- Все в сборе, - продолжает Ярославский. - Конференцию военной
организации считаю открытой. Обменяемся пока мнениями о том, как углубить
нашу работу среди солдат, а тем временем Ольга Сергеевна принесет списки
участников...
Но тут в передней новый звонок.
- Кто бы это? - удивляется Ярославский. - Не могла Ольга Сергеевна так
быстро обернуться!
Торопливо пробежала через гостиную горничная.
Костин прислушался.
В передней кто-то переговаривался.
- Кого еще там принесла нелегкая? Неужто в самом деле какой-то
страждущий?
Клопов и Ярославский схватили со стола журналы, Костин прижал руку к
щеке, Дрейер со скучающим лицом подошел к окну.
Конференция сразу превратилась в сборище незнакомых друг с другом
пациентов.
- Как долго, - недовольно заметил Дрейер, имея в виду горничную.
Вероятно, ей не удавалось выпроводить непрошеного посетителя.
Но оказался он, увы, совсем не тем лицом, которое можно выпроводить.
Дверь отворилась, и перед участниками конференции предстал...
жандармский ротмистр.
- Господа, вынужден прервать вашу беседу, - не без иронии объявил он. -
Прошу всех оставаться на своих местах.
Из кабинета выглянула Калантарова, выразила на своем лице удивление.
- Господин офицер... Что это значит?
- Ничего такого, сударыня, - не без галантности ответил ротмистр, - что
могло бы вас удивить. - Он театрально развел руками. - Господин Ярославский
вот уже несколько дней пользуется нашим неотступным вниманием... - Не
поворачивая головы, он крикнул: - Заходите!
Жандармы появились тотчас же. По всей видимости, они ожидали
сопротивления, поэтому их было более чем достаточно.
- Сударыня... - Ротмистр щелкнул шпорами перед Землячкой. - Если не
ошибаюсь, госпожа Берлин?
- Ошибаетесь, - холодно возразила Землячка. - Я лечусь здесь, и фамилия
моя вовсе не Берлин.
- Простите, тогда, может быть, вы назовете себя?
- Я не обязана называться, но если вы интересуетесь - Осмоловская.
- Отлично, госпожа Осмоловская, - весело сказал ротмистр. - Мы
разберемся в этом, но пока что попрошу следовать с нами, в тюрьме, я
надеюсь, вы вспомните свою настоящую фамилию.
Опять не глядя на своих помощников, приказал:
- Проводите эту даму.
Ротмистр улыбнулся, он был в отличном настроении.
- А этих господ придется обыскать, - сказал он, кивая на мужчин.
Землячка пошла к выходу. Не спеша надела в передней пальто,
посмотрелась в зеркало, спустилась в сопровождении двух жандармов по
лестнице. У парадного их ждала полицейская карета, впрочем, перед домом
стояла не одна, а целых три кареты. Землячка посмотрела вдоль переулка - по
противоположной стороне неторопливо шла Лизочка Леви.
"Как удачно, что она задержалась, - подумала Землячка - Появись
жандармы получасом позже, какие ценные документы попали бы к ним в руки!"
- Пожалуйте, - поторопил ее один из жандармов.
Землячка стала на подножку кареты, жандарм вежливо ее подсадил, дверца
захлопнулась, солдат на козлах крикнул, лошади понеслись, и карета
промчалась мимо Лизочки, старавшейся не спешить, чтоб не привлечь к себе
внимания.
Полиция
Сущевская полицейская часть.
- Выходите!
Она выходит из кареты и останавливается перед тяжелой дверью.
Ее вводят через караульное помещение во двор.
В глубине - тюремный корпус с зарешеченными окнами. Узкий темный
коридор, обитая железом дверь с глазком для наблюдения.
Дежурный надзиратель отпирает замок.
- Прошу.
В камере какая-то женщина...
Обычная тюремная камера. Голые стены, сводчатый потолок, окно с
решеткой, пол из каменных плит, две железные койки.
Землячка входит, и дверь захлопывается.
Кого послала ей судьба делить одиночество? Боже мой, да ведь она ее
знает! Это Генкина, мать Ольги Генкиной, зверски убитой в прошлом году
черносотенцами в Иваново-Вознесенске.
Землячка встречалась и с Ольгой и с ее матерью. Ольга была невестой
Ярославского, они собирались пожениться - и вдруг такая страшная, такая
безжалостная смерть...
Мать Ольги не была ни членом партии, ни революционеркой, не очень-то
разбиралась в революционных делах, просто была матерью своей дочери. Но
после гибели Ольги сказала, что будет помогать революционерам. В память
дочери. Не позволила горю сломить себя. "Я ничего не понимаю в ваших
теориях, - говорила она, - но я буду помогать товарищам моей дочери всем,
чем смогу". И она действительно оказывала революционерам множество услуг:
налаживала явки, носила передачи, доставала деньги.
Землячка подошла к ней.
- Розочка!
- Т-с-с... - Землячка отрицательно помотала головой. - Не называйте
меня.
- Когда? - спросила Генкина.
- Только что.
- Что-нибудь серьезное?
- Да.
Генкина прижала к себе Землячку.
- А вас за что? - спросила она Генкину.
- Да ни за что, - ответила та. - Взяли у меня на квартире одного
человека, я сказала, что даже не знаю его. Выпустят через несколько дней.
Они заговорили о тюрьме. Пожилая добрая женщина, не искушенная в
революционных делах, и профессиональная революционерка, не имеющая права
говорить о своей работе.
Землячка расспрашивала свою соседку по камере о порядках, установленных
в Сущевской части, о надзирателях, о передачах.
- А какой здесь врач? - поинтересовалась Землячка.
- Приличный человек, - сказала Генкина. - До ареста я передавала сюда
через него письма.
К помощи врачей Землячка прибегала в затруднительных случаях не один
раз; большей частью это оказывались порядочные люди, по характеру своей
профессии они видят немало человеческого горя и неплохо разбираются, кто
прав и кто не прав в этом мире, - поэтому-то для нее так важен был ответ
Генкиной.
Она и вправду чувствовала, что ее лихорадит. Быть может, тому виной ее
нервное состояние, а быть может, снова давал себя знать туберкулез, который
она нажила еще в Киевской тюрьме.
Она подошла к двери, постучала, глазок тут же приоткрылся.
- Вам чего?
- Доктора, - попросила Землячка. - Голова болит, кашляю, простудилась.
В Сущевской части содержались только подследственные, поэтому режим в
ней был мягче и к просьбам заключенных относились снисходительнее, чем в
обычных тюрьмах.
Надзиратель загромыхал замком, приоткрыл дверь.
- Это вам доктора?
- Мне.
- Можно, - сказал надзиратель. - Они у нас тут же при части во дворе
квартируют. Иногда к нам очень даже приличных господ привозят...
Он бросил пытливый взгляд на Землячку, покачал головой и опять
загромыхал замком.
Врач не заставил себя ждать. Это был сухонький старичок, привыкший за
время своей службы при полиции ко всяким оказиям.
- Чем могу служить?
- Боюсь, обострился туберкулезный процесс, - пожаловалась Землячка. -
Нельзя ли пригласить ко мне моего врача, я оплачу визит...
В те времена дамы были стеснительны сверх меры, многие из них
стеснялись раздеваться перед врачами-мужчинами, врачи нередко осматривали
своих пациенток в присутствии мужей и выслушивали через рубашку, так что
просьба Землячки прозвучала вполне естественно.
Перед доктором находилась очень приличная дама, она не просила его ни о
чем предосудительном.
- Какого же врача вы желаете?
- Марию Николаевну Успенскую.
Землячка назвала не того врача, какой ей был нужен, она действовала
осмотрительно. Мария Николаевна Успенская достаточно известный врач и добрый
человек. Она не связана с большевиками, и репутация ее безупречна. Должна
быть безупречна с точки зрения полиции. Раз или два Землячка встречалась с
ней и могла рассчитывать, что та выполнит просьбу.
Успенская появилась под вечер в сопровождении полицейского врача, и
тот, не желая стеснять даму при осмотре, деликатно остался в коридоре.
Успенская помнила Землячку в лицо - ее запоминали все, кто с нею
встречался, - хотя вряд ли помнила фамилию, под которой Землячка была ей
представлена.
Она напрягла память.