Вице-канцлер поморщился:
- Вы плохо осведомлены о симпатиях великого князя. Если бы вы
привезли ему одну пуговицу с мундира прусского солдата, ударили бы дробь
на барабане и распили с ним пива, - о, тогда, уверяю вас, вы стали бы его
другом...
Дуглас, трясясь над каждой копейкой, своего стола от жадности не
заводил, таскал де Еона за собой по домам вельмож, где они и нахлебничали.
Вскоре де Еон сделался незаменимым на всех попойках. Пил он в это время
много - гораздо больше, чем ожидали от человека с внешностью девушки. Но
так как рядом с ним мужественно напивались женщины, то на это никто не
обращал внимания.
В Аничковом дворце случилось быть на попойке у отставного фаворита
Разумовского, которого любила когда-то Елизавета, - так любила, что
патриарху в Константинополь даже написала: дозволь, родимый, Лешеньке
моему в постные дни мясцо кушать, и разрешил патриарх: ешь! Обнаглел
экс-фаворит настолько, что в исподнем гостей встречал. А жены гостей его
загодя по церквам свечки ставили, чтобы вернулись их мужья от Разумовского
живы, не до смерти покалечены.
Здесь же, в Аничковом дворце, де Еон встретил и Понятовского. Поляк
был действительно очарователен: какие мохнатые ресницы, какие жесты и
томный голос; как небрежно и красиво сбрасывает он плащ. Медали и движение
комет, нумизматика и обломки древности, Макиавелли и декорации Валериани -
Понятовский обо всем имел суждение. Но это был неглубокий ум, и де Еон
понял, что перед ним просто хороший начетчик с прекрасной памятью. И не
отказал себе в удовольствии съязвить:
- Ваш ум напоминает мне каботажное плавание. - За столом притихли
гости. - Да, - продолжил де Еон, - вы плаваете лишь вблизи берегов, но
страшитесь выплывать над пучинами.
Понятовский вспыхнул, и румянец еще более украсил его:
- Если бы мне заявил это Вольтер...
- Вам это заявил человек, заслуживший похвалы Вольтера! - опередил
его де Еон, но, чтобы избежать скандала, столь невыгодного сейчас, он
покинул попойку...
Слава его пера до Петербурга еще не докатилась, и свои книги де Еон
обнаружил только в кабинете Ивана Шувалова. "Ночной император" России был
человеком странным: он разломал медаль, выбитую в его честь, он отказался
от графского титула, он хлопотал об открытии гимназий, он строил Академию
художеств, но известный Чуди-Люсси-Пютланж печатал в "Литературном
хамелеоне" статьи Шувалова о.., философском камне.
И потешался меценат побоищем двух славных гладиаторов - Сумарокова и
Ломоносова! Резкая тень и резкий свет.
Де Еон же приглянулся Шувалову тем, что, как истый бургундец, не мог
испытывать отвращения к вину. Ни днем, ни ночью! Шувалов успокоился, когда
свалил кавалера под стол русским зверобоем, настоянным на порохе. А
однажды на половине фаворита, в домашнем затрапезе, появилась Елизавета, и
де Еон понравился императрице больше Дугласа. Воронцов теперь Дугласа
только выслушивал, но совещался больше с де Еоном, и звезда иезуита, еще
не успев разгореться, уже погасала. Стоило ему открыть рот, как решительно
выступал де Еон:
- Мой коллега, очевидно, не совсем правильно инструктирован. Мои же
инструкции, как более новые, говорят иное...
Шувалова издавна занимали связи с Вольтером. Россия не имела еще
своей истории царствования Петра I, и Елизавета, как "дщерь Петрова",
поощряла своего любимца в этом занятии. Именно в эти дни русский двор
отпустил Вольтеру 50 000 чистым золотом за написание книги о
преобразователе Отечества. Это было очень кстати сейчас, на острие войны,
- привлечь внимание Европы к государственным задачам России, и Петербург
покупал через Вольтера лучшее по тем временам перо мира "Вольтер не
оправдал надежд: его история Петра I - это, скорее, высокопарная сказка,
нежели историческое исследование.".
Шувалов велел допустить де Еона до русских архивов. Чиновники снимали
для Вольтера копии с петровских документов. Русская история поразила де
Еона своей закономерностью в развитии интересов государственности. Атташе
еще не определил к ней своего отношения, но решил заняться ею - на досуге.
Однажды ночью брызнули из рам стекла, дунуло ветром, и три выстрела
подряд разорвали тишину. Де Еон повалил свечи, сдернул со стула Дугласа.
Позже они вынули из своих подушек три громадные, еще горячие пули.
- Это в меня! - колотило Дугласа. - Вильяме.., в меня!
- Вы ошиблись и здесь, мой почтенный падре. Не забывайте: вы только
швейцар при дверях во французский ресторан, а стряпать на дипломатической
кухне приходится мне...
