окно, поднявшись по лунному лучу, как по воздушным ступеням.
мистера Хоркера, видели во сне убитого.
Пикадилли, был убитый (если можно так назвать призрак), - уверенность моя не
могла бы стать глубже, даже если бы я услышал подтверждение тому из его
собственных уст. Однако я получил и такое свидетельство, и притом совершенно
неожиданным для меня образом.
концу, в качестве улики была представлена миниатюра, изображавшая убитого, -
в день убийства она исчезла из его спальни, а затем была найдена в месте,
где, как показали свидетели, убийцу видели с лопатой в руке. После того, как
ее опознал допрашиваемый свидетель, она была вручена судье, который затем
передал ее для ознакомления присяжным. Едва облаченный в черную мантию
служитель суда приблизился ко мне, держа ее в руке, от толпы зрителей
отделился второй из мужчин, шедших в тот день по Пикадилли, властно выхватил
у него миниатюру и сам вложил ее в мою руку, сказав тихо и беззвучно - еще
до того, как я успел открыть медальон с миниатюрой: "Я был тогда моложе, и
лицо мое не было обескровлено"; точно так же он передал миниатюру моему
соседу, которому я ее протянул, и следующему присяжному, и следующему, и
следующему, пока она не обошла всех и не вернулась ко мне. Никто из них,
однако, не заметил его вмешательства.
имели обыкновение обсуждать то, что услышали в суде. В этот пятый день,
когда допрос свидетелей обвинения закончился и все доказательства
преступления были нам предъявлены, мы, разумеется, говорили о деле с особым
одушевлением и интересом. Среди нас находился некий член церковного совета -
ни до, ни после мне не случалось встречать такого тупоголового болвана, -
который нелепейшим образом оспаривал самые очевидные улики, опираясь на
поддержку двух угодливых прихлебателей из того же прихода; вся троица
проживала в округе, где свирепствовала гнилая лихорадка, и их самих
следовало бы привлечь к суду за пятьсот убийств. Когда эти упрямые тупицы
особенно вошли в раж - дело близилось к полуночи и кое кто из нас уже
готовился лечь, - я снова увидел убитого. Он с мрачным видом стоял позади
них и манил меня к себе. Едва я приблизился к ним и вмешался в разговор, как
он исчез. Это было началом его постоянных появлений в зале, где мы
помещались. Стоило нескольким присяжным заговорить о процессе, как я замечал
среди них убитого. И стоило им прийти к неблагоприятным для него
заключениям, как он грозно и властно подзывал меня к себе.
миниатюра, я ни разу не видел призрака в суде. Но теперь, после того как
начался допрос свидетелей защиты, произошли три перемены. Сначала я расскажу
о двух первых вместе. Призрак теперь постоянно находился в зале суда, но
обращался он уже не ко мне, а к выступающему свидетелю или адвокату. Вот
например: горло убитого было перерезано, и адвокат в своей вступительной
речи высказал предположение, что он сделал это сам. В то же мгновение
призрак, чье горло было располосовано самым страшным образом (до той поры
оно оставалось скрытым), возник около адвоката и принялся водить под
подбородком то ребром правой ладони, то ребром левой, неопровержимо
доказывая ему, что нанести себе подобную рану невозможно ни той, ни другой
рукой. Еще пример. Свидетельница защиты показала, что обвиняемый - человек
редкостной душевной доброты. В ту же секунду перед ней очутился призрак и,
глядя ей прямо в глаза, вытянутыми пальцами простертой руки указал на
злобную физиономию обвиняемого.
расскажу. Я не пытаюсь как-либо объяснить ее и ограничусь лишь точным
изложением фактов. Хотя те, к кому обращался призрак, не замечали его,
однако стоило ему к ним приблизиться, как они содрогались и на их лицах
отражалось смятение. Казалось, он, подчиняясь законам, чье действие
простиралось на всех, кроме меня, не мог показаться другим людям, и тем не
менее таинственно, невидимо и неслышимо подчинял себе их сознание.
этого высокоученого юриста и принялся устрашающе водить руками по своему
перерезанному горлу, тот совершенно явным образом запнулся, на несколько
секунд потерял нить своих хитроумных рассуждений, вытер платком вспотевший
лоб и побелел как полотно. А когда призрак встал перед свидетельницей
защиты, нет никакого сомнения, что она обратила свой взор туда, куда он
указывал пальцем, и некоторое время смущенно и обеспокоенно глядела на лицо
обвиняемого. Достаточно будет привести еще два примера. На восьмой день
процесса, после небольшого перерыва, который устраивался вскоре после
полудня для отдыха и еды, я вместе с остальными присяжными вернулся в зал за
несколько минут до появления судей. Стоя в ложе и обводя глазами публику, я
решил было, что призрака здесь нет, как вдруг увидел его на галерее - он
наклонялся через плечо какой-то почтенной дамы, словно хотел проверить,
заняли уже судьи свои места или нет. И тотчас же дама вскрикнула, лишилась
чувств, и ее вынесли из зала. Такой же случай произошел с многоопытным,
проницательным и терпеливым судьей, который вел процесс. Когда
разбирательство закончилось и он разложил свои бумаги, готовясь к
заключительной речи, убитый вошел сквозь судейскую дверь, приблизился к
креслу его чести и с живейшим интересом заглянул через его плечо в записи,
которые тот листал. Лицо его чести исказилось, рука замерла, по телу
пробежала странная, столь хорошо знакомая мне дрожь, и он нетвердым голосом
произнес:
продолжать лишь после того, как выпил стакан воды.
