договорном фундаменте, трезво заложенном: мы нужны друг другу, но при этом
абсолютно свободны. Светлана шутила, применяя формулу из диамата: свобода
это осознанная необходимость... И грустно добавляла, что после защиты
диплома придется ехать вслед за Андерсоном, куда он, туда и она, - в силу
этой самой заносчивой, но порой такой беспомощной, "осознанной" мадам.
перелом произошел в ресторане - центральном кабаке города, куда они со
Светланой стали частенько наведываться, следуя настойчивым пожеланиям нового
имиджа.
предыдущими. Весь зал как бы вращался вокруг двух центров, что было странно
для заведения. Первый центр состоял из группы городского криминала: столик
на шестерых мужчин, стрижки-ежики, втянутые в острые плечи, лица с показной
угрюмостью... Официанты мелькали кометами, ансамбль оплачен на весь вечер
вперед, посторонние заказы не принимаются. Бородатый электроорганист, он же
сидячий конферансье, блистал, кроме потной лысины, эзоповой, как ему
казалось, речью, сквозящей безвкусицей, угодливостью и елеем: "А теперь для
уважаемого Шуры из нашего центрального собора, только вчера покинувшего
жестокие и несправедливые места, звучит эта песня!..." Тягучий скрежет
бас-струны, фоновый свист микрофона и: "Меж высоких хлебов затеряла-ася
небогатое на-аше село, горе горькое по свету шлялося..." или: "Были мы
карманнички, были мы домушнички, корешок мой Симочка и я!..."
два стола вместе на дюжину крупных человеков, среди которых всего одна
маленькая розовая дамка. Свободное, без комплексов и оглядки на
"авторитетов", гортанное общение, стол ломится от жареного мяса и цветастых
бутылок. Музыка заказана, говоришь, "дарагой"? Грустно, жаль, опоздали,
ничего, бывает, Илларион, давай, генацвали, нашу: "Шемтвалули!..." Песня,
аккуратно и грамотно разложенная на два, три голоса, рокот и эхо гор.
Ансамбль безмолвствует в вынужденной паузе, не смея перебить, "авторитеты"
делают вид, что это их не интересует, с великодушным видом посматривают на
альтернативный центр. Им не нужны разборки, не нужен шум в людной точке,
подмечает Андерсон, их авторитет в данный вечер, в данном месте держится не
на прямой угрозе немедленной возможной расправы, а на имидже, который,
впрочем, имеет вполне реальную основу. Вес же кавказцев - образ раскованных
горцев, который является манерой их повседневного поведения, посему легко им
дается. Горцы отдыхают, криминалы - напряжены. Однако суть расстановки сил
это не меняет - вполне могло быть и наоборот: в том и другом случае сумма
векторов равна нулю.
посторонних, Андерсон попросил официанта убрать два оставшихся свободными
кресла: приятель, нужно с невестой поговорить, проблемы, понимаешь...
Официант кивнул - скорее, кинул поклон: как прикажите. Понял, что перед ним
не лох, подумал Андерсон и огляделся: с чего начать?
остальных полутора десятков столиков, роль наполнителя, среды, подставки, на
которой, как шумные юлы, вращаются чужие центры. Андерсон решил стать...
третьим "центром", таким образом нарушить векторную гармонию. Для этого
решения ему пришлось внутренне зажмуриться и приподнять планку своей уже
каждодневной наглости немного выше обычного: на величину приращения
"дельта", - как он математически выражался. Этих "дельт" было уже много
позади, поэтому от высоты планки порой захватывало дух. Но ни разу еще
Андерсон не отступил, хоть это стоило ему уже потери нескольких друзей,
обиды многих малознакомых и, еще больше, совсем незнакомых людей, сбитых в
хроническое растяжение больших пальцев обеих рук, шатающегося зуба и
красивого, но трудно обриваемого шрама на подбородке.
дуэт для танго, отметил Андерсон не без гордости: его роскошная женщина с
гигантским сиреневым бантом на гибкой талии умеет танцевать, таскает негра
только так. Да и он, видать, способный бой. Тарам-та-ра-рам!... Раз-два!...
