Чтение 21–й страницы книги ~Возлюби ближнего своего~

- В Париж.

- Почему именно в Париж?

- Не знаю... Ведь человеку нужна какая-нибудь цель. Кроме того, там, видимо, легче скрываться.

- А почему бы вам не остаться в Швейцарии?

- Господин коммерции советник... - У Керна вдруг перехватило дыхание. - Если бы я мог... Если бы вы помогли Остаться мне здесь... Ведь достаточно какой-либо рекомендации... Или какой-нибудь работы у вас. Достаточно будет вашего имени, чтобы...

- Нет, нет, лично я ничего сделать не могу, - поспешно перебил его Оппенгейм. - Совершенно ничего. И я этого не имел в виду. Я просто спросил. В политическом отношении я должен быть абсолютно нейтральным. Абсолютно. И не могу ни во что вмешиваться.

- Это же не имеет ничего общего с политикой...

- В наше время все связано с политикой. В Швейцарии я - гость. Нет, нет, на это вы не рассчитывайте... - Оппенгейм все больше и больше раздражался. - Ну, а о чем вы еще хотели спросить у меня?

- Я хотел спросить, может быть, вам окажутся полезными в хозяйстве вот эти мелочи? - Керн вынул из кармана несколько вещей.

- Что там у вас? Духи? Одеколон... Не нужно! - Оппенгейм отодвинул флакончики в сторону. - Мыло?.. Ну, это можно взять. Мыло всегда пригодится. Покажите-ка! Прекрасно, прекрасно! Оставьте кусок здесь... Минутку... - Он сунул руку в карман, помедлил мгновение, сунул две монеты обратно в карман и выложил на стол два франка. - Вот! Я думаю, это - хорошая цена, не так ли?

- Даже очень хорошая, господин советник! - ответил Керн. - Мыло стоит один франк.

- Ну, это не имеет значения! - великодушно ответил Оппенгейм. - Только никому не говорите об этом. И так все делают из мухи слона.

- Именно по этой причине, господин советник, я бы и хотел взять ровно столько, сколько оно стоит, - сказал Керн.

Оппенгейм немного удивленно посмотрел на него.

- Ну, дело ваше. Впрочем, это хороший принцип - не позволять делать себе подарки. Я тоже всегда придерживаюсь этого правила.

После обеда Керн продал еще два куска мыла, расческу и три пакетика английских булавок. В общей сложности он заработал на этом три франка. Не рассчитывая особенно на что-то, он забрел, наконец, в прачечную, принадлежавшую Саре Грюнберг.

Фрау Грюнберг, женщина в пенсне и с нерасчесанными волосами, внимательно его выслушала.

- Вы ведь не профессиональный торговец, не правда ли? - спросила она.

- Нет, не профессиональный, - ответил Керн. - И мне кажется, я не слишком-то изворотлив для торговца.

- Хотите получить работу? Я как раз составляю инвентарную опись. И дня на два-три у меня найдется работа, Семь франков в день и хорошее питание. Можете прийти завтра в восемь утра.

- С удовольствием, - обрадовался Керн. - Но только...

- Я понимаю... От меня никто ничего не узнает. Ну, а теперь дайте мне кусок мыла. Трех франков хватит?

- Даже слишком много...

- Совсем это немного... Это даже мало. И не теряйте мужества!

- На одном мужестве далеко не уедешь, - ответил Керн, взяв деньги. - Но к людям рано или поздно всегда приходит счастье. И это уже лучше.

- Может быть, вы мне поможете и сегодня? Мне надо прибрать все. Работы часика на два. По франку - за час. Это вы тоже назовете счастьем?

- Конечно! - ответил Керн. - Правда, со счастьем тоже многого не сделаешь.

- Вы чему-нибудь учитесь, когда находитесь в пути? - спросила фрау Грюнберг.

- В пути - нет. Только в промежутках, когда я не в пути. Вот тогда-то я и размышляю обо всем этом и пытаюсь научиться чему-нибудь... Иногда даже у коммерции советников.

- А в белье вы разбираетесь? - спросила фрау Грюнберг.

- Только в самом простом. Не так давно в течение двух месяцев я в одном учреждении учился шить. Но только самые простые вещи.

- Это всегда пригодится, - сказала фрау Грюнберг. - Я даже умею вырывать зубы. Научилась этому лет Двадцать назад у одного дантиста. Кто знает, может быть, именно это умение и принесет мне когда-нибудь счастье...

Керн проработал у фрау Грюнберг до десяти часов вечера и получил, не считая ужина, десять франков. Вместе с другими эти деньги составили сумму, которой хватит на два дня и которой Керн обрадовался больше, чем ста франкам, если бы он получил их от коммерции советника Оппенгейма.

Рут ждала его в маленьком пансионе, который значился в списке Биндера. Там можно было прожить несколько дней нелегально. Рут была не одна. Рядом с ней на маленькой террасе сидел стройный пожилой мужчина.

- Наконец-то ты вернулся! - сказала Рут. - Слава богу! А я уже начала тревожиться.

- Ты не должна тревожиться. Когда человек боится, с ним в большинстве случаев ничего не случается. Случается только тогда, когда он меньше всего этого ожидает.

- Это софизм, а не философия, - сказал мужчина, сидевший с Рут за столом.

Керн повернулся в его сторону. Мужчина улыбнулся.

- Присаживайтесь и выпейте за компанию стаканчик вина. Фрейлейн Голланд может вам сказать, что меня бояться нечего. Меня зовут Фогт, и когда-то я был приват-доцентом в Германии. Составьте мне компанию и распейте со мной мою последнюю бутылку...

- Почему последнюю?

- Потому что завтра я ухожу на некоторое время на государственное содержание. Я устал и должен немного отдохнуть.

- На государственное содержание? - не понимая, переспросил Керн.

- Это я так называю... Но это можно назвать и тюрьмой. Завтра я отправлюсь в полицию и заявлю, что уже два месяца нелегально проживаю в Швейцарии. А поскольку меня уже два раза высылали, я получу несколько недель тюрьмы. Вот это я и называю государственным содержанием. Только надо обязательно сказать, что ты уже проживаешь в стране какое-то время, иначе нарушение границы расценивается как вынужденное, и тебя попросту снова выбросят за границу.

Керн посмотрел на Рут.

- Если вам нужны деньги... Я сегодня довольно прилично заработал.

- Нет, спасибо, - отказался Фогт. - У меня еще есть десять франков. Этого хватит на вино и ночлег. Просто я. устал и хочу немного отдохнуть. А отдохнуть мы можем только в тюрьме. Мне уже пятьдесят два, и здоровым меня не назовешь. И я действительно устал убегать и скрываться... Подходите и присаживайтесь. Когда человек слишком часто бывает один, он радуется обществу.

Он налил вино в рюмки.

- Это нойшателе - терпкое и чистое, как вода глетчера.

- Но тюрьма... - начал было Керн.

- Тюрьма в Люцерне хорошая. Для меня там даже "будет слишком роскошно. Лучшей тюрьмы и желать не надо. Боюсь только одного: что не смогу туда попасть, что Приговор окажется слишком мягким, и сердобольный судья Просто пошлет меня к границе. Тогда все придется начинать сначала. А нам, так называемым арийцам, это еще труднее, чем евреям. У нас нет религиозных общин, которые бы нас поддерживали. И нет единомышленников. Но не будем об этом... - Он поднял рюмку. - Выпьем за все прекрасное в мире! Оно никогда не погибнет.

Рюмки чисто и мягко зазвенели. Керн выпил прохладное вино. "А Оппенгейм меня даже соком не угостил", - подумал он и присел за стол рядом с Рут.

- Я боялся, что придется провести вечер в одиночестве, - сказал Фогт. - Но тут подвернулись вы. Какой прекрасный вечер! Этот прозрачный осенний воздух...

Они долго сидели на полуосвещенной террасе и молчали. Несколько мотыльков настойчиво бились о горячее стекло лампы. Фогт спокойно сидел, откинувшись на спинку стула, и мысли его, казалось, витали где-то далеко. И сидящим вместе с ним внезапно показалось, что этот человек с тонким лицом и ясными глазами, человек из погружающегося в пучину столетия, прощается с миром спокойно и обдуманно.

- Радость жизни, - задумчиво сказал Фогт, словно обращаясь к самому себе. - Радость жизни - покинутая дочь терпимости. В наше время ее не стало. А к ней многое относится. Познание и рассудок, скромность и спокойное отречение от невозможного. Все смыто диким казарменным идеализмом, который хочет сейчас улучшить мир. Люди, считавшие, что улучшают мир, всегда его ухудшали, а диктаторам никогда не были знакомы радости жизни.

- Те, кому диктовали, тоже радостей не испытывали, - вставил Керн.

Фогт кивнул и медленно выпил глоток прозрачно-о вина. Потом посмотрел на озеро в лунном свете, отливающее серебром и окруженное горами, словно стенками драгоценной раковины.

- Им ничего не продиктуешь, - сказал он. - И мотылькам - тоже. И тем вот - тоже нет... - Он показал на несколько прочитанных книг. - Гельдерлин и Ницше. Первый пел жизни самые чистые дифирамбы, другой мечтал о божественных танцах Диониса, - и оба кончили безумием. Будто природа где-то поставила границу.

- Диктаторы не сходят с ума, - сказал Керн.

- Конечно, нет! - Фогт встал и улыбнулся. - Но нормальными людьми их тоже нельзя считать.

- Вы действительно пойдете завтра в полицию? - спросил Керн.

- Да, хочу. Всего вам хорошего и большое спасибо за желание мне помочь. Сейчас я еще спущусь на часок к озеру.

Он медленно побрел вниз по улице. Улица была безлюдна и тиха, и шаги его слышались еще некоторое время даже после того, как его поглотила тьма.

Керн взглянул на Рут. Она улыбнулась ему:

- Ты боишься? - спросил он.

Она покачала головой.

- У нас это все иначе, - сказал он. - Мы - молоды. Мы выдержим.

Два дня спустя из Цюриха приехал Биндер - свежий, элегантный, уверенный.

- Как дела? - спросил он. - Все в порядке?

Керн рассказал ему о своей встрече с коммерции советником. Биндер выслушал его внимательно и рассмеялся, когда Керн рассказал ему, что попросил Оппенгейма Порекомендовать его кому-нибудь.

- Это было вашей ошибкой, - сказал он. - Это один Из самых трусливых людей, которых я знаю. Но я накажу его сейчас за это - нанесу, так сказать, визит вежливости.

Он исчез, а вечером вновь появился, держа в руке бумажку достоинством в двадцать франков.

- Поздравляю! - похвалил его Керн.

Биндер передернул плечами.

- Ничего хорошего не было, можете мне поверить. Господин националист Арнольд Оппенгейм все понимает ради своих миллионов. Деньги делают людей ужасно бесхарактерными, правда?

- Безденежье - тоже.

- Верно, но это случается реже. Я его изрядно испугал дикими вестями из Германии. Он дает только со страха. Чтобы откупиться от судьбы. Разве это не значится у вас в листе?

- Нет. Там стоит только: "помогает, но после нажима".

- Это то же самое. Ну, ладно, может быть, мы еще встретим коммерции советника на проселочной дороге как Коллегу. Это вознаградит меня за многое.

Керн рассмеялся.

- Он-то уж найдет выход! А почему вы оказались в Люцерне?

- В Цюрихе стало слишком жарко. На моих пятках висел сыщик. И потом, - лицо его помрачнело, - я иногда заезжаю сюда, чтобы забрать письма из Германии.

- От родителей?

- От матери.

Керн промолчал. Он вспомнил о своей матери. Он писал ей время от времени, но ответа от нее получить не мог - слишком часто менял адреса.

- Вы любите пирожные? - спросил Биндер спустя минуту.

- Люблю.

- Подождите минутку...

- Вскоре он вернулся, держа в руке небольшую картонную коробку с песочным тортом, тщательно завернутым в шелковистую бумагу.

- Сегодня прибыл с таможни, - объяснил Биндер. - Здесь его получили мои люди.

- Вот вы и наслаждайтесь им сами, - сказал Керн. - Его пекла ваша мать, это сразу видно.

- Да, торт пекла моя мать. Но именно по этой причине я и не хочу его есть. Просто не могу.

- Не понимаю... О, боже ты мой! Если бы я получил от матери такой торт! Я бы ел его целый месяц! Каждый день - по маленькому кусочку...

- Да поймите же меня! - сказал Биндер сильным, но глухим голосом. Не для меня она его посылала! Для моего брата...

Керн уставился на него.

- Вы же говорили, что ваш брат умер!

- Да, конечно. Но она этого еще не знает.

- Не знает?

- Да, не знает... Не могу я ей написать об этом! Просто не могу! Она тут же умрет, если узнает такое. Он был ее любимцем. Меня она не особенно любила. И он был лучше, чем я. Поэтому и не выдержал. А я пробьюсь! Конечно, пробьюсь! Вы же сами видите! - И он отшвырнул деньги Оппенгейма на пол.

Керн поднял деньги и положил их снова на стол. Биндер сел и закурил сигарету. Потом вынул из кармана письмо.

- Вот, это ее последнее письмо. Пришло вместе с тортом. Прочтите, и вы поймете, что оно не может оставить человека равнодушным.

Письмо было написано на голубой бумаге мягким косым почерком, каким пишут молодые девушки.

"Мой дорогой Леопольд!

Твое письмо я вчера получила и так обрадовалась ему, что должна была присесть и успокоиться. Потом я его вскрыла и стала читать. Мое сердце работает уже не так хорошо из-за волнений, ты это наверняка знаешь. Как я рада, что ты, наконец, нашел работу. Не огорчайся, что зарабатываешь немного. Если будешь стараться - продвинешься. А потом ты снова можешь учиться. Дорогой Леопольд, присматривай за Георгом. Он такой порывистый и неосмотрительный. Но пока ты с ним, я спокойна. Сегодня утром я испекла тебе песочный торт, который ты так любишь. Я посылаю его тебе. Надеюсь, он не успеет очень высохнуть. Правда, песочный торт и должен быть немного сухим. Иначе я испекла бы тебе франкфуртский крендель - ты его любишь больше всего. Но он наверняка по дороге испортится. Дорогой Леопольд, напиши мне, как только у тебя будет время. Я все время беспокоюсь. Нет ли у тебя фотокарточки? Надеюсь, что мы опять будем все вместе. Не забывай меня.

