противоположном берегу, была покрыта тусклой и мрачной зеленью, лишь вода
у плотины жизнерадостно кипела белой пеной, журчание и плеск заглушали все
прочие звуки.
там почти не было, лишь бумажки и мусор на траве.
деревья, покрытые молодой листвой. Напротив, на другом берегу, по склону
сбегал небольшой водопад.
же попытался взглянуть на пейзаж глазами Касиваги, стараясь усмотреть в
нем что-нибудь инфернальное. И не без успеха. В тихой картине природы,
покрытой молодой зеленью, я уловил дыхание ада.
достаточно было только о нем подумать. Стоило призвать ад, и он сразу
оказывался тут как тут.
XIII веке с горы ‚сино, уже отцвели, и теперь их ветки зеленели молодыми
листочками. В этих краях вишни после цветения утрачивают всякий смысл,
словно имена умерших красавиц.
временам года. Высокие деревья на крутых склонах тянулись ввысь и
обрастали ветвями лишь на значительном удалении от земли; вид
пересекающихся под разными углами голых стволов создавал беспокойное
ощущение нарушенной перспективы.
снова шла вниз; вырубки перемежались кустарниками, посадками молодых
сосенок, а возле огромного белого камня, глубоко вросшего в землю, пышно
цвели пурпурные азалии. Яркий этот цвет на фоне угрюмого неба показался
мне зловещим.
выше по склону и на вершине небольшого холма присели передохнуть в
беседке. На востоке от нас раскинулся обширный парк, на заиаде, за
деревьями, виднелась река. Снизу беспрестанно доносился пронзительный
скрип качелей, похожий на визг пилы.
еду мне брать с собой не обязательно: здесь были и бутерброды, и заморские
сласти, и даже бутылка виски, которым снабжали оккупационные войска, -
японец мог его купить разве что на черном рынке. В то время Киото был
центром спекуляции всего района Осака - Киото - Кобэ.
принял рюмку из рук девушки. Наши спутницы предпочитали чай из фляги.
близкие отношения. Почему такая гордячка снизошла до нищего, хромого
студента? Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Касиваги после
двух-трех рюмок заговорил:
заставляют ее выходить замуж за одного типа, которого она терпеть не
может. Ну, она сразу хвост поджала и лапки кверху. А я ее попеременно то
утешал, то пугал, что расстрою к чертовой матери эту свадьбу.
с нами. Она молча слушала его, и на лице ее не дрогнул ни единый мускул.
Нежную шею украшали голубые фарфоровые бусы, роскошные волосы бросали
мягкую тень на лицо, сиявшее почти нестерпимой свежестью на фоне хмурого
неба. Затуманенный взгляд придавал этому лицу обнаженное и беззащитное
выражение.
белели зубки - мелкие, ровные и острые, словно у какогонибудь зверька.
схватился руками за щиколотки. Я испуганно кинулся к нему, но он оттолкнул
меня, незаметно подмигнув, - по лицу его скользнула холодная улыбка. Я
отпрянул.
неподдельная мука. Я непроизвольно взглянул на барышню. Лицо ее
разительным образом переменилось: глаза лихорадочно заблестели, задрожали
губы, лишь гордый точеный носик оставался все тем же, странно контрастируя
с остальными чертами и нарушая гармонию этого лица.
словно кроме них двоих здесь никого не было. Девушка поспешно огляделась
по сторонам, опустилась на колени и обняла ноги Касиваги. Сначала она
прижалась к ним щекой, потом стала осыпать поцелуями.
обернулся на вторую девушку. Она смотрела в другую сторону и с
безразличным видом мурлыкала песенку...
показалось. Однако несомненно одно: тихому спокойствию пейзажа пришел
конец; вся прозрачная картина, окружавшая нас - сосновые рощи, блеск
речной воды, синевшие вдали горы, белые скалы, яркие пятна азалий, - вдруг
словно покрылась сеткой мельчайших трещин.
постепенно затихли. Он поднял голову и опять послал мне холодный
насмешливый взгляд.
сразу куда-то уходит.
глядела на него снизу, словно преданная собака, и искательно улыбалась. В
безжалостном свете пасмурного дня лицо юной красавицы внезапно показалось
мне уродливой физиономией старухи, о которой рассказывал Касиваги.
духа. В его безудержном веселье временами сквозило чуть ли не безумие. Он
то заливался громким хохотом, то сажал барышню себе на колени и начинал с
ней целоваться. Смех его раскатывался эхом по лесистому склону.
для тебя подружку привел, так давай, обхаживай ее! Или ты боишься, что она
станет смеяться над твоим заиканием? Ничего, ничего, заикайся! Может, ей
нравятся заики!
этом. - Ничего себе компания собралась - сплошные калеки.
закружилась голова, и на смену, ненависти пришло желание.
качавшуюся на качелях. - Встречаемся в этой же беседке через два часа.
подниматься по отлогому склону.
его трюк, - заметила девица.
лягушачьих лапах. Вот глаза у него красивые, это да.
фантазировал себе Касиваги, эта девушка, оказывается, любила его за
красоту, о которой он сам и не подозревал. Мое же чувство собственного
превосходства основывалось на убеждении, что я знаю о самом себе абсолютно
все и что во мне ничего привлекательного нет и в помине.
лужайке. Сквозь ветви сосен и криптомерий вдали виднелись силуэты гор
Даймондэияма и Неигадакэ. Весь склон холма, на котором мы находились, был
покрыт бамбуковой порослью, спускавшейся к самым городским домам, а
вдалеке белела запоздалыми цветами одинокая вишня. "Что-то отстала ты от
подруг, - подумал я, - тоже, наверное, заикаешься".
при чем, это мое желание набирало силу и вес, оно давило мне на плечи,
превратившись в некую абстрактную конструкцию, существующую отдельно от
меня. Желание напоминало массивный черный заводской станок.
может быть, из худших побуждений он должен был ввести меня в жизнь. Я, тот
самый мальчишка, что некогда изуродовал блестящие ножны кортика своего
старшего товарища, твердо знал: дорога, ведущая к светлой поверхности
жизни, мне заказана. А Касиваги впервые показал мне, что в жизни
существует и еще один путь - окольный, с черного хода. На первый взгляд
могло показаться, что путь этот ведет лишь к разрушению и гибели, но как
богат он был неожиданными хитрыми поворотами, подлость он превращал в
мужество; его следовало бы назвать алхимией, поскольку он регенерировал
злодейство, возвращая его в исходное состояние - чистую энергию. Разве это
была не настоящая жизнь? Она тоже шла своим чередом, претерпевала
изменения, имела свои свершения, в конце концов ее тоже можно было
лишиться! Безусловно, обычной ее не назовешь, но все необходимые атрибуты
присутствовали и в ней. Если где-то там, за невидимой нашему глазу чертой,
заранее определено, что всякое существование лишено цели и смысла, значит,
жизнь, которой жил Касиваги, была ничем не хуже любой другой.