Чтение 21–й страницы книги ~В окопах Сталинграда~

Берег у реки плоский, песчаный. Дальше - высокий, почти вертикальный
обрыв. И над всем красное, заваленное дымом небо. Стреляют совсем рядом, как
будто за спиной. Становится прохладно, и я надеваю шинель.

Комбат - оказывается, его фамилия Клишенцов - кричит на кого-то, не так
повернувшего пушку:

- Ну, чего ты ее лафетом вперед тычешь. Мозги, что ли, не варят, телячья
голова...

Бойцы шлепают по воде с пулеметами, минометами, болтающимися на спине и
груди минами. Собираются кучками на берегу. Конечно, закуривают. Клишенцов
подбегает ко мне. Он совсем уже охрип.

- Бери четвертую и пятую и двигай! А я пушки сгружу. И сразу за вами...
Связного только пришлешь, чтоб зря не шататься. Сидорко такой у меня есть.
Все найдет. Спросишь у Фарбера, командира пятой роты.- И, притянув к себе за
борт шинели, шепчет в ухо: - Говорят, от той дивизии ничего не осталось.
Постарайся наших разведчиков найти. Они где-то там... В бой без меня не
впутывайся,- сует мне в руку фляжку.- На, подкрепись на дорогу.

Водка приятно обжигает горло и горячей струйкой пробегает внутри.

Командиры собирают людей. Один долговязый, сутулый, в короткой по колено
шинели, в очках. Его фамилия Фарбер. По-видимому, из интеллигентов - "видите
ли", "собственно говоря", "я склонен думать". Другой, Петров, тоненький,
щупленький, совсем мальчик. Меня это не очень радует.

Идем вдоль берега, в сторону города. Ноги вязнут в песке. Иногда
приседаем, когда свистят мины. Бойцы идут молча, с трудом передвигая ноги,
тяжело дыша, придерживая руками болтающиеся мины. Они сегодня прошли около
сорока километров.

Навстречу - вереницы раненых, по двое, по трое или в одиночку, опираясь
на винтовки. Спрашивают, где переправа.

Пули свистят над самой головой. Шлепают в воду. Трассирующие высоко
подпрыгивают и гаснут, в воздухе.

- Где немцы? - спрашивают бойцы у встречных. Те неопределенно машут в ту
сторону, куда мы идем.

- Недалеко... Ближе, чем до дому...

Проходим мимо белой постройки, должно быть водокачки; от нее тянутся
трубы". Потом дорога подымается вверх. По ней на руках тащат вниз пушку.

- Куда? - спрашиваю. Никто не отвечает.

- Куда пушку тащите?

- А ты кто такой? Не видишь, что делается? Немцам, что ли, оставлять.

Я вынимаю пистолет.

- Поворачивай назад...

- Куда?

Кто-то в расстегнутой шинели, в съехавшей на затылок пилотке толкает меня
в грудь.

- Видали мы таких... Герой! Не обращай внимания, Кацура! Тащи!

Я чувствую, что мне вдруг не хватает воздуха и что-то сжимает горло.

Пули ударяют уже по самому берегу.

На верху дороги,- отсюда виден только задранный шлагбаум, поваленный
столб и мотки сваленной проволоки,- появляются несколько фигур. Приткнувшись
к столбу, они стреляют, потом бегут вниз.

Кто-то задевает меня плечом и чертыхается.

Я поворачиваюсь и ударяю с размаху в белое, прыгающее передо мной лицо.

- Назад!..- кричу я во все горло так, что у меня в ушах звенит, и бегу
вверх по дороге.

Немцы оказываются сразу же за железной дорогой. Пути идут почти по самому
краю высокого берега. Застывшие вереницы цистерн на фоне чего-то горящего.
Строчит наш пулемет откуда-то справа, из-под колес.

Я пролезаю под вагоном. Шинель цепляется за что-то и трещит. Ужасно
мешает, путается между ног. Прижавшись лицом к рельсу - он приятный и
холодный,- стараюсь рассмотреть, где немцы. Перпендикулярно к путям - улица.
Мощеная, страшно прямая. Налево нефтебаки. Из одного валит дым. В стене три
большие дыры от снарядов с рваными краями. Точно раны. Направо обгоревшие
сараи, огороженные колючей проволокой.

Немцы, по-видимому, сидят в баках - красные, белые, зеленые точки несутся
оттуда. Цокают по цистернам.

Мысль работает невероятно отчетливо. Пулеметов у них, по-видимому, два,
и, по-моему, ручные. Минометов нет. Это хорошо. Фарберу надо ударить слева -
прямо в баки. Мне - по дороге - в обход баков справа. Пулеметы стреляют в
лоб. Надо успеть пробежать через дорогу и дальше вдоль каменной стенки.

Фарбер отползает. Ползет неловко, как-то бочком, припадая на правую
сторону.

Несколько пуль щелкает в цистерну, над самой головой. Тонкая, изогнутая
струйка керосина бьет в рельс передо мной, и я чувствую на лице мелкие, как
из пульверизатора, брызги. Взлетает ракета. Освещает баки, сараи, каменную
стенку. Неестественно пляшут тени, укорачиваясь и удлиняясь. Ракета падает
где-то за нами, слышно, как шипит.

