несколько раз подбросило, и мы едва не налетели на остановившуюся повозку
фермера. - Вы здорово держитесь. Наверно, часто ездите с Люком?
прогулки не могут идти ни в какое сравнение с этой: ведь Люк - всего лишь
брат, а то, что происходит сейчас, нечто неповторимое. Все острее и острее
ощущал я кольцо ее рук, обвившихся вокруг меня, легкое прикосновение ее
тела к моей спине, ее щечку, прижимавшуюся к моей лопатке, чтобы укрыться
от ветра.
впереди озеро, спокойное, без единой рябинки: в нем, как в зеркале,
отражалось безоблачное темно-синее небо, а по берегам вздымались густо
поросшие лесом холмы, переходившие вдали в остроконечные голубоватые горы.
Прорезая тихую водную гладь, протянулась цепочка маленьких зеленых
островков, словно ожерелье из нефрита, а на ближайшем к нам берегу
приютилась группа белых домиков, окруженных жимолостью и дикими розами.
куда я часто приезжал - один или с моим другом Гэвином Блейром - в поисках
утешения для израненной души. И сейчас, когда мы спускались с холма по
покатой, извилистой дороге, меня вновь - и сильнее, чем прежде, - охватил
неуемный восторг при виде этого сонного, всеми забытого местечка,
погруженного в летнюю тишь, пропитанного запахом жимолости, где лишь гудят
пчелы да изредка всплеснет рыба в мелководье, где единственное живое
существо - пес колли, дремлющий страж, растянувшийся в белой пыли у
маленькой пристани, куда раз в неделю причаливает крошечный краснотрубый
пароходик, курсирующий по озеру.
совсем одеревеневшие и несколько смущенные, сошли с машины, которая, хоть
и дымилась и пахла перегретым маслом, доблестно выдержала жару и нагрузку
этого дня.
взглядом после того ощущения близости, которое возникло между нами во
время поездки. - Отлично прокатились. Надеюсь, после такой поездки вы с
удовольствием выпьете чаю.
одной харчевни, с улыбкой, как к доброму другу, повернулась ко мне.
маленькому белому домику, крайнему в ряду других таких же, где над
крыльцом, почти сплошь увитом ползучими пунцовыми фуксиями, висела
выцветшая вывеска с загадочным словом "Минералка", что в этих северных
местах означает "безалкогольные напитки".
женщина в темном клетчатом платье.
Барровский "Богатырский пунш".
чаем. Неужели не помните, как мы приезжали сюда удить рыбу... с Гэвином...
какого мы тогда лосося вам поймали?.. Ведь я - Роберт Шеннон.
пристально, точно знахарка, вгляделась в меня и даже вскрикнула от радости
- так обычно вскрикивает не очень жалующий незнакомцев шотландец при виде
друга, которому всегда бывает рад.
всенепременно узнала б тебя. Ну конечно же, это Роберт.
дверь, мы исчезнем и никогда больше сюда не вернемся.
нет. Боже упаси. Через десять минут вы будете пить лучший чай в Маркинше.
уже доктор... Да, да, нечего отпираться-то. Я про тебя читала в "Ленокс
геральд"...
побежала в свою темную кухоньку - через открытое окошко мы видели, как ее
маленькая согбенная фигурка возится с большой железной сковородкой.
уставленным благодаря ее усердию и стараниям простыми, но очень вкусными
блюдами, которыми я так любил лакомиться здесь много лет назад: горячие
пирожки и свежесбитое домашнее масло, только что сваренные яички,
вересковый мед в сотах и крепкий черный чай. Джин, закрыв глаза,
благоговейно прочитала молитву, затем непринужденно и с аппетитом
принялась уплетать здоровую деревенскую пищу.
как я живу, и со свойственной ей проницательностью поглядывала на нас,
приводя в немалое смущение своими вопросами. Однако через некоторое время,
подлив кипятку в чайник, она ушла. Мисс Джин тотчас вздохнула с
облегчением и повернулась ко мне.
подумать только, что всего этого могло бы не быть. Если бы я тогда, у
Гранта, не предложила вам дружбу... Вы и представить себе не можете, чего
мне это стоило... Меня всю трясло.
эта ее застенчивость - совсем как в тот раз, на Фентаер-хилле, когда я
прошел мимо нее, такой грустной и одинокой, - вызвала во мне прилив
нежности. До чего же она была хороша сейчас, в этой деревенской глуши,
разрумянившаяся от ветра, милая и невинная! В ней было, пожалуй, что-то
цыганское: темно-каштановые волосы, перехваченные коричневой ленточкой,
темно-карие глаза и лицо, такое смуглое, усыпанное крошечными веснушками.
перевести разговор на обычные темы:
здесь, в саду.
будоражил мою кровь. Охваченный неясным, новым для меня чувством, я
попытался направить свои мысли в более спокойное русло: стал думать о
своей научной работе, о бесчисленных вскрытиях, которые я спокойно делал в
морге, когда работал на кафедре. Ну как после всего этого мне могло
показаться прекрасным человеческое тело? И все-таки - увы! - могло. Тогда
я в отчаянии подумал об амебах, одноклеточных простейших организмах: если
их поместить рядом под микроскоп, они инстинктивно притягиваются друг к
другу. А ведь у меня есть разум, понимание, воля, так неужели я не могу
противостоять этому слепому чувству? И вдруг у меня невольно вырвалось:
власти которых мы оба находились.
Затем мы медленно пошли по узенькой тропинке к извилистому берегу Лоха.
Начинали сгущаться сумерки; на востоке высоко в небе всплыл молодой месяц,
отражаясь в таинственных глубинах темной воды. Воздух был теплый, нежный,
как ласка. Где-то вдали прокричала серая цапля, ей ответил глухим криком
самец. И вскоре тихий плеск волн, набегавших на берег озера, слился с
безмолвием ночи.
до маленькой песчаной бухточки, окруженной кустами лабазника и мяты, - тут
мы внезапно остановились и повернулись друг к другу. Минута
нерешительности... Ее губы были горячие и сухие - она приоткрыла их с
жертвенным смирением, в чистом и ясном сознании того, что никогда прежде
их не целовал ни один мужчина.
словно перед смертельной опасностью. Но нет: чары не развеялись, и за этим
единственным сладостным поцелуем не последовало ничего. Ее невинность
победила.
дохнул на зеркало. Туман легкой дымкой поднимался над землей, покрывая,
будто инеем, долины и придавая всему призрачный, нереальный вид. Все во
мне пело, и даже луна казалась ярче обычного, но моя милая спутница
почему-то дрожала.
6
одновременно роль дневника и летописи моих достижений, следующую
восторженную запись:
бацилла "С"!
выделенная Дэвидом Брюсом в 1886 году во время вспышки мальтийской
лихорадки, которая распространялась через молоко больных коз.