ничего не спрашивала, - иногда ему казалось, что не стоило так рано
жениться и что вообще, быть может, жениться совсем не надо или, в крайнем
случае, лет до сорока. А через час они уже бежали куда-нибудь в кино, и
Николай не без гордости замечал, что в фойе на его Шуру все оборачиваются.
Оборачиваются, хотя она вовсе не считалась хорошенькой, и у нее много было
подруг, которые были куда красивее ее, и делали себе перманент, и брови
выщипывали, а вот оборачивались больше на Шуру. А она не обращала на это
никакого внимания - только смеялась. "Я вообще мужчин не люблю, - говорила
она, - от них табаком пахнет, и бриться почему-то не любят. Я б и за
Николая не пошла, если б не мама. Только для нее и вышла замуж..."
жили они хорошо и дружно и, может быть, не случись война, жили бы так и до
сегодняшнего дня...
Николае. Хороший парень - вот и все. Если вы зайдете к нему, он всегда
будет вам рад. Быстренько сбегает на угол, купит все что полагается. Через
полчаса будет уже петь песни, стараясь перекричать вас, потом выжмет
стойку на стуле и, посмотрев на пустой стол, предложит опять сбегать на
угол. Тут запротестует Шура, а он, весело подмигнув вам, скажет: "А что,
если мы мотнем на Днепр?" Это в случае, если вы зашли к нему летом и в
воскресенье. И вы не пожалеете, если поедете с ним. У него и удочки, и
червяки, и лодку он выберет самую легкую, и места он знает на Днепре самые
хорошие, - одним словом, время вы проведете с ним неплохо. Только не
заводите с ним разговора на международные темы: в этом он мало
разбирается. Правда, если б вы в свое время заговорили с ним об испанских
событиях, он вздохнул бы и сказал: "Эх, вот куда бы я поехал! Хороший
народ. И воюет хорошо. Наших вот только там маловато". И тут, может быть,
даже выругался бы.
Провоевал он три года - с 22 июня по 24 июля. Тяжелые три года. Но именно
в эти три тяжелые года Николай узнал то важное и нужное, чего не знал
раньше.
институте, - со многими из них он по-настоящему дружил. Но это было только
товариществом, не больше. Дружба людей, рожденная общностью работы,
учения, а может быть, и просто молодостью.
товарищи - это не просто твои товарищи, к которым ты привязан потому, что
они тебе нравятся, а что это и есть народ, то самое, что для Николая было
до войны большим, но все-таки до какой-то степени отвлеченным понятием. На
фронте Николай узнал народ. Узнал и оценил.
людьми, перед самим собой, ответственности за их жизнь, за правильно
принятое решение, за выполненную задачу. Без этого нельзя воевать. Об этом
надо помнить каждую минуту, каждую секунду, всегда, везде, при любых
обстоятельствах. Помнить, когда посылаешь людей в разведку, когда ведешь
их в бой, когда приказываешь отступать или окопаться перед противником,
который впятеро сильней тебя. Помнить, что приказ свят, что не выполнить
его нельзя, что, взяв эту высоту, ты, может быть, на день, на час, на
минуту приблизишь день победы. И помнить, что выполнять приказ будут люди,
жизнь которых зависит от твоей находчивости, сообразительности, ума и
опыта и у которых больше дней впереди, чем позади, у которых матери,
сестры, жены, дети.
великое чувство ответственности рождает другое, не менее важное на войне
чувство - чувство доверия солдат к тебе, своему командиру; именно оно -
великое и трудное чувство ответственности - убивает страх перед смертью,
рождает стойкость, упорство, волю, рождает победу, и именно оно превращает
веселого, беспечного, живущего своей молодостью малого в человека.
17
отрезанном от своих блиндаже. Дважды пересекал днем Волгу под обстрелом
двух пулеметов и минометной батареи. Отражал со своим взводом атаку
танков. Дай бог, чтоб этого никогда больше не было. Даже сейчас, как
вспомнишь...
бумагами, шкаф, набитый папками, протоколы обследований, акты... "Я,
инспектор такой-то, обследовал квартиру такую-то..."
самое главное. А здесь? "Место скользкое, не всякий усидит".
детьми, муж погиб, жить негде... Стоит и смотрит на тебя. Жить негде. На
руках дети. Плачут.
хорошенько.
маленький, красный. Николай бросил его обратно, подкинул еще несколько
полешек. Одно смешное, какое-то изогнутое, с кривым сучком, похожее не то
на собаку с хвостом-бубликом, не то на лицо старика с крючковатым носом. В
комнате совсем тихо, только потрескивают дрова и равномерно тикают над
головой часы с подвешенным вместо гири замком.
одно. Все навалилось сразу... На фронте, там приказ. Он усложняет жизнь,
но и упрощает ее. О многом можно не думать. Здесь приказа нет. Здесь ты
сам себе должен приказать. Приказать и выполнить.
Он даже вздрогнул, Шура или похожая на нее женщина, - Николай видел ее со
спины, - стояла в очереди у самого входа в распределитель. Когда он
подошел, часть очереди впустили внутрь, и ему так и не удалось увидеть
лица.
в последний раз. В первый и последний. Возможно, если б они встретились
еще... Но зачем об этом думать? Ведь он принял решение еще там, на своей
лужайке, и это правильное решение. Надо только, чтобы все стало на свое
место, стало так прочно, чтобы уже не сдвинуть.
время цепляется за маятник. Сколько раз повторял себе: надо заменить его,
повесить настоящую гирю. Завтра же он это сделает. Валя раз пять уже
опаздывала из-за этих часов на работу.
маятник - опять пошли.
пятница, по пятницам она всегда приходит раньше. Нет, сегодня у нее вечер,
он совсем забыл, - предпраздничный вечер в институте. Раньше двенадцати
часов она не вернется.
сейчас там так хорошо, последние осенние дни. Дубы и тополя еще зеленые,
еще осыпаются клены - в этом году все как-то запоздало. Валя насобирает
листьев - красных, желтых, золотистых, заполнит ими всю квартиру. Набьет
ему все карманы каштанами. Милый, забавный, рыжий сержант... Сколько еще
детского в этом солдате. Смешная... Убежала тогда. А потом три дня ходила
с таким лицом - страх, - не подходи. Вот тебе и сержант...
стаканом.
точно сама не знает, хочет она чаю или нет. - Ну что ж, налейте.
она не расстается последние тридцать лет, - большую кружку с охотником и
бегущим зайцем такого же роста, как охотник.
совершенно черного, как любит Анна Пантелеймоновна, чаю на стул. - Можете
меня поздравить.
верхом на валик.
хотят. Говорят, санминимума у Валерьяна Сергеевича не хватает. Шесть
метров, говорят, на человека надо, а у него одиннадцать.
не любит горячего чая.
бывало, после похода в хату, хозяйка о санминимуме ничего не говорит. А
здесь вот пожалуйста, - шесть метров на человека. В вашей, например,
комнате могла бы рота расположиться. И еще считалось бы, что свободно.
напрашивается в эту комнату. Он этого вовсе не хотел, сказал просто так, к
слову, а получилось вроде напрашивается.