В рощице кладбищенского парка Крыса был один. Растеряв все слова, он
глядел сквозь лобовое стекло. В нескольких метрах впереди терраса
обрывалась - дальше был темный воздух, море и огни ночного города.
Ссутулившись, не выпуская руля и не шевелясь, Крыса безотрывно смотрел на
одну точку в пространстве. Кончик незажженной сигареты, зажатой меж
пальцев, рисовал в воздухе сложные, бессмысленные узоры.
После разговора с Джеем Крыса снова был в прострации. Плохо связанные друг
с другом потоки сознания разбежались в разные стороны, и Крыса не знал,
сойдутся ли они снова. Черная река рано или поздно фатально впадает в
безбрежное море - тогда ее рукава уже не сходятся. Двадцать пять лет,
прожитых только для этого... Зачем? - спрашиваешь самого себя. Не
понять... Хороший вопрос, а ответа нет. На хорошие вопросы никогда не
бывает ответов.
Ветер усиливался. Он уносил в далекие миры слабое тепло человеческих
занятий и зажигал бесчисленные звезды в освободившейся холодной темноте.
Крыса оторвал руки от руля, покатал сигарету в губах и, словно вспомнив,
чиркнул зажигалкой.
Немного болела голова. И чудились чьи-то холодные пальцы, сдавившие виски.
Крыса тряс головой, прогонял мысли. Это помогало.
Вынув большой дорожный атлас, он медленно переворачивал страницы. Вслух
зачитывал названия городов - подряд, какие попадались. Большей частью
маленькие, с незнакомыми названиями, они тянулись вдоль дорог без конца и
края. После нескольких страниц на Крысу вдруг нахлынула гигантская волна
усталости, скопившейся за последние дни. В крови поплыли медленные
остывшие сгустки.
Хотелось уснуть.
Сон все вычистит, так казалось. Стоит только поспать...
Он закрыл глаза - и в ушах зашумели волны. Зимние волны, что бьются о
волнолом, протискиваясь меж бетонных блоков тонкими струями.
Можно больше никому ничего не объяснять, подумал Крыса. Морское дно теплее
любого города. Там, наверное, только покой и тишина. Все, больше ни о чем
не хочу думать. Больше ни о чем...
25
Пинбольный гул разом и навсегда исчез из моей жизни. Вместе с ним ушли
мысли о тупике. Конечно, это еще нельзя считать Окончательной Развязкой,
достойной короля Артура и рыцарей Круглого Стола. До развязки пока далеко.
Когда лошади истощены, мечи поломаны и доспехи в ржавчине, я лучше
поваляюсь на лугу, сплошь заросшем кошачьей забавой , спокойно слушая
ветер. А потом пойду туда, куда должен пойти - будь то дно водохранилища
или холодильник птицефермы.
Эпилог здесь возможен разве что символический - как бельевая веревка под
грозовой тучей.
Вот он.
Близняшки купили в супермаркете коробку ватных тампончиков. Триста
палочек, обмотанных ватой и уложенных в коробку. Когда я вылезал из ванны,
девчонки усаживались по обе стороны от меня и принимались чистить мне
сразу оба уха. Это у них получалось здорово. Я любил сидеть с закрытыми
глазами, прислушиваясь к деловитому шуршанию тампончиков и потягивая пиво.
Но однажды случилось так, что в самый разгар процедуры я чихнул. И
моментально потерял едва ли не весь слух.
- Меня слышишь? - спрашивала правая.
- Чуть-чуть, - отвечал я. Собственный голос звучал где-то в глубине носа.
- А меня? - спрашивала левая.
- И тебя чуть-чуть.
- Нашел время чихать.
- Дурачина.
Я вздохнул. Точно две кегли разговаривали со мной с другого конца дорожки
- самая правая и самая левая. Две кегли, оставшиеся несбитыми.
- Водички попей, вдруг поможет, - сказала одна.
- Какой еще водички!!! - заорал я.
Они все-таки заставили меня выпить чуть ли не ведро воды. От нее только
живот раздулся. Боли в ушах не было - наверное, просто серу протолкнуло
чихом в глубину. Другого объяснения в голову не приходило. Я достал из
шкафа два фонарика, и девчонки долго светили мне в уши, напряженно
всматриваясь вглубь.
- Ничего нету.
- Ни сориночки.
- Почему ж они не слышат?! - снова заорал я.
- Срок годности истек.
- Глухой теперь будешь.
