Чтение 21–й страницы книги ~Дорога на высоту~

До последней минуты из квартиры что-то выносили и выносили.

Рано-рано пришли бывшие наши соседи, когда-то мы дружно жили рядом на
одном этаже. Они собирались взять обещанные им стулья, без которых мы не
могли обойтись до отъезда и потому не отдали раньше.

-- А это что? -- спросили они, увидев на полу кучу неупакованных вещей.

-- Хотите -- берите.

Они отобрали из кучи какую-то обувь, одежду, на кухне присмотрели посуду.
Я знала, они купили за городом дом, все это могло туда пригодиться. Барахла
приглянулось им довольно много, а сумку они непредусмотрительно не принесли
и стояли растерянные. Мне стало жаль их. Я машинально открыла баул и
достала, что было сверху -- не новый, но еще хороший пододеяльник. Они
побросали в пододеяльник отобранное шматье, и бывший наш сосед, начальник
отдела большого научного института, взвалил все это, как мешок, на плечо и
поволок домой через весь город. Правда, было еще рано, город только
просыпался...

Большой раздвижной обеденный стол уволокли бывший сослуживец моего мужа и
его жена. Они пришли, когда мы кончали есть, и говорили:

-- Ничего, ничего, кушайте, мы подождем.

Но есть уже не хотелось.

Я смотрела, как они разбирают стол на части, складывают и связывают их.
За этим столом еще обедал мой папа, он любил обедать за большим столом --
спокойно и неторопливо. Папа, как живой, встал вдруг перед моими глазами и
посмотрел на меня печально, словно тоже прощался. Я прикрыла глаза и,
наверное, пошатнулась, потому что кто-то спросил:

-- Тебе плохо?

-- Нет, ничего, все в порядке.

Прислонив к себе разобранный стол, новые его владельцы стояли в коридоре
и очень грустили, что мы уезжаем, и желали нам благополучно устроиться на
той земле. Они грустили так искренно... Я слушала, а в руках еще держала
скатерть, только что снятую со стола. Скатерть была красивая -- белая с
украинским узором. Папа любил, когда стол был накрыт ею.

-- Возьми, -- я протянула скатерть жене сослуживца мужа. -- Пусть уж
вместе...

Она кинула скатерть в сумку. И они ушли -- надо было успеть на работу.

Пришла приятельница моих приятелей. Это была высокая полная и шумная
женщина. Наверное, она неплохая женщина, но есть в ней две черты, которые
вызывают у меня чувство протеста и раздражают: знание всего обо всем и
любовь... к евреям. Она очень гордилась тем, что родственники и православные
знакомые упрекали ее: "Чего это ты дружишь с жидами? Что ты в них нашла?" И
говорили о евреях скверно, она рассказывала, что говорили. Но женщиной она
была мужественной, дружбу не рвала, любовь ее не гасла. Она даже не
обижалась, когда евреи, которых она объявляла своими друзьями, не приглашали
ее на застолья по случаю семейных праздников. Она приходила сама.

В то утро она тоже пришла без зова, хотя, правда, без зова пришли многие.
Я думаю, она просто не могла допустить, чтобы мы отбыли на святую
израильскую землю без ее напутствия.

-- Мне очень жаль, что вы уезжаете, -- услышали мы, -- даже представить себе
невозможно, что вас здесь не будет. Но вы правильно делаете, что уезжаете,
ничего хорошего здесь не будет. -- Имелось ввиду: ничего хорошего -- для нас.

Полминуты спустя она заметила на подоконнике электронный будильник. Этот
будильник несколько лет назад нам подарила дочь. В то утро, на рассвете, он
разбудил нас в последний раз.

-- Ты не берешь часов? -- спросила гостья.

-- Нет.

До сих пор не знаю, почему мы не взяли их с собой. Первое, что пришлось
нам купить на нашей исторической родине был именно будильник: по утрам надо
было подниматься в ульпан, занятия начинались рано. Но вещей нужных, дорогих
сердцу было множество, а в самолет разрешалось брать только по сорок
килограммов на человека. На двоих восемьдесят. Это -- постель и одежда. И то
далеко не все, что нужно. Нас предупреждали разные рекламные проспекты: "Не
вздумайте брать с собой больше груза, все придется бросить в аэропорту". Мы
зажали себя и откладывали и то, и это, в том числе и изящный светло-серый
будильник.

-- О! -- воскликнула приятельница моих приятелей. -- Я возьму их себе. На
память о вас. И вообще -- мне нужны часы.

С этой минуты разлука с нами стала уже не так тяжела для нее. Я не пишу о
тех, кто застыл, замер от горя, прощаясь с нами. О них -- в другой раз. Это
рассказ о Васе.

Но до Васи, раньше, на дороге, что уводила нас из обжитого дома,
появилась Наташа. Почта принесла голубоватый конверт -- вызов в страну
предков, мы свернули на эту дорогу и шли по ней долгие месяцы. Были встречи,
наверное, и до Наташи, но вот сейчас я почему-то вспоминаю ее.

