папку с Лешей? Но тут же раздумал. Ведь уже решил звонить.
готовых снимков на письменном приборе. Какабадзе утром принес Анечке, та
положила их на видное место. Игорь Иванович сгреб фотографии ладонью на
середину стола и рассеянно глянул на свое изображение, размноженное
двадцатикратно, для выбора. Открыв средний ящик стола, он смахнул туда
фотографии, чтобы не мешали. Не до них.
для меня второстепенный, не могу оставить без внимания. Ко мне в кабинет
подкинута рукопись определенного содержания. Если хотите -- поручите
разобраться. В конце концов, вашим молодцам за это и деньги платят. Нет -- я
ее выброшу. У меня более важные партийные и государственные дела.
отыскал в нем четырехзначный номер и снял трубку ВЧ. Но опять положил ее на
рычаг. После звонка они приедут сразу. Еще бы: звонит кандидат в члены ЦК.
Будут нудно разговаривать с ним, корчить из себя детективов, оторвут от
работы на полдня. Потом начнут искать источник. Для этого в редакции
появятся финансовые ревизоры, комиссия партийного контроля по работе с
письмами трудящихся, слесари и полотеры. Начнут проверять всех людей,
которых он сам брал в штат. Попросят взять временно их сотрудников на
должность корреспондентов. Телефоны не выборочно -- сплошь подключат на
прослушивание. А в редакции такое несут! Да если не найдут ничего в столах у
сотрудников (а ведь найдут!), все равно постараются доказать, что работали
не впустую, будут докладывать в ЦК, трепать его имя. Нет уж, звонить им --
увольте! Капать на собственную газету, что бы в ней ни произошло, -- на это
он не пойдет. В чем в чем, а в отсутствии порядочности его не упрекнешь!
манка и сами хотят посмотреть, как он будет реагировать? Что, если они знают
о его сотрудниках больше него? Завтра зайдет к нему на прием Беспакбаев из
районного отдела: "Кстати, не находили серую папку? Тут к вам, по нашим
данным, один антисоветски настроенный читатель пытался пробиться на
прием..." Или просто позвонит, поинтересуется...
папка. Удар получился глухой. Сейф не качнулся, не задребезжал, никак не
отреагировал. А ведь действительно могут позвонить. Что ответить? Тон,
конечно, должен быть спокойный, уверенный -- это прежде всего.
свозит ее навестить заболевшую подругу.
соединяйте, кроме ЦК, ко мне никого, кроме тех, кого сам вызову. Я готовлюсь
к пленуму.
Может, Леше? Этот годится, но тоже мелок. Вечером в моем кабинете
разрешается сидеть "свежей голове" -- у селектора. Но подложили-то до того,
как я совсем уехал, -- то есть мне! И, может, уже заметили, что я брал ее
домой? Проклятье! Какая чушь занимает голову!
посоветоваться.
сегодняшней истории -- неприятный. Он, может статься, постарается
использовать информацию в своих целях, если не сейчас, так после, и, стало
быть, отпадает. Полищук? Он, конечно, никому не скажет. Ну что он может
посоветовать со своим комсомольским задором? Тут должен быть найден простой
ход. Простой, но точный, как попадание шара в лузу. Иначе -- недоверие. А
что может быть страшнее, чем недоверие?
стала завиваться по более широкой спирали. Первый, о ком он подумал, был
Фомичев. Он выслушает, покурит -- и, возможно, скажет дело. Но Фомичева нет.
То есть вообще он есть, но сперва надо преодолеть отчуждение, а это
потребует времени. Кто еще?
стариной, поехал в Ленинград на вечер встречи, который организовали в
банкетном зале гостиницы "Московская". Больше трети класса собрали,
остальные исчезли в тюрьмах и на войне. Крепко выпили, стали по очереди,
выхваляясь перед пожилыми одноклассницами, рассказывать кто чего достиг.
Вышли в деятели, позащищали докторские, кто полковник, кто директор, у
многих машины. Один даже до руководства Тем Светом добрался: командовал
похоронами ответработников Ленинграда. Но, конечно, выше Макарцева никто не
сиганул. Поэтому он говорил скромнее всех. Все материки объехал, повидал
экзотики. Вот книжку уговаривают написать, да некогда. Завидовали. Не знают,
как тяжела шапка Мономаха. Отужинали тогда, и кто-то тихо запел:
у Макарцева -- идеология в руках. Из одноклассников только Володя Безруков
ничего не добился, молчал, сидел в потрепанном пиджачке. А ведь за одной
партой просидели шесть лет! Безруков блистал эрудицией, одно время учился в
университете с Макарцевым, дважды сидел за ревизионизм, был приговорен к
расстрелу, после лагерей работал токарем на заводе, сейчас живет по
Шопенгауэру: счастье внутри, внешние блага суть ублажение мелкого
честолюбия. Макарцев приглашал Безрукова в Москву, обещал помочь. Тот
отказался наотрез... Жить по Шопенгауэру -- не всякому под силу. Пьяные
одноклассники договорились встречаться регулярно и тут же об этом забыли.
Какие от них советы?
всеми он так или иначе был связан, делал для них, и они -- для него. Но в
отношениях всегда соблюдались нормы партийной этики: первым звонит, кто ниже
по должности. Кто выше, отвечает "я подумаю", кто ниже -- "будет сделано".
Переступать в личные дела некорректно до тех пор, пока ты твердо на своем
месте. Решил посоветоваться, значит, плохи твои дела.
настоящей, тихой, верной, чтобы посочувствовала. Зинаиде его волнения
кажутся чепухой, она человек рациональный. Тайной любви у него нет. Когда
желания играли и подогревали поступки, ему было некогда или боялся огласки.
А теперь поздновато. Мысль вернулась к тому, с чего он начал, но вертелась
по кругу не зря. Теперь он пришел к выводу: самое лучшее -- осторожно
прощупать, что известно в редакции. Он глянул на сейф, словно хотел
убедиться, что папка в надежном месте. У Анны Семеновны загудел зуммер, она
вскочила и вошла к редактору.
Партийное взыскание: выговор с занесением в учетную карточку (1964). Выговор
снят (1966).
испанский).
командировка).
ноября 1964 г. Прописан постоянно по адресу: 111250. Москва,
Краснокурсантский проезд, д. 16. кв. 21. Тел. 267-02-44.
имеется седина.
правдист"; член правления Всесоюзного общества филателистов.
и не обижались. Встречным он приветливо улыбался, просьбы выполнял охотно,
приговаривая простецкие шуточки-прибауточки, легко все успевал.
он на правую ногу). Оказалось, однако, что в правой руке зажата связка
ключей. Ключи были нужны ежеминутно -- от телетайпной, от склада, от сейфа.
Какой ключ понадобится, неизвестно, но обязательно срочно, и класть в карман
некогда. К счастью, Валентин был левшой и в документах расписывался левой.
Говорил, что труднее подделать. Чтобы поздороваться правой, ключи он
перекладывал только для Макарцева и Ягубова -- и то не из подхалимства, а из
чувства уважения к руководству.