десятидневного разбирательства - все те же судьи в креслах, все тот же
убийца на скамье подсудимых, все те же адвокаты за столом, все тот же тон
вопросов и ответов, гулко отдающихся под потолком, все тот же скрип
судейского пера, все те же приставы, снующие взад и вперед, все те же лампы,
зажигаемые в один и тот же час, если их не приходилось зажигать еще с
раннего утра, все тот же туманный занавес за огромными окнами, когда день
был туманным, все тот же шум и шорок дождя, когда день выпадал дождливый,
все те же следы тюремщиков и обвиняемого утро за утром все на тех же
опилках, все те же ключи, отпирающие и дотирающие все те же тяжелые двери, -
на протяжении этих мучительно однообразных дней, когда мне каралось, что я
стал старшиной присяжных много столетий назад, а Пикадилли существовала во
времена Вавилона, убитый ни на мгновение не утрачивал для меня четкости
очертаний, и я видел его столь же ясно, как и всех, кто меня окружал. Должен
также упомянуть, что призрак, которого я именую "убитым", ни разу, насколько
я мог заметить, не посмотрел на убийцу. Снова и снова я с удивлением
спрашивал себя - почему? Но он так ни разу и не посмотрел на него.
почти до самого конца процесса. Вечером последнего дня, без семи десять, мы
удалились на совещание. Тупоумный член церковного совета и два его
прихлебателя причинили нам столько хлопот, что мы были вынуждены дважды
возвращаться в зал и просить судью повторить некоторые из его выводов.
Девятеро из нас нисколько не сомневались в точности этих выводов, как,
вероятно, и все, кто присутствовал в суде, но пустоголовый триумвират,
только и выискивавший, к чему бы придраться, оспаривал их именно по этой
причине. В конце концов мы настояли на своем, и в десять минут первого
присяжные вошли в зал для оглашения своего вердикта.
занял свое место, он устремил на мое лицо внимательнейший взгляд; казалось,
он остался доволен и начал медленно закутываться в серое покрывало, которое
до той поры висело у него на руке. Когда я произнес: "Виновен!", покрывало
съежилось, затем все исчезло, и это место опустело.
оправдание, прежде чем ему будет вынесен смертный приговор, убийца произнес
несколько невнятных фраз, которые газеты, вышедшие на следующий день,
описали как "бессвязное бормотанье, означавшее, по-видимому, что он
подвергает сомнению беспристрастность суда, поскольку старшина присяжных был
предубежден против него". В действительности же он сделал следующее
примечательное заявление:
ложу. Ваша честь, я знал, что он меня не пощадит, потому что накануне моего
ареста он каким-то образом очутился ночью рядом с моей постелью, разбудил
меня и накинул мне на шею петлю.
VII. Принимать на пробу
расположена на вершине холма, откуда открывается вид, красивей которого не
сыщешь во всей Англии, а кругом тянутся луга, знаменитые чистотой и
целебностью своего воздуха. Проезжая дорога из Дринга сначала тянется между
изгородями больших поместий, но на этих лугах ее уже ничто не закрывает и,
отделившись от Тенельмской дороги, она вьется вверх по юго-восточному склону
холма, пока не достигает Кэмнера. С каждым шагом лошадь сильнее налегает на
хомут, и все же этот склон настолько полог, что вы замечаете его, лишь
когда, обернувшись, вдруг видите великолепный пейзаж, расстилающийся вокруг
вас и под вами.
ее сторонам домиков вы замечаете маленькую почтовую контору, полицейский
участок и непритязательный сельский трактир ("Герб Дунстанов"), хозяин
которого содержит также лавочку через дорогу. Войдя в улицу, представляющую
собой тупик, вы прямо перед собой видите старинную церковь, а неподалеку от
нее - дом священника. Эта тихая деревушка дышит необыкновенной простотой и
патриархальностью: недаром священник живет здесь в соседстве со своей
паствой, и стоит ему только выйти за калитку, как он уже оказывается среди
Березин Федор
Каменистый Артем
Перумов Ник
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей