просто в женщину, восхищающуюся сильным мужчиной.
- Я рада, что не ошиблась в вас. - Она опустилась в кресло и закурила
папиросу. - Кажется, вы способны завоевать мое сердце!
Но я остерегался этой женщины. Кто знает, какие причины на самом деле
побудили ее погубить Блейка!
- Мне трудно в это поверить, - меланхолично произнес я, отходя к окну.
- Вряд ли вы способны полюбить кого-нибудь, кроме себя.
Янковская не ответила, она только нервно погасила папиросу, долго
сидела молча, потом поднялась и тихо, не прощаясь, ушла.
Наступила пятница.
А мне было сказано: вторник или пятница, от пяти до семи, книжная лавка
на площади против Домской церкви...
Эта церковь, построенная еще в тринадцатом веке, один из красивейших
архитектурных памятников Риги, пережила все бомбардировки и превратности
войны, уцелела до наших дней и посейчас украшает старинную Домскую площадь.
Все мне нравилось в этом районе: и древняя церковь, и прилегающие к ней
узкие улочки и переулки, нравились выстроенные в готическом стиле дома и
вымощенные булыжником мостовые. Все здесь дышало стариной, все давало
почувствовать полет времени.
Я шел по Известковой улице, улице бесчисленных магазинов и
магазинчиков, посреди оживленно снующих прохожих. Тот, кто никогда не был
здесь прежде, не заметил бы ничего особенного: множество магазинов и
множество прохожих. Но я-то бывал на этой улице и раньше, всего несколько
месяцев назад, я-то замечал: вот магазин как магазин, а рядом пустое
помещение, запертые двери, голые витрины, и опять пустое помещение и
запертые двери...
И все же, чем дальше шел я по Известковой улице, тем больше улучшалось
мое настроение: все дальше уходил я от того, кто был Дэвисом Блейком, уходил
от его "цветов зла", и от "Цветов" Бодлера, и от изящных томиков Марселя
Пруста, от чужой просторной квартиры и от чужих, доставшихся мне в
наследство вещей, от нехитрых девушек и двуличной Янковской, от ее угроз и
заигрываний, от всего непривычного и чуждого, уходил и все больше становился
самим собой... Вот и Домская площадь, церковь и против нее букинистический
магазин. Большое окно, в котором выставлены книги. Низкая, наполовину
застекленная дверь.
Я открыл ее. Зазвенел колокольчик, прикрепленный к двери. Должно быть,
хозяин не всегда сидел в своей лавке и отлучался в помещение, расположенное
позади магазинчика. На этот раз хозяин находился у прилавка. Угрюмый,
небритый латыш. Седая щетина покрывала синеватые склеротические щеки,
разрисованные багровыми жилками.
Хозяин был не один: еще через дверное стекло я заметил, что над
прилавком склонился какой-то покупатель.
Я вошел и невольно сделал шаг обратно, неприятно пораженный встречей...
Я увидел Гашке! Да, того самого Гашке, с которым лежал в госпитале и
которого мельком видел в канцелярии гестапо. Он небрежно на меня покосился,
сделал вид, что не узнал, а может быть, и в самом деле забыл, и опять
склонился над прилавком. Усилием воли я принудил себя приблизиться к
прилавку. Перед господином Гашке в изобилии лежали открытки с изображением
обнаженных красавиц в весьма нескромных позах.
- Чем могу служить? - по-немецки обратился ко мне хозяин магазина.
Секунду я колебался, но пароль, полученный мною, звучал столь невинно,
что я решил не обращать на Гашке внимания.
- Я разыскиваю первое издание "Фауста". Первое издание, вышедшее в 1808
году.
- Вы хотите слишком многого, - ответил мне продавец.
- Я не пожалею никаких денег, - настойчиво сказал я.
- Откуда в моем скромном магазине может быть такая редкость? Но я могу
предложить вам одно из позднейших изданий с отличными иллюстрациями.
- Нет, мне нужно издание 1808 года, - настойчиво повторил я.
- И я бы взял с вас не слишком дорого, - настаивал на своем предложении
продавец.
- Нет, - твердо сказал я. - Мне нужно первое издание, если вы не можете
его достать, мне придется уйти.
Сказано было все, что следовало сказать для того, чтобы тебя признали
своим в этом тесном и темном магазинчике, но почему-то я не был уверен в
ответе. Меня смущало присутствие господина Гашке. Однако продавец не стал
медлить и толкнул дверь в помещение, примыкавшее к магазину, - маленькую
комнату с убогой железной койкой, с голым, ничем не покрытым столом и с
табуреткой, на которой стояло ведро с чистой водой. Похоже, что хозяин жил в
этой комнатке, напоминавшей тюремную камеру.
- Прошу вас, - произнес продавец. - Пройдите.
Сам он остался на месте, пропустил меня, и не я оглядеться, как в
комнату вошел Гашке.
Дверь затворилась. Гашке держал в руках открытки. Одним движением он
сложил их, как карточную колоду, и небрежно положил на край стола.
- Садитесь, товарищ Макаров, Андрей Семенович, - сказал он по-русски. -
Я уже давно жду вас. - Он указал на койку и сам сел на нее.
Я не мог еще прийти в себя оттого, что именно Гашке является человеком,
которому я должен предоставить всего себя.
- Мне приказано поступить в ваше распоряжение, - неуверенно произнес я.
- Вот я и пришел.
- Зачем так официально? - сказал Гашке. - Нас связывают не формальные
узы... - Этот человек точно высвобождал меня из каких-то тенет, которыми я
был опутан за время моей жизни под чужим именем. - Давайте знакомиться, -
просто сказал он. - Меня зовут Иван Николаевич Пронин. Майор Пронин. В
прошлом году мне пришлось заниматься делами, связанными с Прибалтикой. Вот
начальство и направило меня сюда...
Все это говорилось без всякой многозначительности, с той простотой и
естественностью, которая есть непременное свойство мужественных душ.
- Я ничем не должен отличаться от тех, чье доверие поручено мне
завоевать, - продолжал Пронин. - Фельдфебель Гашке - я теперь уже не унтер,
а выше - не только не хочет отставать от своих офицеров, а кое в чем хочет
их даже превосходить. Все в гестапо знают, что ни у кого нет лучших картинок
определенного содержания, чем у Гашке. Это создает мне популярность. Под
этим предлогом мне удобно заходить к букинистам. Обер Гашке пополняет свою
коллекцию!
Пронин прислушивался к какому-то шуму за стеной, помолчал -
по-видимому, это была ложная тревога - и опять обратился ко мне:
- Нам с вами надо обстоятельно поговорить, Андрей Семенович. Сейчас у
нас мало времени, да и место для этого неподходящее. Я не должен оставаться
здесь подолгу: это могло бы навлечь подозрения на нашего хозяина. А он еще
пригодится Латвии. Я предложу следующее...
Он думал всего несколько секунд.
- Завтра... Скажем, завтра между двенадцатью и часом Гашке отправится
со своей девицей в Межапарк. В гестапо самая горячка ночью, поэтому днем
позволено и вздремнуть и отдохнуть...
Он достал блокнот, сделанный со всей немецкой тщательностью, вырвал из
него листок и быстро начертил нечто вроде плана.
- Вот дорога, вот поворот, здесь развилина, направо дорожный знак...
Скажем, у следующего дорожного знака. Вы можете приехать на машине? У этого
дорожного знака и будет прохлаждаться Гашке с дамой своего сердца. С вашей
машиной что-нибудь стрясется, скажем, заглохнет мотор. Вам не останется
ничего другого, как обратиться за помощью к благодушествующему
фельдфебелю...
Все было совершенно ясно.
- Я пойду, а вы выходите минут десять спустя и возвращайтесь другой
дорогой, - распорядился Пронин. - Кстати, у вас есть с собой деньги?
- Не слишком много, - сказал я. - Я не знал...
- Много и не надо. Будете уходить, купите на всякий случай у нашего
хозяина две-три книжки...
Пронин забрал картинки и вышел, я услышал дребезжание колокольчика на
двери и вернулся в магазин. Хозяин равнодушно на меня посмотрел. Я купил у
него несколько немецких журналов, вышел на площадь и окольным путем
отправился домой.
Вечером я предупредил Янковскую:
- Завтра с утра мне понадобится машина.
Она усмехнулась:
- Ого, как вы стали разговаривать!
- Но ведь машина-то моя?
- Если вы действительно решили стать преемником Блейка, несомненно. -
Она подумала и спросила: - Куда же вы собираетесь на этот раз?
- На свидание, - смело ответил я. - С одним из оперативных работников
гестапо.
- Это в плане ваших разговоров с Эдингером? - Янковская испытующе
посмотрела на меня.
- Да, - твердо сказал я. - Думаю, мне стоит с ним сблизиться.
В ее глазах почти неуловимо - в этой женщине все было неуловимо -
сверкнула искорка радости.
- Что стоит вам делать, я объясню несколько позже, - сказала она
дружелюбно. - А что касается машины, я загоню ее во двор, и утром вы можете
ехать в ней хоть до Берлина.
Утром Марта накормила меня жареной камбалой - у нее были какие-то
особые хозяйственные связи с рыбаками и огородниками из-под Риги, - затем я
вывел машину, пожалел, что рядом нет капитана Железнова, и поехал за город.
Военному, как правило, достаточно лишь намека на карту для того, чтобы
отыскать требуемую географическую точку, а Пронин вычертил путь к своему
сегодняшнему местопребыванию достаточно тщательно. Я доехал до развилины,
нашел дорожный знак и неподалеку от второго знака в тени деревьев увидел
расположившегося на траве Гашке.
Сухая теплая осень пришла на смену мягкому прибалтийскому лету. Желтые
Бажанов Олег
Роллинс Джеймс
Браун Дэн
Афанасьев Роман
Белогорский Евгений
Роллинс Джеймс