Чтение 21–й страницы книги ~Штурмовики над Днепром~

грохот из кабины стрелка доносится по переговорному устройству голос
Савичева:
- В-все п-понятно! Дав-вайте на посадку!
Нет уж, теперь потерпи, дорогой Гурий Кононович! Пикирую на посадочный
знак из белых полотнищ, выложенных буквой "Т". Плохо, что не убрались шасси.
Повторяю заход, изменяю режим. И снова знакомая картина, мотор трясет -
удержу нет. Когда сели, спрашиваю:
- Какие выводы, Гурий Кононович!
После перегрузок у него чуть осунулось лицо. Медленно отстегивая лямки
парашюта, Савичев отвечает:
- Всэ я-асно... Будэм шукать п-прячину...
- Пока не найдете, самолет не боеготов. Кстати, проверьте, почему не
убирались шасси.
В глазах старшего техника заплясали чертики.
- Так и д-должно быть...
Только тут я понял, зачем Гурий Кононович перед вылетом лазил в нишу
шасси: принимал меры против крутого пикирования. Ох, и хитрец!
- А если бы мотор "обрезал" и пришлось садиться на вынужденную?
- Вы в л-любом месте посадите, - льстит старший техник - Опыт у вас
есть...
Несколько суток лучшие техники и механики полка копались в моторе.
Помогала им заводская бригада. Но дефект так и не был найден. Пришлось мотор
заменить. О заковыристой неисправности сообщили на завод: вдруг она
проявится на других машинах.
Уже две недели на земле и в воздухе идут непрерывные бои. Не вернулся с
задания младший лейтенант Гапеев, летчик из эскадрильи Мартынова. Афанасий
Гапеев был известен в полку своими "тактическими" теориями. Он, например, не
признавал плотный строй и считал, что от него все несчастья: зенитки целятся
по ведущему, а попадают в ведомого. Поэтому Гапеев всегда увеличивал
интервал между ведущим в два раза больше против обычного. Друзья упрекали
летчика в "отсебятине", пророчили нападение вражеских истребителей. На это
Гапеев отвечал, что с любым "мессером" он справится. Наконец, поддавшись
требованиям товарищей, летчик занял свое место в строю. На втором же вылете
он был подбит и сел на вынужденную в районе своих войск. Наставление по
производству полетов предписывало: с места вынужденной посадки может
вылетать только командир подразделения. Поскольку Мартынова в полку не
оказалось, подполковник Смыков приказал вылететь за Гапеевым на По-2 мне с
инженером второй эскадрильи. Не успели мы дойти до стоянки "кукурузника",
как на горизонте появился Ил-2. Чья это машина? Все наши, кроме Гапеева,
были на стоянках. При подходе к аэродрому мотор штурмовика смолк. Летчик
выпустил шасси и пошел на вынужденную прямо на пологий бугор.
- Это же Гапеев! - закричал инженер, заметив номер самолета.
Вместе с замполитом полка майором Поваляевым мы подъехали на полуторке
к самолету. Гапеев и его воздушный стрелок уже вылезли из кабины. Водитель
полуторки Шура Желтова лихо затормозила у самого самолета. Гапеев доложил
майору: отказал мотор, экипаж здоров.
- Сколько же раз вы садились от линии фронта?
- Это - четвертый...
- Вы не имели права вылетать без разрешения с первой посадки! - строго
сказал Поваляев.
Гапеев ожидал похвалы, а здесь - упрек. Чем оправдаться?
- Товарищ майор, мы же еще не обедали!
Первой прыснула от смеха Шура. Не удержались от улыбки и мы. Веский
довод! Алексей Иванович сумел по достоинству оценить находчивость летчика,
обнял Гапеева и расцеловал:
- Молодец! Хорошо, что все закончилось хорошо. Но за нарушение
наставления отвечать все-таки придется.
Запомнился один из наиболее трудных для нашего полка дней наступления
на Миусе. С утра все летчики сделали по вылету и готовились ко второму.
Обстановка над полем боя была сложная, свирепствовали истребители противника
и его зенитки. Наши войска упорно продвигались вперед. Линия соприкосновения
с противником часто менялась, и штурмовикам надо было быть особо
внимательными, чтобы не ударить по своим. Сидим на командном пункте и ждем
сигнала на очередной вылет. На стоянке уже закончены заправка и зарядка
самолетов. Бомболюки штурмовиков заполнены противотанковыми, фугасными и
осколочными бомбами. Вынужденный перерыв плохо сказывается на настроении
летчиков, они томятся в ожидании. А здесь еще жара. Ведь июль - середина
лета. Наконец звонок из штаба дивизии. Все насторожились. Командир полка
слушает внимательно, делает пометки на карте, кивает головой, потом
откладывает трубку в сторону.
- Специальное задание. Требуются добровольцы. - Георгий Михайлович
обводит взглядом сидящих под брезентовым навесом летчиков.
- Кто поведет группу?
Непродолжительное молчание, всего двадцать-тридцать секунд. В это время
каждый взвешивает свои возможности. Ведь задание специальное, надо суметь с
ним справиться. Командир, конечно, понимает: поспешность здесь не нужна, но
трубка ждет.
- Я поведу...
Глаза командира теплеют. Берет трубку, сообщает:
- Поведет командир эскадрильи старший лейтенант Пальмов.
