разжимая пальцев, а лишь слегка ослабляя их мертвую хватку. Как это могло
случиться?
ошибиться, то и дело слышались уверенные молодые голоса. О Тане он
запретил себе думать, он боялся и не хотел совсем ослабеть, если ее нет...
него заколотилось, это были люди, они сдержанно переговаривались, и потом
над самой его головой раздался осторожный хрипловатый голос.
потерпи, совсем чуток осталось.
такой знакомой интонации, как она ни пыталась скрыть, прозвучали страх и
страдание.
сверху воды, в то же время инстинктивно всем телом вжимаясь в камень.
оглушающе близкий голос Татьяны Романовны, и какая-то сдерживающая плотина
прорвалась, и Вася почувствовал подступившую к нему вплотную
заглатывающую, сосущую мглу бездонного ущелья.
хватило сил, казалось, вот-вот-и он сорвется.
позвякивание железа о железо, тихо и скупо переговаривались между собой
незнакомые голоса, суеверно боясь взглянуть вверх, Вася все-таки ощущал
тусклое скольжение фонарей в сыром воздухе, устрашающе фантастические
тени, медленно переползающие с расщелины в расщелину, и уже совсем
невероятно откуда-то из темноты рядом с ним появилось ярко освещенное
светом фонаря молодое мокрое, очень грязное лицо с внимательными,
участливыми глазами.
нем топкий шнур, сквозь вязкую внезапную глухоту (ему опять что-то
негромко сказали) Вася почувствовал, что его крепко и надежно стиснуло и
подхватило под мышками.
без него знал, что все плохое позади, но не мог с собою ничего поделать,
он не чувствовал своих онемевших пальцев и разжать их не мог.
повторил:
проминая, плечи и локти, затем опять плечи, и тотчас что-то словно
вонзилось в позвоночник. Пальцы сами собой разжались, отпуская деревце.
Вася глухо вскрикнул, в глаза плеснулась пронзительная чернота, пришел он
в себя уже наверху, на тропинке. Он сразу же увидел над собой смятое
радостью лицо Тани, светящиеся нежностью и любовью глаза. Вася прижмурился
и опять потерял сознание, и весь следующий день, уже окончательно придя в
себя и лежа в своей удобной постели, он, продолжая чувствовать под собой
сосущую бездонную пустоту, всякий раз тревожно вскидывался и окликал
Татьяну Романовну, с усилием поворачивая голову, он видел, что Татьяна
Романовна неотрывно, с каким-то новым, ранее незнакомым выражением смотрит
на него.
опять плохо?
Только внутри еще что-то дрожит. Знаешь, мелко-мелко так, с перерывами.
Да, Танюша, здорово нас вертануло! - запоздало спохватился он. - Ты
знаешь, Танюш, я тебе другое скажу, только не обижайся. Я ведь готов был
признать твою правоту в нашем разладе... что ж, думаю, жизнь одна, зачем
из себя пророка корчить? Ведь подругому и легче, и проще, конечно, думаю,
моя Татьяна Романовна права. Какого черта! Ведь я, если цель поставить,
могу не только паршивую лабораторию прибрать к рукам, а кое-что и
поинтереснее. Но знаешь, там точно кто-то вечный, неназываемый, кто все
про нас знает, точно в душу мне заглянул, наизнанку вывернул. И стало мне
невыносимо. Ах, дурак ты, дурак, думаю. Ведь помрешь и главного в жизни не
успеешь, того, что тебе определено, из всей тьмы-тьмущей выделено. Ведь
этого никто за тебя не сделает.
Подыхай!
лицом. - Не смей, не кощунствуй! Что ты все на свои плечи тащишь? Моя
вина, мне и отвечать.
Вася понял и ободряюще улыбнулся ей.
терзай себя, не ешь поедом. - Жить-то, что ни говори, хорошо, - сказал
Вася, с наслаждением ощущая кожей чистую, скользко-накрахмаленную
простыню. - Пожалуй, пауза моя затянулась, все, безделье кончилось, я т а
м это понял, в ущелье, я опять способен думать...
