АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
- Мы разве евреи? - удивляется Оська. - Как будто или взаправду? Скажи
честное слово, что мы евреи.
- Честное слово, что мы - евреи. Оська поражен открытием. Он долго
ворочается, и уже сквозь сон я слышу, как он шепотом, чтобы не разбудить
меня, спрашивает:
- Леля!
- Ну?
- И мама - еврей?
- Да. Спи.
И я засыпаю, представляя, как завтра в классе я скажу латинисту:
"Довольно старого режима и к стенке ставить. Вы не имеете полного права!"
Спим.
Ночью возвращаются из гостей папа и мама. Я просыпаюсь. Как и все люди
после гостей, театра, они устали и раздражены.
- Дивный пирог был, - говорит папа, - у нас такого никогда не могут
сделать. И куда деньги уходят?!
Слышно, как мама удивляется, найдя в подсвечнике на пианино окурок
собачьей ножки. Папа пошел полоскать горло.
Тренькнула стеклянная пробка графина. И вдруг отец быстрым, очень громким
для такой поздноты голосом позвал маму. Мама что-то спрашивала. Папа говорил
весело и громко. Они нашли мою записку с великой новостью. Я перед сном
написал ее и засунул в пробку графина.
Отец с матерью на цыпочках входят в детскую.
Отец садится на постель, обнимает меня и говорит:
- А революция пишется через "е", а не через "и": ре-волюция. Ты-ы! - И
щелкает меня в нос.
В это время просыпается Ося. Он, видно, все время даже во сне думал о
сделанном им открытии.
- Мама... - начинает Ося. - Ты зачем проснулся? Спи.
- Мама, - спрашивает Ося, уже садясь на постели, - мама, а наша кошка -
тоже еврей?
"БОЖЕ, ЦАРЯ..." ПЕРЕДАЙ ДАЛЬШЕ"
Утром Аннушка будит меня и Оську на этот раз так - она поет:
- Вставай, подымайся, рабочий народ... В гимнастию пора!
Рабочий народ (я и Оська) вскакивает. За завтраком я вспоминаю о
невыученных латинских местоимениях: хик, хек, хок...
Выходим вместе с Оськой. Тепло. Оттепель. Извозчичьи лошади машут
торбами. Оська, как всегда, воображает, что это лошади кивают ему. Ося -
очень вежливый мальчик. Он останавливается около каждой лошади и, кивая
головой, говорит:
- Лошадка, здравствуйте!
Лошади молчат. Извозчики, которые уже знают Оську, здороваются за них.
Одна лошадь пьет из подставленного ведра. Оська спрашивает извозчика:
- Ваша лошадка тоже какао пьет? Да? Бегу, мчусь в гимназию. Они ведь еще
не знают. Я ведь первый. Раздевшись, влетаю в класс и, размахивая на ремнях
ранцем, ору:
- Ребята! Царя свергнули!!!
- !!!!!!
Цап-Царапыч, которого я не заметил, закашлявшись и краснея, кричит:
- Ты что? С ума сошел? Я с тобой поговорю. Ну, живо! На молитву! В пары.
Но меня окружают, меня толкают, расспрашивают.
Коридор гулко и ритмично шаркает. Классы становятся на молитву.
Директор, сухой, выутюженный и торжественный, как всегда, промерял
коридор выутюженными ногами. Зазвякали латунные бляхи. Стихли.
Батюшка, черный, как клякса в чистописании, надел епитрахиль. Молитва
началась.
Мы стоим и шепчемся. Неспокойно в маренговых рядах, шепот:
- А в Питере-то революция.
- Это наверху, где Балтийское на карте нарисовано?
- Ну да, здоровый кружок: на немой карте - и то сразу найдешь.
- А там, историк рассказывал, Петр Великий на лошади и домищи больше
церкви.
- А как это, интересно, революция?
- Это как в пятом году. Тогда с японцами война была. Народ и студенты по
улицам ходили с красными флагами, а казаки и крючки их нагайками. И
стреляли.
- Вот собаки, негодяи!
- Эх! Сегодня письменная... Опять пару влепит. Плевать!
- ...Иже еси на небеси!
- Вот тебе и царь... Поперли. Так и надо! Зачем войну сделал?
- Тише вы!... А уроков меньше задавать будут?
- ...Во веки веков. Аминь.
- Наследник-то в каком классе учится? Небось, кругом на пятках... Ему
чего! Учителя не придираются.
