полстолетия раньше, чем доставили в кандалах первых каторжан. И уже тогда
некто Виннус, голландец, промышлявший в Москве в качестве переводчика и
советника, подал государю драгоценную мысль, что "можно всяких воров и
бусурманских полонянников сажать для гребли в цепях, чтобы не разбегались
и зла не учиняли. И чем, - развивал он свою мысль, - таким ворам и
полонянникам, которых по тюрьмам бывает много, втуне провиант давать, и
они бы на каторге хлеб зарабатывали".
стремившемуся ускорить развитие отечественной экономики, развернувшему
большое строительство при постоянном недостатке вольнонаемных рабочих рук.
будущему лету, которых по всем приказам, ратушам и городам собрать по
первому пути", - давал указание этот государь князю Ромодановскому 23
сентября 1703 года.
"видов". И их, оказывается, нетрудно было приготовить, то есть осудить в
большем или меньшем числе в зависимости от потребностей в даровых рабочих
руках. А потребность такая зело возрастала не только в центре России, но и
на ее все новых и новых окраинах и в Сибири.
воров, мошенников, картежников, разбойников и даже табачников, то есть
жевавших, нюхавших или куривших табак, что строжайше при некоторых
государях преследовалось. Закон, выражая неоспоримую мудрость государей,
повелевал сечь кнутом уличенных в курении, вырывать им ноздри и высылать в
отдаленные места, куда направлялись в первую очередь и государственные
преступники, "имевшие любопытство и пристрастие к не дозволенной
начальством политике, - смутьяны, горюны и горлопаны", - как было сказано
в одном старинном документе, попавшем на глаза студенту Бурденко.
каторги и ссылки, привыкший смолоду пристально вглядываться, вчитываться,
вдумываться во все, с чем приходилось сталкиваться.
политические и чаще всего интеллигенты, уже отбывшие каторгу или ссылку в
более глухих и дальних сибирских селениях, но не получившие позволения на
возврат в родные места. Под неослабевающим надзором полиции они работали
агрономами и врачами, педагогами и статистиками, инженерами и даже мелкими
чиновниками в разных учреждениях и организациях, иногда ими же созданных,
вроде Общества попечения о начальном образовании или Общества содействия
физическому развитию.
Особенно в домах легендарно богатого сибирского купечества. Кто-то
заметил, что, подобно тому, как российская аристократия стремилась в
начале XIX века приобрести для своих детей в качестве гувернера
англичанина или француза, так в конце того же века в Сибири состоятельные
люди поручали воспитание своих потомков ссыльным революционерам, нередко
воспитанным французами же в аристократических, дворянских семействах.
не сочувствовал политическим ссыльным, не хотел бы им помочь. Или,
напротив, не хотел бы воспользоваться их помощью. Ведь чаще всего это были
хорошо, отлично образованные люди, знавшие много ремесел, умевшие
организовать культурно-просветительное дело и вложившие в него в сибирских
условиях много инициативы, энергии и любви.
изредка приносил свои заметки. Пользовался их советами, например, по
поводу того, что читать. И несколько раз не без опаски брал у них для
чтения некоторые нелегальные брошюры.
политическими течениями, порождавшими рознь и порой ожесточенную вражду
между ссыльными. Да и не хватало времени у студента Бурденко разобраться
досконально во всех тонкостях политической борьбы. Приближались экзамены.
И в препараторской хватало работы.
полученную под строжайшим секретом книгу - "Сибирь" Георга Кеннана,
изданную в Берлине в 1891 году Зигфридом Кронбахом в не очень грамотном
переводе доктора Генриха Руэ и Александра Вольфа и неведомо какими тайными
путями попавшую в Сибирь, в Томск. Эта книга как бы открыла перед молодым
человеком железом окованные тяжелые двери сибирских тюрем.
Долгополова, студента-медика, который, закончив медицинское образование,
был накануне своего последнего экзамена, когда в Харькове произошли
студенческие волнения. Университетские власти призвали на помощь войска.
Нифонт Долгополов в ту пору не был ни революционером, ни сочувствующим
революционерам. Он только увидел, проходя близ университета, как казаки
хлещут нагайками его коллег-студентов.
низко и бесчестно бить беззащитных людей нагайками!
его как зачинщика беспорядка и отвезли в тюрьму.
чтобы пройти через множество страданий.
Бурденко больше других поразила именно эта и потому, наверно, что Нифонт
Долгополов тоже был студентом. И не просто студентом, а студентом-медиком.
И даже хирургом.
необыкновенно злобного исправника Ильина, запрещавшего ему лечить и даже
общаться с местным населением.
опасна. Надо было немедленно удалить пулю. Прибежали за помощью к
Долгополову. Он произвел операцию, хотя тем самым, оказывается, нарушил
параграф 27 Положения о полицейском надзоре.
заболел тифом.
бесплатно, передавало ему в тюрьму цветы и еду.
себя Ильина. Он обратился к губернатору с просьбой перевести Долгополова в
другую часть Тобольской губернии, где за ним можно будет учредить более
строгий и более надежный надзор.
исправника вынесли больного тифом Долгополова в одной рубашке на
октябрьский холод, уложили в телегу и повезли по тряской дороге, по
обледеневшим буеракам в Ишим...
это бывает с людьми живого и сильного воображения, все это невольно
прикинул на себе: ведь и с ним могло случиться подобное. И никто бы,
наверно, не защитил его, как не защитили же талантливого Нифонта.
НЕОЖИДАННАЯ РЕЧЬ
исподволь. Поводом к ним послужили события, происшедшие за несколько тысяч
верст от Томска, в императорском Санкт-Петербургском университете, где, по
слухам, "полиция и казаки вмешались в студенческие дела", - ворвались в
аудитории во время студенческой сходки и применили уже давно испытанное
средство решения интеллектуальных споров - нагайки. Словом, все было так
или почти так, как в Харькове перед последним экзаменом Нифонта
Долгополова.
хотя занятия вдруг прекратились и на кафедрах вместо профессоров уже
который день выступали ораторы из студентов.
а потому, что в эти дни в препараторской готовили препараты не только для
университета, но выполняли большой и очень срочный заказ, в котором
Бурденко, как и его товарищи по работе, был заинтересован материально. Вот
когда он мог послать домой впервые не десятку и не полторы, а может быть,
даже сотню рублей... Надо было только поскорее закончить заказ на
препараты, поступивший сразу из двух городов - Барнаула и Красноярска.
Работали и днем и ночью. Вздохнуть, как говорится, было некогда. И
все-таки урывками Бурденко дочитывал эту книгу "Сибирь", несколько раз
перечитав историю Нифонта Долгополова.
этой истории: ведь книга считалась запретной. Ее даже нельзя было
оставлять в общежитии, где почти каждый день теперь производился негласный
досмотр в сундучках и под матрасами "на предмет поиска чего-либо
несоответствующего", как выражался смотритель общежития, неофициально
служивший, наверно, не только в университете.
близком человеке, о друге, о брате или о самом себе.
втягивалось в дискуссии о том, имеет или не имеет права полиция
вмешиваться в университетские дела.
пожалуй, необходимо, чтобы полиция "принимала меры". Недопустимо-де
только, чтобы ей помогали казаки.
Одному надавали тумаков. Страсти кипели со все нарастающей силой. И