Чтение 21–й страницы книги ~Должность во вселенной~

- Нет,- буркнул Пец.

- Ничего, еще расскажет... А вот, Валерьян Вениаминович, не угодно ли полюбоваться,- Любарский указал на экран.- Думаете, это планетообразующая звезда? Как не так, это планета, выбрасывающая из себя вещество! Только снята при сильно ускоренном времени, поэтому ее тепловое излучение выглядит светом. Понимаете, выходит, что между планетами и звездами в этом отношении нет принципиальной разницы! Не хотите ли посмотреть дальше?

- Не сейчас,- качнул головой директор. (И этот отрешен, наполнен Меняющейся Вселенной; и ему не поворачивается язык сообщить о надвигающейся оттуда космической буре. Да и время еще терпит). "Энтузиасты науки, куда к черту, приносящие себя в жертву Познанию Вселенной! Чем вы лучше военпреда Волкова, готового распяться в интересах обороны? Ограниченность, ограниченность - даже когда она прикидывается широтой и жертвенностью... Не лучше ли ничего не приносить в жертву: ни вселенскую отрешенность земной суете - ни ее вселенскому образу мыслей? Уметь охватить рассудком и чувствами все - от Вечной Бесконечности, в которой обитаем, до мелких забот о телесной жизни... И без натуги, главное, охватывать все в действиях и переживаниях. Это - легко сказать! Кто сумеет? Корнев не смог. Эти? Они, похоже, уже по ту сторону, что и Корнев, хоть и на иной лад. Я? Только в мыслях, а в делах, в жизни не лучше других. Выходит, не по силам это людям? Наш удел быть игрушками стихий и ни черта ни понимать? Или, что не лучше, драматизировать развенчание иллюзий, открытие истин - вплоть до самоубийства?.."

Взгляд Пеца упал на взъерошенного Мишу, который выходил и вернулся сейчас с кипой кассет. "У этого хоть была своя причина не участвовать в похоронах..." Директор подозвал его, извинился, что не помнит имени-отчества.

- Михаил Аркадьевич Панкратов,- сухо представился тот.

- Не родственник академика Панкратова?

- Нет. И самоубийцы Шиммеля тоже.

Малый дерзил, чтобы не потерять лицо: обжегся на Корневе. Самоубийца Шиммель - это из Ремарка? К таким выпадам Пец привык - наравне с подобострастием. "Все-таки книги читает, молодец". Не познакомит ли его Михаил Аркадьевич со своей установкой? Познакомить с действием установки, ответил тот, сейчас невозможно, поскольку она паразитировала на системе ГиМ, которая разрушена. Можно только рассказать идею, показать, что получается.

- Пожалуйста.

Они перешли в комнату мастерской, где стояла установка. Основное - это конденсаторы НПВ, объяснил инженер, достав из стола металлические цилиндрики с округлым керамическим дном и игольчатым электродом внутри. Их помещали вблизи нижней границы "полевой трубы" системы ГиМ; когда ее поле концентрировало крутую неоднородность, то и между электродами в цилиндре получалась такая же: по краям кванты в тысячи раз крупнее, чем вблизи иглы. Для сохранения этого после снятия поля ГиМ достаточно было удержать такую же напряженность внутри цилиндрика, для чего хватает батарейки. Далее конденсатор, в котором оказывается физический объем порядка многих кубометров, можно вместе с батарейкой перенести куда угодно. Если потом убавлять напряжение, то микропространство как бы выходит вовне, в обычное, выпирает крутым градиентом неоднородности. А тот может разрушать любые непроводники. Направление и угол градиента регулируются вот этими и этими электродами установки... Затем Миша показал образцы с дырами, которые Пец видел вчера.

Валерьян Вениаминович слушал, смотрел, кивал, все давно поняв. Он снова был - который раз за последние дни - потрясен до панического смешения мыслей.

- А что произошло бы, если б от вашего заряженного неоднородностью "конденсатора" отсоединился провод батарейки?

- А с чего бы ему отсоединиться? - опасливо покосился на него инженер.- Клеммы под винты, схема без соплей.

