Чтение 21–й страницы книги ~Амето~

готовый тебе угождать".

Обрадовавшись, я, как могла, со всем усердием возблагодарила богиню. Мы
еще были в ручье, когда мой слух вновь поразили удары священного молота,
кующего любовные стрелы; поняв, что Амур возвратился, я догадалась, что за
ним явился и тот, кому суждено пленить мои взоры. Горя нетерпением увидеть,
каков мой суженый, я вскинула голову и огляделась; среди зеленой листвы я
узрела бледного и робкого с виду юношу, который медленно приближался к
священным водам ручья. Он мне сразу понравился, и его облик запечатлелся в
моей душе; однако, устыдившись того, что он видит меня нагой, я залилась
румянцем. А он, едва увидев меня, изменился в лице и от удивления замер. По
знаку богини мы взяли на берегу одежды и, отойдя от ручья, избрали
поблизости небольшую ложбинку, осененную миртами, заросшую прекрасной травой
и пестреющими цветами, и там, на свежей лужайке, мы прилегли отдохнуть;
потом богиня окликнула юношу, а когда он приблизился, так рекла:

"Агапея, любезная моему сердцу, тот робкий юноша, по имени Апирос,
которого ты видишь среди травы, будет отныне твоим возлюбленным, как ты
просила: смотри ревностно охраняй чистоту огня, который ты отсюда уносишь".

Я хотела ответить, но тут мою нежную грудь уязвила стрела, посланная
могучей рукой Амура, а богиня продолжила:

"Мы даруем тебе рыцаря, нового на службе любви; он всем обладал сполна,
но не знал нашего пламени, теперь оно зажжено в нем, ты же питай в нем
любовный пламень так, чтобы холодность, уподобившая его Аглавре, навсегда
оставила его сердце и чтобы пылкостью он сравнялся с Юпитером".

Так она рекла; все еще трепеща от страха, я было открыла рот, чтобы ей
отвечать, как вдруг увидела себя молящейся в том же храме перед ее алтарем;
немало дивясь, я огляделась, ища Апироса, и в этот миг ощутила в груди
золотую стрелу. А рядом со мной, тоже уязвленный стрелой, стоял бледный
юноша и неотрывно меня созерцал; догадавшись, что он пылает тем же огнем, я
засмеялась и, довольная, обнадежила его взглядом. А после того как в
служенье мне и богине он узнал жар любви, я сочла его исполненным доблести
и, отвергнув, насколько могла, холодные объятья старого мужа, предпочла им
объятья того, чью бледность сменил румянец любви. Вот почему я предана всей
душой Венере, ее одну славлю, ей одной воздаю почести и служу; никому не
хочу принадлежать, кроме нее, и другие боги мне неведомы; ее же волей я
войду в небесное царство; теперь, зная все то, что я вам поведала, вы не
удивитесь усердию, с каким я посещаю ее храмы.

Окончив благую повесть, она радостным голосом запела такие стихи:

XXXIII

Как пламя, обращаясь черным дымом,

сжигало Иокасты сыновей,

причем, взметаясь надвое делимым,

существовало в виде двух огней

и удостоверяло тем деленьем

давнишнюю вражду родных кровей,

и как в святыне Весты раздвоеньем

огонь всех удивил, когда Помпеи

оставить Рим почел своим решеньем,

так и гора Цитеры, что святей

других вершин, сверкает самоцветом,

и пламена ее из двух частей.

И часть одна возносится к планетам,

и воздымает сильный жар с собой,

и озаряет небо дивным светом;

другая ж часть, отъединясь от той,

склоняется к земле и столь блистает,

что все дарит небесной красотой;

и разум охладелый разжигает,

и силу Цитереи в мир несет,

которую теперь не всякий знает.

И пламень этот в жаждущих вдохнет

и обретенье и познанье бога,

в котором наша вера и оплот.

Желание достичь сего чертога

столь благостно, что всяк друг другу - брат,

и к доблести легка его дорога.

И прямодушье множится стократ,

и множится добро, а добродетель

в чести и удостоена наград.

И тот, кто этого пути радетель,

избегнет страха смерти, а иной

не избежит, и страх - его владетель.

