опустевшему в эти почти четыре часа утра Синдзюку, погрузившись в раздумья.
Устав ходить, я зашел в ночное кафе, выпил чашку кофе и решил скоротать
время до первого поезда метро за чтением книги. Спустя какое-то время кафе
наполнилось людьми, ожидавшими, как и я, начала работы метро.
Ко мне подошел официант, извинился и попросил разрешения подсадить других
посетителей. Я все равно читал книгу, и причин возражать, чтобы кто-то сел
рядом, не было.
Ко мне подсели две девушки. Обе были ровесницы, примерно одного со мной
возраста, не сказать, что красавицы, но вполне нормальной внешности.
Одеты и накрашены они были неброско, и не похожи были на тех, что обычно
слоняются по Кабуки-т" до пяти утра. Я подумал, что они наверняка из-за
чего-то опоздали на последний поезд.
Они, похоже, были довольны, что их подсадили к такому, как я. Я был
опрятно одет, с вечера побрился, да еще и увлеченно читал "Волшебную гору"
Томаса Манна.
Одна из девушек была покрупнее, одета была в серую толстовку и белые
джинсы, держала руках здоровенную сумку из кожзаменителя, и в ушах у нее
было по здоровенной серьге в виде ракушки. Вторая была поменьше, носила
очки и была одета в синий кардиган поверх клечатой рубашки, а на пальце
носила кольцо с бирюзой. У той, что поменьше, похоже, было привычкой то и
дело снимать очки и надавливать на глаза.
Обе они заказали по "cafe au lait" и пирожному и ели пирожные, запивая их
кофе, тихонько о чем-то споря. Та, что покрупнее, несколько раз кивала, а
та, что поменьше, каждый раз на это мотала головой. Громко играла музыка,
то Marvin Gaye, то "Bee Gees", и невозможно было расслышать, о чем шла
речь, но похоже было, что та, что поменьше, отчего-то страдала, а та, что
покрупнее, старательно ее утешала.
Я делал вид, что читаю, а сам следил по очереди то за одной, то за другой.
Маленькая девушка ушла в туалет, взяв сумочку в охапку, а большая
обратилась ко мне : "Извините пожалуйста". Я отложил книгу и посмотрел на
нее.
- Вы случайно не знаете, где тут можно выпить сейчас поблизости?
- В шестом часу утра? - удивленно переспросил я.
- Да.
- Сейчас же двадцать минут шестого, люди все давно протрезвели и домой
идут.
- Да я знаю... - она запнулась на полуслове, точно стесняясь. - Но подруга
выпить очень хочет. Ну, обстоятельства разные.
- Разве только поехать домой остается и там пить.
- Да мне в пол-восьмого надо на поезде в Нагано ехать.
- Тогда разве что остается купить что-нибудь в автомате да пить где-нибудь
на улице.
Она спросила меня, не мог бы я пойти с ними. девушкам одним, мол, так было
поступать неудобно. На Синдзюку мне к тому времени приходилось
сталкиваться с кое-какими странными вещами, но чтобы в двадцать минут
шестого утра совершенно незнакомые девушки предлагали мне с ними выпить,
такое было впервые.
Отказывать было неудобно, да и время еще оставалось, так что я купил в
ближайшем автомате несколько бутылок "Масамунэ" и кое-какой нехитрой
закуски, прошел с ними на площадь у западного входа и устроил
импровизированный банкет.
Обе, как оказалось, работали в одном отделении туристической компании. Обе
они в этом году закончили специализированный вуз, сразу устроились на
работу и были близкими подругами.
Суть дела заключалась в том, что у маленькой девушки был парень, и они
встречались уже где-то год, но недавно ей стало известно, что он
встречается к тому же с другой, и очень от этого страдала.
У старшего брата большой девушки в этот день была свадьба, и накануне
вечером ей надо было ехать домой, но она провела ночь с подругой на
Синдзюку и теперь собиралась ехать утром в воскресенье первым экспрессом.
- А как ты узнала, что он с другой спит? - спросил я у маленькой.
Она машинально вырывала из земли под ногами траву.
- Я дверь его комнаты открываю, а он там с ней этим занимается у меня
перед носом. Тут уж как не узнать?
- И когда это было?
- Позавчера вечером.
- Хм... И что же, он даже дверь не запер?
- Ну да.
- Почему, интересно? - сказал я.
- Откуда я знаю? Не знаю я.
- Но это же шок настоящий, ты понимаешь? Это же вообще гнусно как. Как она
себя должна чувствовать? - сказала большая девушка с сочувствием.
- Ничего посоветовать не могу, но стоит, наверное, обоим поговорить. Хотя
главное, сможешь ли ты его простить или нет, - сказал я.
- Никому не понять, что я чувствую, - безразлично сказала маленькая,
по-прежнему продолжая рвать траву.
С западу прилетела стая ворон и промчалась в небе над универмагом "Одакю".