- А все-таки? Выскользнула клемма, оборвался провод при переноске - мало ли что.

- Ну... разрушение предметов вокруг. Только это маловероятно. Он и сейчас не понимал, что изобрел ту самую "пространственную бомбу", этот молодой, да ранний Миша, не состоящий в родстве с академиком и самоубийцами. Лишь почуял возможный нагоняй за рискованные опыты. Он и не думал ни о какой бомбе: способ конденсации НПВ, накопление больших физических пространств в малых геометрических объемах - интереснятина! Да и сам Пец, не наведи его сегодня бдительный военпред на эту тему, не в первую и не во вторую, а разве что в десятую какую-нибудь очередь задумался бы о разрушительных свойствах таких НПВ-конденсаторов. Ведь здесь столько применений: не только стены дырявить, но и туннели сквозь горы... автобус в карман поместить можно... да что говорить! И в то же время: НПВ-бомба. При надлежащем заряде любой город в пыль обратит. Все верно.

Он поставил инженеру "недурственно", посоветовал провести теоретические расчеты, не тянуть с заявкой и статьей - и отпустил с миром. А сам поднялся на крышу.

Здесь было прибрано, почти ничего не осталось от хаоса обломков, который он видел утром. Кабина и электроды, падая, снесли ограду, лебедку и западную часть генераторной галереи. На краю площадки в той стороне теперь торчала только лампочка на шесте, тускло освещала ближнюю часть крыши. Непривычной была пустота и первозданная темнота вокруг и вверху: не тянутся к ядру освещенные прожекторами канаты и кабели, не белеют в выси электроды и колбаски аэростатов... От кабины осталось лишь пилотское кресло, с которого так удобно было наблюдать делающееся в MB; его вырезали автогеном вместе с частью шасси, поставили в середине крыши.

Первые минуты Валерьян Вениаминович ходил по площадке, как по кабинету, ничего не замечая: приводил мысли в порядок. Вся история с изобретением Панкратова настолько быстро и слитно прошла перед его глазами, что он в самом деле почувствовал себя наблюдающим - наверху, в кабине ГиМ - слитный интеллектуально-эмоционально-вещественный процесс на какой-то планете. В этом процессе несущественно было наличие определенного специалиста - с фамилией, внешностью, беременной женой, обидой на главного инженера, как несущественно было конкретное воплощение оборонных опасений в полковнике-инженере Волкове, а административного начала в директоре по фамилии Пец. Все могло быть не так - и не только в деталях, а вообще у завросапиенсов или мыслящих крабов. Главным было утверждение себя - новой мыслью, ревностным исполнением служебного долга, т. п.; а еще более главным - что не могла не реализоваться созревшая идея-возможность: сначала в изобретение, а затем, влекомая жаждой выгод и опасениями утрат, и в различные преобразующие мир действия. "И ведь в сторону рыхления опять-таки преобразующие, рыхления и образования пустот - мирные или военные применения, все равно. Действительно заложено это в нас, выходит?"

Ладно. Валерьян Вениаминович вспомнил, что поднялся сюда не для отвлеченных размышлений. Сел в пилотское кресло, разложил на коленях графики Иерихонского, приготовился работать. В ядре Шара тускнело фиолетовое зарево "мерцаний".

"Итак, эта заблудившаяся Метапульсация в 17.10-17.15 выпятится в барьер на северо-западе. Вон там. Может сместить и нижние слои Шара - а этого допустить нельзя, в них башня. Хрупнет она, как сухая палка, несмотря на стометровую толщину и три слоя - для НПВ все равно: что бетон, что картон. Стало быть, в момент этих родовых схваток материи надо бы перетянуть сеть в противоположную сторону, на юго-восток. Или заранее?.. Нет, это нельзя, сами башню сломаем. А в каком состоянии сеть в месте выпячивания?" Справился по снимкам: с дырами. "Значит, первую заплату туда. А выдержат ли канаты, они и так натянуты струнами?.. Нет, держать и не пущать - это не то. Не лучше ли другой вариант, гибкий - сыграть с Метапульсацией в поддавки? Перед ее выпячиванием осторожно поднять сети и Шар над башней аэростатами. Метров на пятьсот... на высоту башни то есть. Пусть Шар побесится в высоте. А потом опустить. Ох, нет, это сложно: надо дополнительные аэростаты, чтобы поднимать ровно, не свалить башню, надо одну сеть перевести под него... а то ведь выскочит заволновавшийся Шарик и тю-тю. Не управимся в три нулевых часа".