Покушение на французов не осталось загадкой истории, и позже планы
убийства миссии были обнаружены, как и следовало ожидать, в бумагах
канцлера Бестужева-Рюмина.
***
Потом у них болели животы - они стали бояться отравления. Дипломаты
запаслись в аптеке куском мышьяка. Каждое утро натощак де Еон с Дугласом
скорбно лизали его по очереди. К концу переговоров в Петербурге они с трех
лизаний дошли до сорока, делая себя невосприимчивыми к ядам. Тогда к
подобному способу прибегали многие, искушаемые в тайнах секретной политики!
Исподволь де Еон начал копать яму под секретаря английского
посольства - прекрасного Пяста.
- Зачем вам это нужно? - испугался Дуглас.
- Понятовский раздвинул свою постель на всю Европу. Именно через него
тянется цепочка преступлений до Лондона и Берлина!
- Бросьте, - волновался Дуглас. - Куда вы пишете?
- Я пишу в Варшаву. Там послом от Версаля человек огня и железа -
граф Брольи, пусть он вмешается в это дело...
Дуглас выхватил бумагу из-под руки де Еона:
- Вы не знаете Екатерины! Она не простит нам этого...
- Защищайся, негодяй! - И кончик шпаги уперся в кадык. - Ты осмелился
назвать меня болваном?
- Я не говорил этого.., клянусь! - шептал Дуглас.
- Нет, вы говорили...
Кое-как поладили. Де Еон связался с Варшавой, откуда в отозвании
Понятовского его поддержал граф Брольи. Как выяснилось, Понятовский уже
побывал в сарданапаловых объятиях сэра Вильямса, и де Еон стал трезвонить
этой новостью по Петербургу.
Случилась тут поездка в Кронштадт, где было обильное возлияние.
Понятовский спьяна сам ускорил свое падение. За столом он стал бранить
польско-саксонского короля Августа III и его канцлера Брюля:
- Они не гнушаются грабить польское шляхетство. По матери, урожденной
Чарторыжской, я должен быть князем Острожским, а король с канцлером не
возвращают мне это княжество, которое приносит им миллионные доходы...
Де Еон это запомнил. Яма уже вырыта, осталось только спихнуть в нее
Понятовского. Атташе повел атаку на этот раз не с нравственной стороны, а
с политической.
- Я не понимаю, - трещал он при дворе, - как русские могут терпеть у
себя человека, который, являясь подданным Августа, состоит на службе
Англии, союзницы Пруссии? К тому же, клевеща на курфюрста саксонского,
Понятовский отнимает у России союзника.
Бестужев-Рюмин едва не сказал де Еону грозное "цыц".
- Сударь, - заметил он кавалеру, - у нас на Руси есть такое
присловье: всяк сверчок знай свой шесток.
Но было уже поздно: скандал дошел до ушей саксонского канцлера Брюля,
и тот отозвал Понятовского в Варшаву. Это был крепкий удар по Вильямсу,
рикошетом досталось и королю прусскому. Из сердца Екатерины Понятовский
вырывался с кровью.
Учитесь у меня! - похвалился де Еон перед Дугласом.
Обескураженный Вильяме быстро нашелся и в этом случае.
- К чему эти россказни? - убеждал он русское общество. - Понятовский
не удален. Его призвал к себе сейм польский, который избрал моего
секретаря в нунции. Право же, юноша стоит этого!
Поздно вечером канцлер империи был приглашен на Большую Морскую улицу
- в дом Ивана Перфильевича Елагина. Как и следовало ожидать, Бестужева
встретила великая княгиня Екатерина Алексеевна с красными от слез глазами.
- Ну-ну, - хмуро сказал ей канцлер. - Даст бог, обойдется.
Екатерина решилась на отчаянный шаг, какого, наверное, сама не
ожидала от себя. Мать наследника российского престола, жена наследника
престола, она вдруг опустилась на колени перед этим ворчливым стариком в
нечесаном парике.
- Алексей Петрович, - простонала Екатерина, - я знаю: вы все
можете... Если вы скажете Брюлю саксонскому, чтобы хлеба не ел, и - не
будет! Верните же мне Понятовского.., умоляю! Сделаю для вас все, что ни
попросите. Только Понятовского мне отдайте...
Бестужев смотрел сверху, как тряслись ее плечи от рыданий, и быстро
соображал: как быть? Сердце его не дрогнуло от слез Екатерины - нет!
Просто он прикидывал сейчас, что выгоднее для него: вернуть Понятовского
или оставить в Варшаве?..
- Встаньте, ваше высочество, - сказал Бестужев. - Кому, как не мне,
старику, понять ваше чувствительное и нежное сердце!
ПРОСТОЙ РУССКИЙ ДВОРЯНИН
Вдали от интриг двора, свободный от влияний и подкупов, без пышности
и титулов, Федор Дмитриевич Бехтеев впрягся, как вол, в тяжкий хомут
русского дипломата на чужбине.
Перед отъездом Бехтеева выехал в Париж член Конференции и опытный
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Орлов Алекс