путь.
настенные часы: почти девять пятнадцать. - Но он может подождать до пятницы,
и тогда он родится красивом.
субботний.
нарастать, били в нее, как волны в источенную скалу, и спадали опять. Они
были по-прежнему болезненными, но уже не так. Анестезия сработала, слава
Богу, но не настолько, чтобы снять все ощущения. Боль уменьшилась, но
давление кулака, бьющего по ушибу, было тем же. И в девять тридцать в зал
вернулся доктор Боннерт и снова все посмотрел.
потужиться?
ей. О Господи Иисусе. Дышать! Дышать! Почему все, что на курсах было так
аккуратно и упорядочение, здесь идет как на видеопленке на сверхускоренном
показе?
Ясно было, что это будет совсем не так просто, как описывали на курсах. В
мозгу всплыло лицо Кэрол. "Поздно спохватилась, девонька", - сказала бы
Кэрол.
за закрытыми веками, когда ее свело судорогой и в центре тела нарастало
давление. Лицо Дуга и голос, говорящий: "Конец той жизни, где были только
мы. Семьи из Дуга и Лауры". Перед мысленным взором всплыл квартал
Хилландейл, машина Дуга, въезжающая на стоянку. Она видела, как он уходит от
нее с банками пива в руках. "Конец той жизни. Конец".
убивало. Дэвид держался за ее внутренности и не отпускал. Все тело дрожало
от усталости, а затемненным мысленным взором она видела уходящего Дуга.
Далекий от нее человек, и с каждым шагом все дальше и дальше. Крик ее стал
громче, что-то в ней оборвалось. Не хватка Дэвида, что-то еще глубже. Она
заскрипела зубами, почувствовала теплые слезы на щеках, и она знала уже, что
с Дугом все кончено.
волнуйтесь ни о чем.
хотя и был года на три-четыре ее моложе. - Головка прорезалась, но мы еще не
совсем готовы. Теперь расслабьтесь, просто отдохните.
стену, а Красная Машина вытирала ей лицо, а время то ползло, то пускалось
вскачь - игра нервов и желаний. В десять часов доктор Боннерт снова велел ей
тужиться.
Красной Машины с такой силой, что подумала, как бы не расплющить эти сильные
пальцы. - Дышите и тужьтесь, дышите и тужьтесь.
пояснице слилось в симфонию пытки.
плечо Красной Машины. Лаура задрожала, мышцы сводил спазм. Конечно, она сама
не сможет. Не может быть, чтобы не было такой машины, которая это за тебя
сделает. Но нет, такой машины не было, и Лаура в окружении всех этих
мониторов и аппаратов была предоставлена самой себе. Она дышала и тужилась,
дышала и тужилась, стискивая руку Красной Машины, и пот заливал ей щеки, и
доктор Боннерт уговаривал ее постараться сильнее.
каталку, и тяжесть между бедрами была как пушечное ядро из плоти, и повезли
в другой зал. Здесь стены были укрыты зеленой плиткой, на потолке - батарея
бестеневых ламп, а под ними стоял стол из нержавеющей стали со стременами.
Сестра накрыла стол зеленой простыней, Лауру положили на него спиной, а ноги
поставили в стремена. Блеснул свет на подносе с инструментами, напоминающими
о подвалах инквизиции, и Лаура быстро отвела взгляд в сторону. Она уже
вымоталась, сил в ней было, как в выжатой тряпке, но она знала, что самый
тяжелый момент родового процесса еще впереди. Доктор Боннерт сел на
табуретку у конца стола, рука рядом с подносом для инструментов. Осматривая
Лауру и проверяя положение ребенка, он начал по-настоящему насвистывать.
радио. Как услышишь, так она и застревает в голове.
бейсбольной кепке козырьком назад и поговаривает, что сделает себе
татуировки.
краям у нее внутри, но сама она онемела, как чучело, набитое мокрой ватой.
поднимите чуть-чуть поясницу. Отлично, вот так!
Лауры.
свежие перчатки. - Готовы поработать? Сестра повязала ему хирургическую
маску на лицо.
на табурет; халат Лауры завернулся на колени. - Я хочу, чтобы вы начали
тужиться, Лаура. Тужьтесь, пока я не скажу "стоп", потом отдохните пару
секунд. Он нормально прорезывается и уже хочет к нам, но вы должны его
подтолкнуть. О'кей?
голове гудели эти "Ганз-н-роузис"!
дыхание. Дэвид не выходит. Почему он не выходит?
инструмента, но она ощутила лишь, как слегка потянуло что-то внутри.
ей тужиться, и она закрыла глаза, стиснула зубы и делала, что он говорит, и
бедра тряслись от напряжения.
дюйм-другой, но это привело ее в экстаз. Она промокла от пота, спутанные
волосы липли к плечам. Странно, как вообще кто-то когда-то мог родиться. Она
тужилась, пока не отказали мышцы, отдохнула и стала тужиться снова. Бедра и
спину сводило конвульсиями.
лампами? Чтоб ему провалиться! Как только все это кончится, она тут же
подаст на развод, и пусть катится к чертовой матери!
еще разве что на дюйм. Лаура подумала, что выворотит стремена из гнезд; она
упиралась в них изо всех сил, а Красная Машина промокала ей лоб.
двенадцатого.
облегчения и огромного беспокойства, потому что среди скользкого давления и
писков мониторов Лаура понимала, что ее тело отделяется от выросшего в нем
живого существа. Дэвид входил в мир, и теперь он будет зависеть от милости
всех остальных.
сосущий звук. Распухшими глазами она посмотрела на стенные часы: одиннадцать
сорок три. Красная Машина вместе со второй сестрой подошли помочь Боннерту.
Что-то пересечь и пережать.
ушел. Шлеп. Шлеп. Третий быстрый шлеп. Он заплакал, и звук был как визг
мотора, когда включишь передачу без прогрева. Слезы брызнули из глаз Лауры,
она сделала длинный глубокий вдох и медленно выпустила воздух.
красным и синим, и лицо у него было лягушечье, а голова, как смятый конус.
улыбнулась, как солнце сквозь тучи. Буря кончилась.
чувствуя его тепло. Он все плакал, но это был чудесный звук. Ноздри заполнил
медный, густой запах крови и родильных жидкостей. Тело Дэвида, все еще
соединенное с ней влажной иссиня-красной пуповиной, двигалось под ее
пальцами. Он был на вид такой слабенький, с кнопкой носа и розовым ртом, но
голос его никак слабым нельзя было назвать. Он взметался и падал волнами
чего-то вроде решительного гнева. Объявляет о себе, подумала Лаура. Когда
пуповину перевязали и перерезали, Дэвид затрепетал, несмотря на свою ярость,
и плач его стал отрывистым.
ощутила крохотные лопатки, позвоночки. Скелетик, нервы, жилы, внутренности,
мозг - все при нем, целиком и полностью, настоящий, и он принадлежал ей.