Пора... Я закладываю пальцы в рот,- свисток свой я потерял еще под
Купянском. Мне почему-то кажется, что свистит кто-то другой, находящийся
рядом.

Бегу прямо на бак с тремя дырками. Справа и слева кричат. Трещат
автоматы. Бьют по колену засунутые в карман шинели магазины автомата. Кто-то
с развевающимися ленточками бескозырки бежит впереди меня. Я никак не могу
его догнать. Баки куда-то исчезают, и я вижу только ленточки. Они страшно
длинные,- вероятно, до пояса.

Я тоже что-то кричу. Кажется, просто "а-а-а-а". Бежать почему-то легко и
весело. И мелкая дрожь в животе - от автомата. Указательный палец до боли в
суставах прижимает крючок.

Опять появляются баки, но другие - поменьше, с трубами, извивающимися как
змеи. Труб много, и через них надо прыгать.

За баками немцы. Они бегут навстречу нам и тоже кричат. Черные ленточки
исчезают. Вместо них серая шинель и раскрытый рот. Тоже исчезает. В висках
начинает стучать, и почему-то болят челюсти.

Немцев больше не видно.

Впереди белые с железной решеткой ворота. Вот до них добегу и сяду, а
потом дальше... Но я не могу остановиться. Ворота уже позади, а передо мной
асфальтовая дорожка и какие-то корпуса.

Потом я лежу на животе и никак не могу всунуть новый магазин в автомат.
Руки трясутся. В пазу что-то застряло.

- Перебило автомат... Возьмите этот...

Это, кажется, Валега, но у меня нет времени оборачиваться.

Сквозь сетку - я лежу у низенькой каменной стенки, с мелкой, как в
птичниках, натянутой сеткой - опять видны бегущие немцы. Их много. Они бегут
через заводской двор, стреляют из своих черных автоматов, прижимая их к
животам, и это похоже на какой-то нелепый фейерверк. Немцы даже днем
стреляют трассирующими пулями.

Я выпускаю целый магазин, потом другой. Фейерверк исчезает. Становится
вдруг сразу тихо. Я пью воду из чьей-то фляжки и никак не могу оторваться.

- Селедку, что ли, ели, товарищ лейтенант? - говорит кто-то,
придерживающий фляжку, чубатый, в тельняшке и матросской бескозырке,
маленькой и мятой.

Я допиваю воду. Никогда такой, кажется, вкусной, холодной не пил. Ищу
Валегу. Он тут же, набивает магазин. Маленькой золотой кучкой лежат сбоку
патроны. Рядом с ним круглолицый парень торопливо, затяжка за затяжкой,
докуривает бычок. Плюет на него и вдавливает в землю.

Впереди двор - асфальтированный, совершенно гладкий заводской двор. За
ними свалка железа, паровоз с разбитыми вагонами и какое-то белое строение
вроде железнодорожного блокпоста с балкончиком. Сзади тоже двор - пустой и
большой.

Место дрянное: ни окопаться, ни укрыться - один низенький каменный
заборчик.

Надо захватить будку и железо, это ясно. Здесь нам не усидеть. Я передаю
приказание Фарберу и Петрову. Они тоже возле стенки, справа и слева от меня.
Парень в тельняшке втыкает капсюли в круглые с крупными насечками гранаты.

- Во... правильно,- подмигивает он черным сощуренным глазом.- Я эту будку
знаю. Мировая будка. И подвальчик что надо!

- Ты был там?

- Всю ночь просидели. Пока фриц не выгнал.

С вечера еще пришли. Разведка. КП искали.

Сует гранату в карман, одну втыкает за пояс. Фарбер подает знак, что у
него все готово. Несколько позже - Петров. Немцы начинают стрелять из
пулеметов откуда-то слева. Окопались уже, значит, сволочи. Надо торопиться,
пока другие не заработали.

Парень в тельняшке, пригнувшись, точно на старте,- одна нога отставлена,
другая согнута,- уголком глаза, напряженного, немигающего, смотрит на меня.
На левой руке, чуть пониже локтя, что-то наколото,- кажется, имя.

Я даю сигнал.

Что-то мелькает - темное и быстрое, обдающее ветром. Со стенки сыплется
штукатурка. Парень в тельняшке бежит прямо к будке, размахивая автоматом. До
будки метров шестьдесят, и двор абсолютно гладкий.

И вдруг весь он заполняется людьми, бегущими, кричащими, зелеными,
черными, полосатыми. Парень в тельняшке уже у будки. Исчезает в дверях.
Немцы беспорядочно стреляют. Потом перестают. Видно, как они бегут за
будкой. Их легко узнать по широким, без поясов, шинелям.

Все это происходит так быстро, что я ничего не успеваю сообразить. Вокруг
пусто. Я и Валега. И чья-то пилотка на сером асфальте.

Перелезаем через сетку. Согнувшись, бежим к будке. Посреди двора трое или
четверо убитых. Все ничком. Лиц не видно.

Около будки длинная, теряющаяся где-то в железе траншея. Спрыгиваю туда.
Кто-то роется в карманах убитого немца.

- Ты что делаешь?

Боец, не подымаясь, поворачивает голову. Два серых маленьких глаза на
угреватом, смуглом лице удивленно смотрят на меня.