Смыков протягивает мне трубку. Слышу хрипловатый голос командира
дивизии гвардии полковника Чумаченко:
- Здравствуйте, товарищ Пальмов. Возьмите карту. Есть? Найдите
юго-западнее Дмитровки высоту 168,5. Она окружена нашими войсками. Нужно
помочь пехоте овладеть высотой. Отберите в группу лучших летчиков.
Обеспечите взятие высоты - все летчики получат награды. Если же хоть один
снаряд упадет на головы наших пехотинцев - трибунал. Задача ясна?
Мой ответ, видимо, был не совсем бодрый.
- Желаю успеха! - послышалось в трубке, и она замолчала.
Приказ по-военному строг и лаконичен. Только сейчас осознал всю
трудность и серьезность задания.
Желающих лететь оказалось больше, чем требовалось. Отбирая летчиков,
мысленно прикидываю, как искать эту проклятую высоту. Она-то ведь там не
одна, на ней нет метровых цифр "168,5". Жаль, не знаю, кто из авиаторов
находится сейчас на станции наведения... Со мной идут верные и старые боевые
друзья Александр и Павел Карповы, Амбарнов. Из молодежи первыми вызвались на
задание Игнатенко и Смирнов. Собрав группу, уточняю порядок взлета, сбора и
удара по цели. Предупреждаю: каждый из нас в ответе за успех вылета. Поэтому
в воздухе надо быть особо внимательными, постоянно информировать друг друга
об обстановке. Об этом, впрочем, можно и не говорить, но такова обязанность
командира: даже известные истины следует повторять, чтобы после боя не
сожалеть.
Запущены моторы. На крыло моей "семерки" вскочил штурман дивизии майор
Абрамов. Он специально для меня привез из штаба дивизии крупномасштабную
карту района цели. Вкладывая карту в планшет, в знак благодарности киваю
головой. Значит, в штабе дивизии придают этому заданию большое значение.
Группа идет хорошо. Волнение улеглось, и теперь мысли работают в одном
направлении. На подходе к линии фронта по взаимному расположению ориентиров
определяю место цели. Пора связаться со станцией наведения, получить "добро"
на работу. Вместо положенного ответа "Вас понял, разрешаю!" со станции
наведения поступила команда: "На подходе с запада группа "юнкерсов".
Атакуйте!". А как же основное задание? Может, изменилась обстановка? Там, на
земле, она лучше известна. Приказ есть приказ, и надо его выполнять. Справа
вверху я увидел около 30 вражеских бомбардировщиков. Высота у них свыше двух
тысяч метров, у нас - восемьсот. Расстояние между нами пять-семь километров,
оно быстро сокращается. "Юнкерсы" уже пересекают линию фронта. Повинуясь
приказу, доворачиваю вправо, перевожу группу в набор высоты. С тяжелым
грузом бомб делать это нелегко. "Юнкерсы" уже почти над головой, открывают
люки. Нет, не дотянуться нам до гитлеровцев, поздно спохватились. Сбросить
бомбы, чтобы облегчить самолет, нельзя: внизу свои войска. Такой
безграмотной команды наведенца еще не приходилось встречать.
К счастью, выручила четверка "яков". Они камнем свалились на "юнкерсы"
и разметали их строй. Гитлеровцы начали беспорядочно освобождаться от груза.
Чтобы не попасть под бомбы, отворачиваю группу влево и ложусь на курс цели.
Ругаю себя за связь со станцией наведения. Хотелось, чтобы все было как
лучше, а получилось вон как! На высотке видны взрывы снарядов: это ведет
огонь наша артиллерия. Но едва мы перешли в пикирование, как обстрел
прекратился. Первый заход делаем холостой - надо определить линию
соприкосновения войск. Прижавшись к земле, готовые к атаке наши пехотинцы
машут нам руками. Сейчас, друзья, мы вам поможем! С круга по одному пикируем
на вражеские траншеи, блиндажи, окопы и уходящие в тыл хода сообщения.
Летчики бьют с азартом, прицельно. Бомбы разворачивают бревна блиндажей,
снаряды рыхлят траншеи, пулеметы кропят свинцом окопы. Штурмовики выходят из
пике у самой земли, оглушая ревом фашистов, втиснувшихся в высоту. Надо
подольше подержать их в таком положении, чтобы головы не могли поднять. А
наша пехота тем временем все ближе подбирается к первой траншее. Пора давать
группе команду на сбор. Уже замелькали фигуры наших бойцов, ворвавшихся на
вражеские позиции. Теперь наша пехота довершит дело.
- "Коршун-73", западнее пять километров - танки. Атакуйте!
Голос по радио был категоричный, и это меня рассердило. Чем атаковать?
Бомбы и эрэсы сброшены, из боеприпасов остались одни пулеметные ленты!
Отвечаю: "Понял!" - и объявляю сбор группы. Чувствую, как неохотно летчики
отрываются от цели, от штурма обратных склонов высоты, откуда враг мог
выдвинуть подкрепление. Вражеские танки мы обнаружили сразу. Но,
присмотревшись, увидели, что там были и наши танки. Уже, наверное, несколько
минут длился танковый бой. С двух сторон горели рыжие костры клубами жирного
дыма.
Наконец на станции наведения спохватились: "Будьте осторожны, тут наши,
противник дальше..." Теперь нам хорошо видны черепашьего цвета коробки
гитлеровских танков. Даю команду на атаку и перевожу самолет в пикирование.