сверкающими паутинками, а потом стали осторожно переливаться через кроны
деревьев. Хлынул настоящий солнечный водопад. Саня следил, как мягкий,
скользящий свет нежно лепит объемы, создает перспективу и настроение...
голове. Вдруг, осененный внезапной догадкой, он вскочил на "лебедя".
Вернулся в мастерскую и торопливо набросал на полотне контуры композиции.
легкостью, удивившей его самого. Будто кто-то другой водил его кистью. Но
легкость была кажущейся. Добиваясь отточенной чистоты мазка, одну и ту же
деталь мальчик переделывал множество раз. Картина постепенно оживала,
приобретала глубину и объем.
брата. Афанасию он запретил появляться в мастерской. Однажды кибер все же
проник туда и тихонько пристроился за спиной мальчика. Еще не разобравшись
толком, что изображено на холсте, Афанасий с восхищением прищелкнул языком:
разбираешься еще меньше меня.
готова. Мальчик хотел назвать ее "Симфония света". Но, решив, что звучит это
слишком красиво ("во вкусе Афанасия"), оставил картину без названия.
тревожило его. Но что - он так и не мог понять. Наконец решился показать
свою работу брату и Денису Кольцову.
догнал его ростом) и шепнул:
и увидел искусство контрастной светотени, выразительное и драматическое. На
холсте шла как будто непримиримая борьба. Ранние солнечные лучи острыми
шпагами протыкали глубокую тень. Свет переливался через кроны деревьев и
широкими сверкающими клинками рубил, рассекал уползающую в чащобу мглу. Но и
мгла не казалась олицетворением зла и поражения. Она цепко сопротивлялась,
обхватывая клинки света своими щупальцами, сознавая, что придет черед - и
она снова вернется. И снова начнется борьба двух вечных стихий, одушевленных
и почти разумных начал.
по-иному буду смотреть на свет и тьму, ты помог мне увидеть в них великую и
живую тайну, которая вечно ускользает от нас... А как назовем картину? Давай
пока просто - "Свет и тьма". На ней, словно живые, борются боги света и тьмы.
меня. Только не боги - древние духи. Дикие суеверия колдунов..."
картина удалась. Саня опять залюбовался игрой света на холсте и вдруг
вспомнил закат в родной саванне, представил себя одетым в звериные шкуры,
сидящим в сумерках на травянистом холме. В закатном пожарище он видел тогда
пляску веселых и добрых духов огня. "Почти то же самое и сейчас на
холсте..." - мелькнуло у Сани. Остро вдруг кольнули где-то читанные слова:
"первобытный мифологизм".
века, а не каменного".
полотно, отдернул руку. Уничтожать такую картину показалось святотатством.
Холст очистился.
Вандализм!
переживал, но твердо стоял на своем: в творчестве не отставать от века!
Писать как все!
нет!
твоей картине, а душа природы светится. Вернее, светилась... Эх, поговорил
бы я с тобой, да не хочется ссориться на прощание...
"Призрак" готов к отлету... Не переживай, ты ведь почти взрослый. Скоро я
вернусь. А с тобой остаются друзья - Антон, Юджин, Зина... И еще - Афанасий!
космодроме Ивана Яснова провожали самые близкие друзья и брат Александр.
встречавших Иван с трудом узнал младшего брата.
что, может, уже и влюбился. Не мальчик - семнадцать скоро..."
Солнечную систему. Но доклады участников экспедиции Саня слушал не очень
внимательно: самое главное Иван рассказал ему еще там, на космодроме, в
первые же часы после встречи. О чудовищных пространственно-временных вихрях
и водоворотах, едва не поглотивших "Призрак". О неистово пылающих безднах
Полярной звезды, где безвозвратно сгинули все запущенные зонды. О диковинных
планетах, самую загадочную из которых нарекли Надеждой - так звали любимую
Ивана, погибшую в звездном рейсе за полтора года до того, как первобытный
мальчик Сан очутился в гравитонном веке...
стлался туман, и роса осколками звезд блестела на траве. Цвела черемуха,
тополь-великан окутался, словно зеленым дымом, молодыми и клейкими листьями
и звенел весенними птичьими голосами. "Дома! - счастливо вздыхал Иван. -
Наконец я дома!"
не упав при этом, и напыщенно произнес:
же в средневековых романах? Смотри, свихнешься на них.
стопка добытых им редких книг. Среди них самым ценным приобретением была
"Божественная комедия" Данте. Иван листал книгу и был счастлив, как ребенок,
получивший новую игрушку. Потом посмотрел на Афанасия и строго спросил:
Обменял у библиофила из Варшавы Виктора Ситковского.
обмен.
многочисленные этюды и картины. Особенно ему понравилась "Наездница".
хохотунья Зина!
чувствовал, что всадница не получилась. Даже конь у него мыслящий. А
психологический портрет человека - плоский, однозначный. Как ни бился
художник, не удавалось ему передать текучесть и неуловимость Зининых
настроений.
грустной, доброй и гневной, нежной и строгой. И все это одновременно! Все
это сливалось в ней в единое целое, как цвета в радуге или краски в закатном
небе.
и в то же время... забавляло! Она поддразнивала Саню, прикидываясь кроткой и
нежной. И вдруг взрывалась звонким смехом, способным ужалить и не такое
легкоранимое самолюбие, как у Сани. Смешное, неуклюжее в нем она умела
подметить удивительно метко. Но долго обижаться Саня не мог. Обида
проходила, и он вновь смотрел на Зину с восхищением - так прекрасны были ее
смеющиеся глаза, ее летящие черные брови...
желавшему "показать звездному скитальцу неведомую планету".
говорил Саня.
знакомых мест - так многое изменилось за эти два с половиной года.
материке: кабину гравиплана юноша так зашторил, что старший брат не мог
видеть проносившиеся внизу ландшафты.
щемящие, повитые голубизной дали. Под косыми лучами восходящего солнца
сверкали луга, в чистом небе плыли алые округлые облака.
Лукьяненко Сергей
Круз Андрей
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Куликов Роман