Любящая тебя мать. Привет Георгу".

Керн положил письмо на стол. Он не отдал письмо Биндеру в руки, а положил его на стол рядом с ним.

- Фотографию, - задумчиво сказал Биндер. - Где мне достать его фотографию?

- Она получила последнее письмо от вашего брата только недавно?

Биндер покачал головой.

- Он застрелился год тому назад. И с тех пор пишу я. Каждые две недели. Почерком брата. Научился его подделывать. Она не должна ничего узнать. Не должна!.. А вы как думаете? Должна она узнать об этом или нет?

Он настойчиво посмотрел на Керна.

- Ну, скажите, что вы думаете?

- Думаю, что так для нее будет лучше.

- Ей шестьдесят... Уже шестьдесят! И сердце ее отказывается работать. Долго она не проживет. И я думаю, Мне удастся сделать так, что она ни о чем не узнает. О том, что он сам наложил на себя руки, понимаете? Этого Она никогда не смогла бы понять.

- Понимаю...

Биндер поднялся.

- Ну, а теперь мне нужно снова написать письмо... От него. Тогда у меня будет спокойнее на душе... Фотографию? Где мне достать его фотографию?

Он взял со стола письмо.

- Возьмите торт, прошу вас. А если не хотите сами попробовать, отдайте Рут. Не обязательно говорить ей, как он вам достался.

Керн находился в нерешительности.

- Это очень вкусный торт. Я только отрежу от него кусочек, вот такой...

Биндер вынул из кармана нож, отрезал небольшой кусочек и положил его в конверт своей матери.

- Вы знаете, - сказал он, и лицо его при этом как-то странно изменилось, - Брат никогда не испытывал к матери большой любви. А я... я! Смешно, правда?

И он ушел в свою комнату.

Было около одиннадцати часов вечера. Керн и Рут сидели на террасе. По лестнице спустился Биндер. Он был снова спокоен и элегантен, как и всегда.

- Пойдемте со мной куда-нибудь, - предложил он. - Не могу заснуть. И в одиночестве оставаться не хочу. Я знаю надежный ресторанчик. Сходимте на часок. Доставьте мне удовольствие!

Керн посмотрел на Рут.

- Ты не устала? - спросил он.

Она покачала головой.

- Доставьте мне удовольствие, - снова попросил Биндер. - Только на часок. Чтобы отвлечься.

- Хорошо...

Биндер привел их в кафе-бар. Здесь танцевали. Рут заглянула в дверь.

- Здесь слишком роскошно, - сказала она. - Это не для нас.

- Для кого же оно еще, как не для нас, космополитов, - ответил Биндер с горькой усмешкой. - К тому же оно и не так уж роскошно, если вы присмотритесь повнимательнее. Роскошно только в той степени, чтобы можно было чувствовать себя в безопасности от шпиков. Коньяк здесь тоже не дороже, чем где-либо. А музыка - намного лучше. Человек иногда нуждается в этом. Входите, здесь как раз есть места.

Они сели за столик и заказали что-нибудь выпить.

- Используем все, - сказал Биндер и поднял рюмку. - Давайте веселиться! Жизнь скоро кончится, а после нашей смерти людей не будет интересовать, было нам весело или грустно.

- Правильно! - Керн тоже поднял рюмку. - И давайте предположим, что мы - полноправные граждане этой страны, правда, Рут? Люди, у которых есть в Цюрихе квартира и которые приехали в Люцерн прогуляться.

Рут кивнула и с улыбкой посмотрела на него.

- Или туристы, - добавил Биндер. - Богатые туристы!

Он выпил свою рюмку и повторил заказ.

- Вы будете еще пить? - спросил он у Керна.

- Позднее.

- Выпейте еще. Так скорее придет настроение. Прошу вас, выпейте.

- Хорошо.

Они сидели за столиком и наблюдали за танцующими. В кафе было много молодых людей, не старше, чем они, но на заблудившихся детей были похожи только они трое. И не принадлежа этому обществу, они сидели здесь с широко раскрытыми глазами. Причиной этому была не только их бездомность, стиснувшая их словно серым кольцом, причиной этому была также их безрадостная юность, без больших надежд и без будущего. "Что это с нами? - подумал Керн. - Мы же пришли веселиться! И у меня есть все, что только я могу иметь. И даже больше. Так в чем же дело?"

- Тебе здесь нравится? - спросил он у Рут.

- Да, очень, - ответила она.

Свет в кафе погас, по танцевальной площадке заскользил цветной прожектор, и стройная, миловидная танцовщица закружилась по паркету.