- Ну, теперь ему не того будет. Наловит двоек да колов. Узнает!
- Стоп! Как же генитив плюраль будет?.. Ну ладно. Сдуем.
По рядам пошла записка. Записку эту написал Степка Атлантида. (Потом эта
записка вместе с Атлантидой попала в кондуит.) На записке было:
"Не пой "Боже, царя..." Передай дальше".
- ...От Луки святого евангелия чтение... Робкий веснушчатый
третьеклассник прочел, спотыкаясь, притчу. Инспектор подсказывал, глядя в
книгу через его плечо. Последняя молитва:
- ...Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу.
Сейчас, сейчас! Мы насторожились. "Господствующие классы" прокашлялись.
Мм-да!
Маленький длинноволосый регент из Троицкой высморкался торжественно и
трубно. На дряблой шее регента извилась похожая на дождевого червя
сизо-багровая жила. Нам всегда казалось, что вот-вот она лопнет. Регент
левой рукой засовывает цветной платок сзади, в разрез фалд лоснящегося
сюртука. Взвивается правая рука с камертоном. Тонкий металлический "зум"
расплывается в духоте коридора. Регент поправляет засаленный крахмальный
воротничок, выуживает из него тонкую, будто ощипанную шею, сдвигает в козлы
бровки и томно, вполголоса дает тон:
- Ля-аа... Ля...а - а...
Мы ждем. Регент вскидывается на цыпочки. Руки его взмахивают подымающе.
Дребезжащим, словно палец об оконное стекло, голосом он запевает:
- Боже, царя храни...
Гимназисты молчат. Два-три неуверенных дисканта попробовали подхватить.
Сзади Биндюг спокойно сказал, как бы записывая на память:
- Та-а-ак... Дисканты завяли.
А регент неистово машет руками перед молчащим хором. Наканифоленный его
голос скрипит кобзой:
- ...Сильный... державный, царствуй... И тут мы не в силах сдерживаться
больше. Нарастающий смех становится непередыхаемым. Учителя давятся от
смеха.
Через секунду весь коридор во власти хохота. Коридор грохочет.
Усмехается инспектор. Трясет животом Цап-Царапыч. Заливаются
первоклассники. Ревут великовозрастные. Хихикает сторож Петр.
Ха-ха... Гы-ги... Ох-хо... Хи-хи... Хе-хе-хе... Ах-ха-ха-ха...
Только директор строг и прям, как всегда. Но еще бледнее.
- Тихо! - говорит директор и топает ногой. Под его начищенными штиблетами
все будто расплющилось в тишину.
Тогда Митька Ламберг, коновод старшеклассников, восьмиклассник Митька
Ламберг тоже кричит:
- Тихо! У меня слабый голос. И запевает "Марсельезу".
"НА БАРРИКАДАХ"
Я стоял на парте и ораторствовал. Из-за печки, с "Сахалина", поднялись
двое; лабазник Балдин и сын пристава Лизарский. Они всегда держались парой и
напоминали пароход с баржей. Впереди широкий, загребающий на ходу руками,
низенький Лизарский, за ним, как на буксире, длинный черный Балдин.
Лизарский подошел к парте и взял меня за шиворот.
- Ты что тут звонишь? - сказал он и замахнулся. Степка Гавря, по прозвищу
Атлантида, подошел к Лизарскому и отпихнул его плечом:
- А ты что лезешь? Монархыст...
- Твое какое дело? Балда, дай ему! Балдин безучастно грыз семечки. Кто-то
сзади в восторге запел:
Пароход баржу везет,
Батюшки!
Баржа семечки грызет,
Матушки!
Балдин ткнул плечом в грудь Степку. Произошел обычный негромкий разговор:
- А ну, не зарывайсь!
- Я не зарываюсь.
- Ты легче на повороте.
- А ну!..
Наверно, от искр, полетевших из глаз Балдина, вспыхнула драка. В классе
нашлись еще "монархисты", и через секунду дрались все. Лишь крик дежурного
"Франзель идет!" - заставил противников разойтись по партам. Было объявлено
перемирие до большой перемены,
БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА
Дивный был день. Оттепель. На обсыхающих тротуарах мальчишки уже играли в
бабки. И на солнце, как раз против гимназии, чесалась о забор громадная
пестрая свинья. Черные пятна расплылись по ней, как чернильные кляксы по
белой промокашке. Мы высыпали во двор. Солнца - пропасть. А городовых - ни
одного.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 [ 21 ] 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
|
|