, страстен, берег ее, делил
с нею все свои мысли и чувства. Иногда он при ней садился работать и часто
советовался с нею по поводу той или иной детали. И временами Нина совсем
забывала о том, что они расстанутся, и ей казалось, что так будет всегда,
что вся ее жизнь связана теперь с его жизнью. Тогда она была счастлива, и
тем острее была боль, если в эти моменты что-нибудь напоминало о его скором
отъезде.
громадность ее чувства и становилось ясно, что чувство это не встречает
отклика. Тогда гордость возмущалась в ней, и с недоумением спрашивала она
себя, как могла стать в положение любовницы на час, как он сам смел
поставить ее в такое положение. Она готова была бежать к нему и сказать
горькое, беспощадное слово, но тяжкое бессилие овладевало ею. Ведь теперь
все равно: все сделано и назад не вернешь. Острая боль сжимала сердце, и она
начинала в этой боли, в сознании своего бесконечного унижения и бесплодности
Акунин Борис
Белов Вольф
Володихин Дмитрий
Шидловский Дмитрий
Березин Федор
Шилова Юлия