последние месяцы, и вообще, ничего не надо будет соображать, лгать,
придумывать. Он войдет - и все. И они останутся вдвоем.
фальшивым голосом будет разговаривать с Николаем Ивановичем, разливать чай
и спрашивать о самочувствии и опять говорить об искусстве, о "Юности", обо
всем том, что составляет, как она пытается себя убедить, весь смысл ее
жизни, а на самом деле стало просто профессией, привычной профессией,
дающей определенное положение, признание, а заодно и эту мастерскую, в
которой она сейчас сидит и ждет, когда вернется к ней творческое
состояние...
как-то умела преодолевать. Она всегда оказывалась права. Всему находила
оправдание. Пожалуй, с тех пор, как пришло первое письмо от Вадима. Прочтя
тогда его кривые строчки о свободе, которую он ей дает, она впервые
подавила в себе внутреннее чувство стыда. И стало легче. И с тех пор она
всегда находила оправдания. И когда вышла замуж за Николая Ивановича. И
когда появился Юрочка. И затем Вадим. И когда Варя сказала ей: "Уезжайте",
и она ответила, что никуда из Яресек не тронется... Может быть, только
один-единственный раз она почувствовала нечто подобное тому, что
испытывала сейчас, - стыд, который ничем не успокоишь. Это было в тот
вечер, когда она явилась с шоколадным тортом к Дмоховским. Весь вечер ей
было не по себе. В час ночи она стала прощаться с каким-то смешанным
чувством облегченности и смущения. Наклонилась над Людмилой Васильевной,
поцеловала ее.
Васильевна, и Кира всю ночь видела потом эти глаза, черные, живые, умные,
на старческом лице, - вряд ли мы увидимся с тобой, но на прощанье хочу
тебе сказать то, что дозволено говорить только нам, старикам... Вот я
умираю, мне жить осталось совсем недолго, но я умираю спокойно. Я всем
могу смотреть в глаза прямо. Я прожила семьдесят девять лет, возможно, не
раз ошибалась, но не сделала ничего такого, за что могла бы покраснеть.
гитлеровцы не могли сломить.
потом забыла... Или постаралась забыть.
шесть.
шарф. Порылась в сумочке, вынула оттуда мятый листок бумаги, начала что-то
писать, потом скомкала, бросила листок на пол. Огляделась по сторонам,
направилась к двери, но вспомнила, что не выключила плитку, которую всегда
зажигала, чтоб было теплее, вернулась и выключила ее.
взглянула налево, в сторону потонувшего в морозном мареве высотного
здания, - улица была пуста, только две кошки пробежали из одного парадного
в другое, - и, свернув направо, через Плотников переулок вышла на Арбат.
Начал идти снег, очень крупный и густой.
сейчас хотелось.
Она знала только, что сюда, в мастерскую, где летом ей было так весело и
хорошо, она вернется не скоро. И что весело и хорошо ей будет тоже не
скоро.
позвонил только Юрочка. "Обиделся, - думала Кира Георгиевна, подавляя в
себе разочарование и в то же время чувствуя гордость за свой решительный
поступок. - Но что поделаешь, так надо".