Романовна перебьет его и он не сможет сказать того, что хотел. - Я еще
отца вспоминал... никогда не вспоминал, он умер в пятидесятом, осколок
сидел с войны, осколок нельзя было трогать. Правда, отец еще жил с час или
полтора...
виноватыми, влажно блестевшими глазами, боялась шевельнуться.
напомнила Татьяна Романовна о своем присутствии.
представляешь, Танюш, отец задолго почувствовал приближение смерти...
только теперь я его понял! - Лицо Васи как бы осветилось изнутри
мучительной догадкой. - Я его видел вчера, когда повис как распятый...
брр! - неподдельно встряхнулся Вася. - Видел так ясно, как тебя вот
сейчас. Знаешь, т а м я почувствовал то, что всегда присутствует в нас и
чему мы, как правило, не верим. Я подумал, все, мой круг кончился, он
пришел за мной... он был живой, я бы мог дотронуться до него, если бы мог
освободить руки... Я его запах узнал, от него пахло, как в сильный зной от
перегревшегося камня или сгоревшего железа... До меня дошел этот запах
окалины, знаешь, Тапюш, словно я расстался с ним вчера. Но даже не это
главное!
выражением в глазах, снова и снова переживая поразивший его момент. - Отец
повторил то, что сказал мне перед смертью... слово в слово... "Береги,
Васька, совесть, слышишь, береги совесть, - сказал он, - как бы тебе
самому плохо ни было!" И тут, Тапюш, я понял, что останусь жить... Иначе
зачем бы он приходил? - сказал Вася, оттеняя смысл своих слов и голосом, и
выражением лица. - Да, да, зачем бы ему было приходить, зачем-то это было
нужно, чтобы он приходил! Меня словно огнем прожгло насквозь. Он помог
мне. Вот почему я рук не отпустил.
осторожно напомнила Татьяна Романовна. - Вот выпей еще грушевого отвара, я
прямо в чайнике заварила.
Действительно, мог быть больший результат.
бежал, а жизнь-то-тю-тю! - уже прошла.
ты рядом, что еще нужно? - Татьяна Романовна старалась скрыть
замешательство перед непривычной, обезоруживающей откровенностью мужа,
неловко отворачивалась, но против воли набегали слезы, мешая говорить. -
Ты не знаешь, какой ты, Вася... Ты замечательный.
отпущено. А если я что-нибудь и делаю не так, я потом понимаю,
раскаиваюсь. Было бы тебе хорошо и детям, а я что? Наша игра уже сделана,
Вася. Жизнь набело, Вася, не проживешь. А тут еще этот ужас. Вася, я спать
не могу, - шепотом пожаловалась она, - закрою глаза, и все перед глазами
кружится, и горы, и скалы, и деревья, никакой опоры под ногами, не за что
ухватиться, тянет вниз, как в воронку. Вася, страшно, хочу крикнуть, не
могу!
приду в себя, и мы с тобой по тому карнизу обязательно пройдем.
уж, Вася, с горами тебе придется распрощаться. Нам нашей родной
среднерусской равнины теперь до конца жизни хватит. - Брови Татьяны
Романовны сошлись в одну линию, ее тонкое лицо сделалось почти угрожающим,
Вася прихватил ее руку, слабо сжал, она затихла, уткнувшись ему в плечо,
вот так всегда, шумит она, шумит, кипятится, вроде бы все вокруг нее
вертится, а стоит ему пальцем шевельнуть, и все по его желанию выходит, он
из нее всю жизнь веревки вьет, все этим кончается.
скамейка у озера, Тимошка, Вася не мог знать того, что именно в эту ночь
Тимошка тоскливо метался до самого рассвета, время от времени тревожно
подхватывался, прислушиваясь, в доме было тихо, все спали на своих местах,
за стеной по-прежнему мирно шелестел дождь, и Тимошка пристыженно
укладывался обратно на свою подстилку. И только под утро дождь совсем
прекратился и выглянуло солнышко. Проснулась Семеновна, отворила настежь
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Самойлова Елена