Не слушая их больше, я взял телефонную книгу и позвонил ближайшему
отоларингологу. Голос в трубке был еле различим, и говорившая со мной
сестра посочувствовала мне. Приходите быстрее, - сказала она, - клиника
еще открыта. Мы быстро оделись, выскочили на улицу и зашагали по
автобусному маршруту.
Врач, женщина лет пятидесяти, вместо прически носила какие-то проволочные
заграждения, но все равно выглядела располагающе. Открыв двери приемной,
она двумя хлопками заставила девчонок умолкнуть, потом предложила мне стул
и без видимого интереса спросила, что случилось.
- Понятно, - сказала она, когда я все объяснил, - больше не кричите. -
Достала огромный шприц без иглы, засосала в него побольше жидкости
янтарного цвета, вручила мне какой-то жестяной мегафон и велела держать
под ухом. Затем ввела шприц. Янтарная жидкость, как стадо зебр, ринулась
мне в ухо, переполнила его и полилась в мегафон. Промывание повторилось
три раза, потом в ухе потрудился ватный тампончик. Так же обработали
второе ухо. Когда процедура закончилась, слух полностью вернулся.
- Все нормально!
- Это сера .
Лаконичный ответ доктора походил на строчку детского стишка. Мы словно
играли в рифмы.
- А не видно было...
- Криво .
- ?
- Ушной канал у вас совсем кривой. Обычно прямее.
На спичечном коробке она нарисовала мой ушной канал. Формой он напоминал
металлический уголок, какими укрепляют мебель.
- Вот завалится ваша сера за этот угол, тогда уже никто не достанет.
Я застонал.
- Что же делать?
- Что делать... Внимательнее быть, когда уши чистишь. Внимательнее .
- А эта кривизна, она больше ни на что не влияет?
- Как это?
- Ну, например... психически?
- Не влияет .
Домой мы шли четверть часа - окольным путем, через поле для гольфа. На
одиннадцатой лунке фервей изгибался "собачьей ногой", напоминая мне об
ушном канале. Флажки казались ватными тампончиками. И это еще не все.
Закрывшее луну облако напоминало эскадрилью самолетов "B-52", густая роща
на западе - пресс-папье в форме рыбы, звездное небо - заплесневесую
петрушку... Впрочем, хватит. Самое главное, что мои уши теперь прекрасно
различали все на свете. Мир сбросил вуаль. Я слышал, как на многие
километры вокруг поют ночные птицы, люди закрывают окна и говорят о любви.
- Как хорошо, - сказала одна.
- И правда хорошо, - отозвалась другая.
Как отмечал Теннесси Уильямс, о прошлом и настоящем говорят, как есть. А
говоря о будущем, добавляют "вероятно".
Но когда я оглядываюсь на потемки, через которые мы брели, то не вижу там
ничего определенного - только "вероятное". Ведь мало того, что
воспринимать нам дано лишь мгновения, именуемые "настоящим", - даже сами
эти мгновения проскальзывают мимо нас, почти не задевая.
Вот о чем я думал, когда провожал близняшек. Мы шли через гольфовое поле к
автобусной остановке - и всю дорогу я молчал. Было воскресенье, семь утра,
над нами раскинулось пронзительно голубое небо. Газон под ногами наполняло
предчувствие смерти - впрочем, недолгой, до весны. Скоро траву затянет
ледяной коркой; может, даже завалит снегом. И снег заискрится на утреннем
солнце. А пока одетый в белое газон хрустит под нашими ногами.
- О чем думаешь? - спросила одна.
- Ни о чем, - ответил я.
На них были подаренные мною свитера. Футболки и прочую мелочь они несли в
бумажном пакете.
- И куда вы поедете? - спросил я.
- Обратно.
- Откуда пришли.
Мы перепрыгнули песчаный бункер, прошли по длинному фервею до восьмой
лунки, спустились по эскалатору. Огромное количество мелких птиц наблюдало
за нами с газона и проволочной сетки.
- Даже не знаю, как сказать, - проговорил я. - Скучать я без вас буду...
- Не только ты!
- Мы тоже!
- И все равно уедете?
Обе кивнули.
- А вам правда есть куда ехать?
- Конечно, - сказала одна.
- Иначе бы не ехали, - добавила другая.
Мы перелезли через сетку, миновали рощу, вышли к остановке и сели на
скамейку ждать автобус. В воскресное утро остановка была замечательно
тихой, ее заливали мягкие солнечные лучи. Сидя на солнышке, мы поиграли в
рифмы. Минут через пять подошел автобус. Я выдал им денег на билеты.
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Белов Вольф
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Орлов Алекс