Совсем рассвело. Мы втроем говорили о том, о сем, когда подошло время
большой ехать, и мы подарили оставшуюся выпивку нищему в подземке, купили
большой девушке билет и посадили ее на поезд.
Когда ее поезд исчез из вида, я и маленькая девушка, не сговариваясь,
пошли в мотель. Ни я, ни она не испытывали особого желания переспать,
просто казалось, что без этого не обойтись.
В мотеле я первым разделся и пошел в ванную, растянулся в ванне и стал
пить пиво, испытывая почти полное самоотрешение.
Она тоже вошла следом за мной, и мы оба улеглись в ванне. Мы молча пили с
ней пиво. Сколько ни пили, не могли опьянеть, и спать не хотелось. Кожа у
нее была белая и гладкая, и ноги были очень красивые. Я сделал комплимент
ее ногам, она хмуро поблагодарила. Но, оказавшись в постели, она стала
совсем другим человеком.
Она очень чутко реагировала на мои прикосновения, извивалась и стонала.
Когда я вошел в нее, она с силой вонзила ногти в мою спину, а когда начала
кончать, шестнадцать раз выкрикнула чье-то имя. Я сосредоточенно считал
их, чтобы попозже кончить. Так мы и заснули.
Когда я проснулся в пол-первого, ее нигде не было. Не было ни письма, ни
записки. От того, что выпил столько в непривычное время дня, в голове с
одной стороны чувствовалась странная тяжесть.
Я принял душ, прогоняя сонливость, побрился, сел, как был голый, на стул и
выпил сок из холодильника. Потом одно за другим вспомнил все, что было
вчера. Все вспоминавшиеся происшествия казались нереальными и странно
неузнаваемыми, точно были зажаты между двух-трех кусков стекла, хотя все
без сомнения произошли со мной. На столе стоял стакан из-под пива, в
ванной лежала использованная зубная щетка.
Я недорого пообедал на Синдзюку, зашел в телефонную будку и позвонил
Мидори. Подумалось вдруг, что она, может быть, опять дежурит на телефоне.
Послышалось гудков пятнадцать, а трубку никто не поднял. Через двадцать
минут я попробовал позвонить еще раз, но с тем же результатом.
Я сел на автобус и вернулся в общежитие. В почтовом ящике на входе меня
ждал конверт экспрес-почты. Это было письмо от Наоко.
Письмо, прилетевшее из "Амир""
"Спасибо за письмо", - писала Наоко. Мое письмо из дома Наоко сразу же
было переправлено "в это место". В ее письме было написано, что мое письмо
ее не только не огорчило, но и, честно говоря, ужасно обрадовало, и она в
то время как раз думала, что надо бы самой мне написать.
Дочитав до этого места, я открыл окно, снял рубаху и сел на кровать.
Послышалось, как поблизости воркуют в гнезде голуби. Ветер шевелил штору.
Я весь отдался нахлынувшим мыслям, держа в руке семь страниц письма Наоко.
Я всего лишь прочел первые несколько строк, а реальный мир вокруг меня
весь словно начал терять свои краски. Я закрыл глаза и долго приводил свои
чувства в норму. Потом глубоко вздохнул и продолжил читать дальше.
"Вот уже почти четыре месяца, как я приехала сюда. Последние четыре месяца
я много думала о тебе. И чем больше думала, тем чаще приходила мне в
голову мысль, не была ли я к тебе несправедлива. Думаю, что мне следовало
быть с тобой более точным человеком и действовать справедливее.
Не знаю, впрочем, может быть, и не совсем правильно так рассуждать. Ведь в
основном мои ровесницы таких слов, как "справедливость", не используют.
Обычную девушку ведь, как правило, не интересует, справедливо что-либо или
нет.
Самая простая девушка думает больше не о том, что справедливо, а что нет,
а о том, что такое красота, или о том, как ей стать счастливой. Слово
"справедливость" все-таки используют мужчины. Но сейчас мне наиболее
подходящим кажется слово "справедливость".
Наверное, такие вопросы, как что такое красота, как стать счастливой, для
меня слишком скучные и трудные, и поэтому я склоняюсь к другим критериям.
Таким, например, как справедливость, честность, универсальность.
Но как бы там ни было, я думаю, что была к тебе несправедлива. Поэтому я,
наверное, заставляла тебя мучаться и причиняла тебе боль.
Этим самым я сводила с ума саму себя и причиняла боль самой себе. Я не
оправдываюсь и не защищаюсь, но это правда было так. Если я оставила в
тебе какую-то рану, то эта рана не только твоя, но и моя. Поэтому не надо
ненавидеть меня за это.
Я несовершенный человек. Я гораздо более несовершенный человек, чем ты
думаешь. Я не хотела бы, чтобы ты меня за это ненавидел. Если ты станешь
ненавидеть меня, я просто рассыплюсь на кусочки. Я не могу с чем-то
справиться, спрятавшись в панцирь, как ты.