Поскольку теплота тому виной,

воспламени себя огнем палящим

и тем достигнешь цели неземной,

где никого не видели скорбящим,

где благо и веселье - их почту

за счастье петь в пылу непреходящем.

И только в них я вижу красоту,

и я служу Венере с упоеньем,

чтоб, вверясь ей, взойти на гору ту,

куда стремлюсь с неодолимым рвеньем.

XXXIV

Меж тем Амето вернулся к сладостным размышленьям, обретая в них не
меньшую отраду, чем в созерцании нимф, хотя порой огорчался краткостью их
речей; его удручало, что беседе скоро наступит конец, а с концом ее наступит
и миг расставанья. Тем временем его слуха достиг рассказ нимфы о том, как ее
выдали за старого мужа, и, опечалившись, он стал досадовать на свою жизнь:

"О боги, о произвол неба, о коварство Фортуны, я бы проклял вас, если
бы не страшился ответной злобы. Зачем вы возвысили меня душой, унизив
рождением? За какие грехи я родился под несчастной звездой, обрекшей меня
горестям жизни? Эта юная дева влачила печальные дни со старым мужем,
подумать только, за что? И где же тогда был я, о Фортуна, жестокая к моей
доле? Разве я не был достойнее ее, чем этот старик? Чем он больше моего
заслужил твою милость? Тем ли, что богаче меня, но зато у меня есть
молодость, которой ему не вернут все сокровища мира, если только Медея не
омолодит его, как Эзона. Конечно, Агапее он не чета, а я бы во всем ей
угождал; по крайней мере, в том, чего больше всего желают юные девы, я бы
послужил ей куда лучше, чем этот старик. О судьба, ты думала повредить мне
одному, а досталось троим: старику - вечное покаяние, деве - урон, а мне -
утрата великого блага. Если бы я смел возроптать, я показал бы тебе, какой
гнев меня жжет и какая снедает досада. О несчастная молодость бедняков, ты
не пора их жизненной силы, а залог грядущих невзгод, так минуй же скорей,
раз богатства значат больше, чем доблесть: смерть - лучший удел, чем
ожидание седой старости, горчайшего бедствия нищих. О красота, бренное
благо, зачем ты мне, если от тебя мало проку? Секитесь, светлые кудри,
редей, борода! Седые счастливее нас: ах, какая от этой мысли берет досада! О
юная нимфа, зачем ты начала любовную повесть? Мне было почти довольно
лицезрения твоей красоты; утешенный, я созерцал тебя, а теперь жалость к
тебе и к себе исполнила душу скорбью, а радость обернулась печалью.

Но если ты так же мудра, как прекрасна, последуй примеру Елены,
променявшей седые виски Менелая на золотые кудри Париса; ведь так же
поступила бы и Брисеида, не заупрямься Ахилл. А если ты не знаешь этих
примеров, я тебе о них расскажу; да я сам, если я по душе тебе больше, чем
старый муж, готов вечно угождать тебе во всем, чего пожелаешь. О всевышние
боги, дозвольте ей стать моей, я, если нужно, скроюсь с ней на край света. С
оружием в руках буду отважно ее защищать, если муж снарядит погоню: никакой
труд мне не в тягость ради такой красоты, и самую смерть за нее я почел бы
высшей наградой".

Так он долго сетовал, снова и снова устремляясь взглядом к прекрасной,
и внимал ее повести, завидуя счастью Апироса; как бы желал он оказаться на
его месте, в порыве желанья мня, будто сам видит ее в светлом ручье
обнаженной; в упоении он восхвалял прелести, которых не видел, обнимал их,
прижимал к себе и покрывал поцелуями, и под конец распалился не меньше, чем
нимфа. Но пока он предавался таким мечтам, она окончила песнь, тогда,
очнувшись, он повернулся к юной деве в зеленых одеждах и молвил:

- О благородная нимфа, если вам будет угодно, поведайте нам о своей
любви; молю богов, чтобы ваш рассказ, меньше удручил нас, чем рассказ той,
что сейчас умолкла, окончив речь.

Радостно засмеявшись, нимфа вскинула голову при этих словах Амето, и
ясное лицо ее предстало взглядам подруг; изящно, с важностью она повела
рукой и начала так: