Чтение 21–й страницы книги ~Время жить и время умирать~

- Нет. - Гребер выпил рюмку коньяку. Он злился, что сказал о женитьбе, но Альфонс застал его врасплох.

- Еще одну, Эрнст! Ведь женятся не каждый день!

- Ладно.

Биндинг поставил свою рюмку на стол. Он был слегка растроган. - Если тебе понадобится помощь, ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на Альфонса Биндинга.

- Какая помощь? Ведь это дело несложное.

- Для тебя - да. Ты солдат, и тебе никаких особых документов не требуется.

- Нам обоим не требуется. Это браке фронтовиком.

- По-моему, твоей жене все же понадобятся обычные документы. Но ты увидишь. Если дело затянется, мы всегда сможем нажать, у нас ведь есть свои люди в гестапо.

- В гестапо? А какое отношение имеет гестапо к браку с фронтовиком? Ведь это их не касается.

Альфонс осанисто улыбнулся. - Нет ничего, Эрнст, что бы не касалось гестапо. Ты, как солдат, не так это чувствуешь. Все же нечего тревожиться. Ведь ты женишься не на еврейке и не на коммунистке. Но справки, вероятно, все же будут наводить. Рутина, конечно.

Гребер не ответил. Он вдруг очень испугался. Если будет производиться расследование, то, конечно, выяснится, что отец Элизабет в концентрационном лагере. Он об этом не подумал.

- А ты уверен, что это так, Альфонс?

Биндинг снова наполнил рюмки. - Не сомневаюсь, да ты не беспокойся. Ты же не собираешься смешивать свою арийскую кровь с кровью ублюдков или государственных изменников. - Он ухмыльнулся. - Успеешь еще попасть под башмак жены, Эрнст, не бойся.

- А я и не боюсь.

- То-то и оно! Ну, твое здоровье! Прошлый раз ты тут у меня познакомился кое с кем из гестапо. Если дело затянется, они нам помогут, нажмут, где надо. Это, я тебе скажу, крупные шишки. Особенно Ризе, тот худой в пенсне.

Гребер задумался. Элизабет отправилась утром в ратушу за своими бумагами. Он сам настоял на этом. "Ах, черт, что я наделал, - подумал он. - Вдруг на нее обратят внимание! До сих пор ее не трогали. Недаром есть старое правило: не вылезай вперед, если чуешь опасность. Вдруг кому-то там, в гестапо, что-нибудь не понравится, и Элизабет отправят в концлагерь только потому, что ее отец уже сидит там". Гребера даже в жар бросило. А если о ней начнут наводить справки? Скажем, у надежного члена нацистской партии фрау Лизер? Он встал.

- Что случилось? - спросил Биндинг. - Ты же еще не допил. От счастья одурел немножко, а?

Он громко рассмеялся своей шутке. Гребер взглянул на него. Всего несколько минут назад Альфонс был для него просто добродушным, немного зазнавшимся малым, и вдруг он почувствовал в нем представителя грозной силы, таящей в себе еще неведомую опасность.

- Твое здоровье, Эрнст! - сказал Биндинг. - Пей! Славный коньячок - "Наполеон"!

- Твое здоровье. Альфонс!

Гребер поставил рюмку на стол.

- Слушай, Альфонс, - обратился он к Биндингу. - Будь другом, дай мне килограмм сахару из твоей кладовой. В двух пакетах, по полкило.

- Кускового?

- Все равно. Был бы сахар.

- Идет! Но зачем он тебе? Ты теперь и сам должен быть как сахар, верно?

- Мне надо тут сунуть одному человеку.

- Сунуть? Да ведь мы, дружище, вполне можем обойтись без этого. Пригрозить гораздо проще. И действует крепче. Могу это сделать для тебя.

- Пока не стоит. Да это, в сущности, и не взятка. Скорее, благодарность за услугу.

- Ладно, Эрнст! А свадьбу сыграем у меня, да? С таким шафером, как Альфонс, ты не пропадешь.

Гребер быстро соображал. Четверть часа назад он нашел бы предлог для отказа. Теперь же он не решался.

- Едва ли мы будем пышно праздновать, - сказал он.

- Ну, это уж предоставь Альфонсу! Ты ведь сегодня у меня ночуешь, да? Зачем тебе возвращаться, напяливать форму и рысью нестись в казарму! Лучше оставайся. Я дам тебе ключ от парадного, можешь приходить когда угодно.

Гребер с минуту колебался.

- Хорошо, Альфонс.

Биндинг сиял.

- Вот это разумно. И мы сможем, наконец, уютно посидеть и поболтать. До сих пор нам никак не удавалось. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. - Он сгреб в охапку одежду Гребера и взглянул при этом на мундир с орденами. - Ты мне еще не рассказал, как ты их заработал. Должно быть, славно потрудился!

Гребер поднял голову. На лице Биндинга вдруг появилось то самое выражение, как в тот день, когда пьяный эсэсовец Гейни расхвастался насчет своих подвигов в команде СД.

- Рассказывать тут нечего, - ответил он. - Их выдают просто так, время от времени.

Фрау Лизер с удивлением разглядывала штатский костюм Гребера и не сразу узнала его.

- Ах, это вы? Фрейлейн Крузе нет дома, как вам известно.

- Да, фрау Лизер, мне это известно.

- Ну, так что же вам надо?

Она враждебно уставилась на него. На ее коричневой кофте красовался значок со свастикой. В правой руке она сжимала тряпку для пыли, словно собираясь запустить ею в Гребера.

- Я хотел бы оставить пакет для фрейлейн Крузе. Не будете ли вы так добры отнести это к ней в комнату.

Фрау Лизер колебалась. Затем взяла протянутый ей пакетик сахара.

- У меня тут есть еще один, - сказал Гребер. - Фрейлейн Крузе рассказывала мне, как бескорыстно вы жертвуете своим временем для общего блага. Здесь полкило сахару, мне он совершенно ни к чему. А у вас ребенок, ему очень пригодится, вот я и хотел просить вас принять это от меня.

Фрау Лизер напустила на себя чопорность.

- Мы черным рынком не пользуемся. Мы обходимся теми продуктами, которые нам дает фюрер, и гордимся этим.

- И ваш ребенок тоже?

- И мой ребенок тоже.

- Вот это настоящая сознательность! - воскликнул Гребер и посмотрел на коричневую кофту. - Если бы все в тылу придерживались таких взглядов, у солдат на фронте было бы легче на душе. Но этот сахар не с черного рынка. Это из пайка, который фюрер дает отпускникам, чтобы они могли привезти его родным. Мои близкие пропали без вести, и вы можете спокойно взять его.

Лицо фрау Лизер чуть смягчилось.

- Вы разве с фронта?

- Конечно. Откуда же еще?

- Из России?

- Да.

- Мой муж тоже в России.

Гребер сделал вид, что страшно заинтересован.

- А где именно?

- В армейской группе "Центр".

- Слава богу, там сейчас спокойно.

- Спокойно? Нет, там вовсе не спокойно! Армейская группа "Центр" ведет упорные бои. Мой муж на передовой.

"На передовой, - подумал Гребер. - Как будто там еще есть передовая!" На мгновение ему ужасно захотелось разъяснить фрау Лизер, какова она, эта действительность, не прикрытая громкими фразами о чести, фюрере и отечестве, но он тут же одумался.

- Он, верно, скоро приедет в отпуск? - спросил Гребер.

- Он приедет, когда ему выйдет срок. Мы не требуем никаких привилегий. Мы - нет!

- Я тоже не требовал, - сухо ответил Гребер. - Наоборот. Последний раз я был в отпуску два года назад.

- И все время находились на фронте?

- С самого начала. Когда не бывал ранен.

Гребер взглянул на эту твердокаменную нацистку. "Зачем я стою здесь и оправдываюсь перед этой бабой? - подумал он. - Мне следовало бы ее просто пристрелить".

Из комнаты, где стоял письменный стол, вышла дочка фрау Лизер - худенькая девочка с тусклыми волосами. Ковыряя в носу, она уставилась на Гребера.

- А почему это вы вдруг в штатском? - спросила фрау Лизер.

- Отдал мундир в чистку.

- Ах вот как! А я уж подумала...

Гребер так и не узнал, что она подумала. Он вдруг увидел ее желтые зубы, оскалившиеся в улыбке, и ему стало даже страшно.

- Ну, ладно, - сказала она. - Спасибо. Я возьму этот сахар для ребенка.

Она схватила оба пакета, и Гребер заметил, как она взвесила их в руках. Он знал, что стоит ему уйти, и она сейчас же откроет пакет, предназначенный для Элизабет. Этого он как раз и хотел. К своему удивлению, фрау Лизер найдет там всего-навсего полкило сахару и ничего больше.

- Вот и чудесно, фрау Лизер. До свидания.

- Хайль Гитлер! - Женщина пристально посмотрела на него.

- Хайль Гитлер! - ответил Гребер.

Гребер вышел из подъезда. Неподалеку от дверей стоял, прислонясь к стене, привратник, - маленький человечек с брюшком и цыплячьей грудью. Он был в форменных брюках штурмовика и сапогах. Гребер остановился. Неужели и это чучело чем-то ему угрожает?

- Прекрасная нынче погодка! - сказал Гребер, достал пачку сигарет и, взяв одну себе, протянул остальные человечку.

Тот пробурчал что-то невнятное и вытащил сигарету.

- Демобилизованный? - спросил он, покосившись на костюм Гребера.

Гребер отрицательно покачал головой. Он уже собирался поговорить с ним об Элизабет, но решил этого не делать. Лучше не привлекать к ней внимания привратника.

- Через неделю снова назад, - сказал он. - В четвертый раз.

Привратник вяло кивнул. Он вынул сигарету изо рта, осмотрел ее и выплюнул несколько крошек табаку.

- Плохие? - спросил Гребер.

- Нет, почему же? Но я, собственно, курю сигары.

- С сигарами тоже чертовски туго, а?

- А вы думали!

- У одного моего знакомого есть еще несколько ящиков хороших сигар. При случае захвачу вам несколько штук. Хорошие сигары.

- Импортные?

- Должно быть. Я в них ничего не смыслю, они с колечками.

- Колечко еще ничего не доказывает. Его на любую траву можно налепить.

- Мой знакомый - крейслейтер. Он плохих не курит.

- Крейслейтер?

- Да. Альфонс Биндинг. Это мой лучший друг.

- Биндинг ваш друг?

- И даже школьный товарищ. Я как раз от него. Он и штурмбаннфюрер Ризе из СС - мои старые друзья. А к Ризе я сейчас иду.

Привратник посмотрел на Гребера. Гребер понял его взгляд. Тот явно не мог постичь, почему медицинский советник Крузе сидит в концлагере, если Биндинг и Ризе старые друзья Гребера.

- Небольшое недоразумение. Сейчас это дело выясняется, - сказал Гребер равнодушно. - В ближайшее время все уладится. Кого-то ждет неприятный сюрприз. Никогда не следует спешить, верно?

- Верно, - убежденно подтвердил привратник.

Гребер взглянул на часы.

- Ну, мне пора. А насчет сигар я не забуду.

Он двинулся дальше. "Для начала с взяткой недурно вышло", - подумал он. Но затем беспокойство снова овладело им. А может быть, он сделал ошибку? Его поведение представилось ему вдруг ребячеством. Быть может, ничего этого как раз и не следовало делать. Он остановился и окинул себя взглядом. Проклятое штатское тряпье! Греберу вдруг показалось, что оно всему виной. Он пытался ускользнуть от военщины и ее гнета, захотел почувствовать себя на свободе и сразу же очутился в мире страха и неуверенности.

Гребер обдумывал, что бы еще предпринять. Элизабет он не увидит до вечера. Он уже проклинал себя за то, что так торопил ее получить все справки. "Хорош защитник, - подумал он. - Вчера утром я еще уверял, что замужество будет для Элизабет защитой, а сегодня оно уже стало ловушкой".

- Вы что это издеваетесь, молодой человек? - услышал Гребер грубый окрик.

Он поднял голову. Перед ним стоял коротышка-майор.

- Не понимаете, какой теперь ответственный момент, нахал вы этакий?

Несколько мгновений Гребер недоуменно смотрел на него. Потом понял. Он отдал честь майору, не подумав, что одет в штатское. Старик увидел в этом насмешку.

- Виноват, - пробормотал Гребер, - я не хотел вас оскорбить.

- Что? Вы еще позволяете себе глупые шутки! Почему не в армии?

Гребер присмотрелся к старику. Это был тот самый майор, который уже накричал на него однажды вечером, когда он стоял с Элизабет возле ее дома.

- Шкурник этакий! Окопался в тылу! Вы должны со стыда сгорать, а не паясничать, - орал майор.

- Да не кипятитесь вы, - сердито прервал его Гребер. - И вообще из какого сундука вы вылезли? Убирайтесь-ка обратно в свой нафталин.

Глаза майора стали почти безумными. Он захлебнулся слюной и весь побагровел.

- Я прикажу арестовать вас, - захрипел он.

- Это не в вашей власти, вы отлично знаете. А теперь оставьте меня в покое, мне не до вас.

- Да вы... - Майор хотел было снова заорать, но неожиданно сделал шаг к Греберу и начал принюхиваться, широко раздувая волосатые ноздри. Лицо его скривилось гримасой. - А-а, понимаю, - протянул он с отвращением. - Вот почему вы не в армии! Третий пол! Тьфу, дьявол! Баба надушенная! Шлюха в брюках!

Он сплюнул, обтер свои торчащие щеточкой белые усы, в последний раз смерил Гребера взглядом, полным безграничного презрения, и ушел. Проклятая ароматическая соль! Гребер понюхал свою руку. Теперь и он почувствовал резкий запах. "Шлюха, - мысленно повторил он. - Но разве я так уж далек от этого? Вот что может сделать с человеком страх за своих близких! Фрау Лизер, привратник - я, кажется, на все готов! Чертовски быстро, однако, скатился я с вершин добродетели!"

Он остановился против здания гестапо. У ворот, позевывая, шагал молодой эсэсовец. Из дома вышло несколько громко смеющихся эсэсовских офицеров. Потом, крадучись, приблизился пожилой человек, он медлил, поглядывая вверх на окна, остановился, вытащил из кармана какую-то бумажку, перечитал ее, посмотрел вокруг, затем на небо и нерешительно подошел к часовому. Эсэсовец равнодушно прочел повестку и пропустил его внутрь.

Гребер уставился на окна. Его снова охватил страх, еще более удушливый, тяжелый и липкий, чем до того. Он знал много видов страха: страх мучительный и темный; страх, от которого останавливается дыхание и цепенеет тело, и последний, великий страх - страх живого существа перед смертью; но этот был иной - ползучий, хватающий за горло, неопределенный и угрожающий, липкий страх, который словно пачкает тебя и разлагает, неуловимый и непреодолимый, - страх бессилия и тлетворных сомнений: это был развращающий страх за другого, за невинного заложника, за жертву беззакония, страх перед произволом, перед властью и автоматической бесчеловечностью, черный страх нашего времени.

Задолго до конца смены Гребер ждал у ворот фабрики. Прошло немало времени, прежде чем появилась Элизабет. Он уже начал опасаться, что ее арестовали, когда, наконец, заметил ее. Элизабет сперва не узнала его в штатском, а потом рассмеялась.

- Ты совсем еще мальчик! - сказала она.

- Я вовсе не чувствую себя таким уж молодым. Скорее столетним старцем.

- Почему? Что случилось? Тебе надо возвращаться раньше срока?

- Нет. Насчет этого все в порядке.

- Ты чувствуешь себя столетним, потому что ты в штатском?

- Не знаю. Но у меня такое ощущение, словно вместе с этим проклятым костюмом я взвалил на себя все на свете заботы. Что тебе удалось насчет документов?

- Все, - сияя, ответила Элизабет. - Я еще в обеденный перерыв сбегала. Подала нужные заявления.

- Все? - отозвался Гребер. - Тогда делать нечего.

- А что еще надо было делать?

- Ничего: Просто мне вдруг стало страшно. Может, мы зря все затеяли? Может, это повредит тебе?

- Мне? Каким образом?

Гребер помедлил.

- Я слышал, что в таких случаях иногда запрашивают гестапо. Может, именно поэтому и не стоило все ворошить.

Элизабет остановилась.

- Больше ничего. Но мне почему-то вдруг стало страшно.

- Ты думаешь, меня могут арестовать за то, что мы хотим пожениться?

- Нет, не то.

- А что же? Ты думаешь, они могут дознаться, что мой отец в концлагере?

- И не это, - прервал ее Гребер. - Это-то они, конечно, знают. Но, может, было бы лучше не привлекать к тебе внимания. От гестапо всего можно ждать. Вдруг какому-нибудь идиоту взбредет что-нибудь в его дурацкую голову. Ты ведь знаешь, как это бывает. О законности тут и речи быть не может.

Элизабет помолчала с минуту, потом спросила:

- Что же нам делать?

- Я целый день думал и решил, что сделать, пожалуй, уже ничего нельзя. Взять заявления назад - значит тем более привлечь к себе внимание.

Она кивнула и как-то странно посмотрела на него.