У нас была неплохая квартира: три комнаты, немаленькая кухня, балкон --
все, что нужно для нормальной жизни. С тех пор, как город узнал, что мы
уезжаем, в нашей квартире не переставал звонить телефон. Знакомые и
незнакомые, услышав от нас одно и то же -- "нет", удивлялись все одинаково:

-- Вам что, деньги не нужны?

И делали один и тот же вывод:

-- Вы ненормальные. Как можно бросать квартиру просто так?

Мы не бросали квартиру. Мы сдавали ее жилищно-коммунальной конторе.

Муж позвонил в контору:

-- Когда принимает начальник?

-- По какому вопросу? -- строго спросила секретарша.

-- Мне нужно сдать квартиру.

-- Сдать?

-- Да. Мы уезжаем за рубеж. Совсем.

Трубка немного помолчала. Конечно, работники конторы жили не в вакууме,
они знали, что евреи "валят" из страны, но то были жители других городов, из
нашего города евреи только начали уезжать, и в нашей конторе таких случаев
еще не было. Раньше подавались за длинным рублем на Север, тогда квартиры
оставляли за собой и пускали туда на время бездомных. Бывало -- люди
переезжали в другие города, тогда квартиры меняли. Но еще никто никогда не
приходил и не говорил: "Я уезжаю совсем, нате вам квартиру".

-- Начальник очень занят, -- пробормотала секретарша.

-- Мне нужно срочно.

-- Сейчас я узнаю.

Молчание длилось еще полминуты и было каким-то непробиваемым, возможно,
трубку в приемной жилконторы зажали рукой -- совещались. Наконец, на том
конце провода опять возник голос секретарши:

-- Обратитесь к главному инженеру, она принимает сегодня с четырех.
Главный инженер была женщина средних лет, немногословная и деловая.

Она уже знала, зачем к ней пришли, до того, как муж открыл рот. Она
взглянула на него внимательно, словно оценила.

-- Хорошо, я пришлю к вам мастера.

-- Зачем?

-- Посмотреть состояние квартиры.

-- Когда придет мастер?

-- Завтра утром.

Приятельница моих приятелей, та самая, которая потом стала
обладательницей часов, подаренных дочкой, та самая, которая все обо всем
знала, сразу оценила ситуацию:

-- Они заставят вас делать ремонт.

Ремонт? В моей вылизанной квартире с золотыми обоями и сверкающими, как
зеркало, полами?

-- Да, -- сказала она. -- Зря вы не согласились продать мне квартиру. Я бы
все сама устроила, и теперь вы бы уезжали спокойно, без всякой бюрократии.

Боже мой, что же это будет? Мы уже нахлебались из бюрократического котла,
оформляя документы, сыты по горло, и все не кончается эта трапеза. Билеты на
руках, а визы не выдают -- нужна справка о том, что сдали квартиру. Значит,
просто выйти из дома и отправиться на вокзал нельзя. Заранее сдать квартиру
мы тоже не могли -- где жить до отъезда?

Что делать? Надо ждать утра, утром должен прийти мастер. Мастера, мы
знали, зовут Наташа.

Утром Наташа не пришла. И вечером тоже. Мы пытались найти ее по телефону,
но безуспешно. Мастер была "на объекте", и никто не знал, когда она вернется
в контору.

-- Звоните, -- советовали нам и спокойно клали трубку.

Терпение накалялось. Муж отправился в ЖЭК.

-- Буду ждать, пока появится. Должна же она появиться.

Когда Наташа вернулась с объекта, неизвестно, может быть, и не уходила, в
мастерской шла пятиминутка, Наташа была там. Мужу велели подождать, его
терпения хватило минут на пятнадцать, затем он не выдержал и открыл дверь в
мастерскую. Наташа оказалась очень молода и смазлива, она совсем не походила
на мастера строительных работ. В изящном платье, в туфельках на каблучках, с
распущенными волосами она сидела в окружении слесарей и маляров. И решала
государственные дела.

-- Вам что? -- спросила Наташа, обратив на вошедшего свои светлые глаза.

Муж сказал.

-- Ах да, я совсем забыла... Но уже поздно, конец дня... Теперь -- завтра.

-- В котором часу? -- резко спросил муж.

На лице у Наташи отразилось недовольство, но потом она смилостивилась:

-- Ладно, позвоните с утра. Если будет транспорт, подъеду.

Наверное, так и полагалось по намеченному сценарию -- натягивать тетиву
нашего терпения.

-- Ну, а если потребуют, чтобы мы делали ремонт? -- вопрошала я в ужасе
целый вечер.

-- Ты же понимаешь, что это невозможно, -- урезонивал меня муж. Наконец,
Наташа появилась. Она приехала седоком на мотоцикле и была еще
раскрасневшаяся от ветра. На ней были обтягивающие брючки, кроссовки и
светлая -- под цвет глаз -- куртка. Наташа прекрасно выглядела.