домой -- это неправильно. Да все неправильно. Надо было что-то умное
придумать. Я ему говорю, ты определись, что тебе от него надо -- чтобы он
работал или просто денег с него снять. А он говорит -- что получится.
Александр меня вообще беспокоит. Представляете, заявил тут, что ему на
понятия наплевать.
на понятиях и держатся.
можно было бы за секунду ногтем раздавить, если бы не законы.
не в законах. Законы ваши одним вам и понятны, они для вас. А понятия -- для
всех. Вот поэтому мы вам и нужны. А вы -- нам.
ерунде. Мне некогда. Если что-то срочное или сами не сможете разрулить,
звони. А так я сам тебя найду. Пока.
город. Очень плотный воздух на нем. Все тонкие миры забиты какими-то
разговорами, словами и знаками, многие из которых столь враждебны и алчны,
что испугали даже меня. Я спрашивал духов воздуха, но они все заняты
доставкой чужих слов, а те немногие, кто смог уклониться от этой работы,
служат охранниками путей, по которым ваши духовидцы получают пищу и сны. Я
еле вымолил позволение выйти этой дорогой, чтобы найти Сулеймана, ибо меня
не было в их списках.
сначала сделал себе разрешение находиться здесь, потом разрешение на
сокровища, потом пропуск на пользование путем, потом разрешение покидать
пределы вашего языка, потом еще несколько разрешений -- извини, ты их все
равно не поймешь. Все стало очень несвободно -- они говорят упорядочение, но
нет в этом никакого порядка. Теперь у меня есть все необходимые допуски, но
я отдал за них двенадцать земных жизней. Вот почему меня не было так долго.
думай ни о чем -- я сам тебя перенесу. Только не подглядывай.
чтобы попросить у него защиты для себя и своего богатства, Джинн просит
Хоттабыча отменить подарок. Хоттабыч соглашается, но не делает новые чудеса,
а расспрашивает Джинна о нашем мире. В свою очередь Джинн, вместо того чтобы
просить чудес от Хоттабыча или хотя бы выяснить, как он появился из пустого
кувшина, разговаривает с ним о вещах, не имеющих отношения к сюжету. Они
собираются на Манежную площадь, и Джинн не сразу осваивает способ
перемещения, предложенный Хоттабычем.
Глава двенадцатая,
подглядывать он сдержал, а вот ни о чем не думать просто не смог. Его
зажатое воображение исподтишка подкинуло ему картинку -- и глобус, и
лавочки, и фонари. Он представил себе все это так отчетливо, что когда
открыл глаза, ничего не изменилось. И даже люди, набросанные в его фантазии
штрихами, остались те же -- только приобрели детальные очертания.
мягких светло-серых -- в тон футболке -- "Keds" на босу ногу, с развязанными
шнурками, заправленными внутрь по краям стопы. Он еще немного поозирался,
подумал и укоротил рукава, чтобы до половины обнажить предплечье, прирастил
себе бицепс на несколько сантиметров и украсил правый замысловатой
татуировкой с восточным уклоном. Вместе с серьгой, шапочкой и косичкой все в
нем выглядело весьма стильно.
не удивляясь уже ни волшебному преображению Хоттабыча, ни тому, что такой
довольно спорный способ борьбы с пространством при помощи фантазии
эффективно сработал. -- Ты помолодел лет на двадцать!
не выглядел на свои... сколько там тысяч с лишним?
заточил. А что?
эфритов?
не важен как летосчисление ни для джиннов, ни для людей. Состояние старости
-- это время, оставшееся до естественной смерти. Или, если угодно,
удаленность от рождения. В своем возрасте я нахожусь посередине.
ночь! А это просто ты сделал шаг к смерти. И наоборот. Твоя близость к
смерти меняется в зависимости от изношенности в тебе твоей жизни. Жизнь
восстанавливается и изнашивается в зависимости от качества взаимодействия с
действительностью. А возраст тут ни при чем.
содержала в себе никакой новой идеи, была простым набором слов для
существующего извечно и потому -- банальна. К тому же она совершенно не
торкала Джинна в силу немноготы утраченных лет. Его давно мучил другой
вопрос. И он не смог более удерживать его в себе.
подобные этому.
Хоттабыч вздохнул:
Я был словом в этом кувшине. Я -- слово -- был в этой пустоте. Я, -- он
напрягся, -- есть весть, понимаешь? Сколько места, по-твоему, занимает весть
или несказанное слово? Ты распечатал кувшин, но разве такое простое действие
является достаточным для освобождения слова? Разве превозносил бы я тебя за
это дело, будь оно таким простым? Слово Я было заперто печатью великого
Сулеймана, да почиет на нем мир. Ты снял сию печать, освободил слово. Как --
для меня загадка, но воистину человек, победивший разум Сулеймана, да будет
светел сей муж во веки веков, достоин даров и поклонении. Кои я воздаю тебе
по мере своих ничтожных, скромных сил. И ты дал мне имя.
разговора. Но придавать этому значения для выводов не стал.
живой, настоящий. Вот тень от тебя... Ты абсолютно материален. А говоришь --
пустота.
частичек, которые есть ничто, которые есть всего лишь движение, я состою из
своей силы. Все, что ты можешь потрогать, -- это сила в пустоте. Так и я.
ему диалог такого рода в книжке, он бы его просто пропустил, если бы вообще
продолжал ее читать после этого.
писатель. Вспомнив про писателя, Джинн подумал, что раз Хоттабыч -- слово,
то надо бы его прояснить у писателя, к кому же еще обращаться по поводу
слов? И вообще надо срочно позвонить ему и рассказать все про кувшин и про
Хоттабыча. Правда, писатель наверняка не поверит Джинну, решит, что Джинн