Черное-белое, черное-белое! Длинная белая юбка не успевает за танцующими и,
как бы боясь отстать, то и дело обхватывает черный смокинг по узким
брючинам, залетая то справа, то слева. Пробегающий мимо официант смотрит на
Андерсона удивленно-сочувственно, Андерсон пожимает плечами: мол, я же
говорил, проблемы...
английские слова. Это в ее стиле: тренинг английского - превыше всего, не
упустит случая. Что ж, самый удобный момент для начала. Андерсон еще раз
оценил объекты для своего возможного нападения и еще раз оправдался перед
собой: дело не в симпатиях или антипатиях, просто "третий центр" нужен ему
лично, Андерсону, а всякое самоутверждение быстрее всего проходит через
конфликт. Итак, приоритеты. "Криминалы" - разумеется, ничего хорошего, но
все же более свои, чем грузины. Хотя бы потому, что местные. Значит, решено,
- грузины. И тут же выявил самое уязвимое место в кампании горцев: женщина.
Он представил этот и без того говорливый улей растревоженным: вах, слушай,
зачем себя так ведешь, ты мужчина - я мужчина, ладони к небу, палец в твою
грудь, в свою - кулак, клянусь мамой!... Вмешаются криминалы, вступятся за
"своего", все закончится миром, но Андерсона здесь запомнят, следующий раз
швейцар с орденской планкой встретит его "элитно": поклон-поклон, ладонь к
фуражке, здрасс-сь... ждем! Ждем!...
это внимания, ну ничего... Она оказалась худенькой девочкой в коротком, но
пышном, под балерину, розовом платье, с незамысловатой прической из гладких
темно-русых волос, в которой самой заметной деталью был непослушный
пружинистый завиток на виске, словно спиралька серпантина, украшающего
перламутровое маленькое ушко. По тому, как она держала голову на тонкой шее,
чуть набок, можно было предположить, что волосы в обычные дни жили
аккуратной мягкой косичкой, уютно мостящейся на хрупком плече и теребимой
тонкими смуглыми пальцами, которые сейчас лежали, как крошечные усталые
балеринки, почти без прикосновения, на предплечьях Андерсона.
Тамарой. Или Наной?...
внимательно и добавила: - Варя.
оценивая на звук собственного голоса необычное слово. - Редкое имя... Тем
более, для грузинки.
чего вы взяли, что я - грузинка?
неприязненные нотки. Он не любил, когда местные девушки ходили под руку с
выходцами из Кавказа, Средней Азии, с болгарами, африканцами - которых полно
училось в местных институтах. Он обернулся, нашел глазами Светку, уже,
казалось, хохочущую по-английски. "Оу, йес!... Оу, ноу!..." Нет, все-таки
правильно, что он выбрал сегодня объектом для нападения иноземцев.
Кавказа. Красивая у вас девушка.
друг. А вы тоже не одна? Я не имею ввиду всю вашу кампанию...
свой стол. - Вон тот, он отличается от всех. Огненные волосы.
африканца.
глаголет?
меня, пожалуйста".
облегченности. - А я то думал... А, скажите, Варвара, Барбара, Барби... -
можно я буду вас так называть?...
умолкла шестьдесят секунд тому назад.
неуверенны. Не только в силу того, что природа предусмотрела автоматически
вытирать из памяти болевые сектора, имеющие способность бесконечно, цикл за
циклом, травмировать прошлым выздоравливающее настоящее. Скорее всего еще и
оттого, что в какое-то мгновение в ресторане Андерсон ощутил себя
бесконечно, непоправимо обманутым. Такое бывает с разочарованно
пробудившимся человеком: только что там, за порогом сна, в руках была
какая-то прохладная розовая сказка - он соприкасался с нею, слышал ее мятное
дыханье, чистый ровный голос... И тогда утреннее настоящее, отрицающее сон,
которое наплывает всеми обычными радостными красками и звуками, -
раздражающе, неприятно, вероломно...
смутило ее осмысленную палитру. Куда подевалась логика (осталась одна
решительность, став отчаянной), которая уверенно прописывала
последовательность действий? Туда же, куда вдруг провалилась цель -