"Постой...- Он всмотрелся в графики: ломаные кривые в опасном месте подходили к краю не одним выбросом, целой серией.- Плохо дело. Тут с одной Метапульсацией не придумаешь, как управиться, а с каскадом их... Ведь это космические вздохи-всплески: чуть слабее дунет - ничего не произойдет, чуть сильнее - гнилыми нитками лопнут канаты, рассыплется башня. И Шар тю-тю... А расчет Иерихонского весьма приблизителен".

...И снова лик Вечной Бесконечности посветил на крышу, на сидевшего там человека сизо-голубым овалом Вселенского шторма с яркими бело-синими вкраплениями. Валерьян Вениаминович откинул голову к спинке кресла, поглядел, смежил глаза, улыбнулся устало и грустно. Ему не надо было смотреть - помнил:

- Первоначальный туман разделяется на рябь вытянутых всплесков-струй; в них завиваются вихревыми светящимися кляксами с рваными краями протогалактические воронки:

- от усиливающегося незримого напора времени-действия ядро вихря бурлит протозвездами; затем и они разделяются на ядро-звезду и рукава протопланетного газа;

- кадр-год, кадр-год - и рукава стягиваются, сгущаются в пульсирующие лохматые горячие тела; они стынут-тускнеют-уплотняются, высасывают из окрестного пространства первичный туман и рои метеоров; на немногих планетах отделяется твердь от вод, воды от атмосферы, формируются материки и острова...

...и все это Процесс Разделения.

Затем перевал через максимум напора струй и - под горку - Процесс Смешения. Красивое и яркое возвращение в Ничто.

"Боже мой,- думал Пец,- сейчас там возникают мириады существ, любящих более всего свою жизнь и оценивающих все с этой позиции. В миллионах точек пустоты теплится и разгорается разум - охватывает мыслью больше пространства, чем можно увидеть, больше времен и событий, чем можно прожить, больше возможностей, чем удастся реализовать. Что это, зачем? Возникают и рушатся цивилизации, миры, созвездия меняют свой вид... А я, туземный вождь мелкой шараги на третьеразрядной планетке, сижу и рассматриваю все с ничтожнейшей точки зрения: как бы от этих процессов не лопнула сеть и канаты".

Валерьян Вениаминович вдруг понял, что ему стыдно; даже погорячели щеки. Свечение Метапульсации накалилось и стало сникать.

"Почему стыдно-то? От двойственности? Раздираюсь между великим и смешным, как корова на льду... Да нет же, все не так! От одного только представления обилия миров - мерцающих точек в MB, эпох, цивилизаций существ, которые снуют-живут-плодятся-радуются-ужасаются-находят-теряют-познают-забывают и так далее... уже ясно, что не может быть это ничем иным, кроме как заблуждением. Мы - разумные подробности неразумных процессов, Корнев прав. Под видом одного - другое. Но тогда - мои заботы и действия тоже заблуждение? Какое же я вынашиваю "другое" под видом "одного"? А простое, почтенный Вэ-Вэ: сохранить от разрушений вверенную тебе шарагу - откуда может хлынуть поток новых знаний, который взрыхлит, завьюжит и, в конечном счете, разрушит мир. Поняв первичную суть стремлений, ты все равно следуешь иллюзорнейшему из них: чтоб было хорошо. Счастье, порядочек и лафа. Заблудшим простительно, знающему стыдно".

Он сложил бумаги, поднялся, спустился в коридор - и направился прямо к лифту, не зайдя в лабораторию MB, не сообщив ее деятелям ничего. "Успею".

III

В приемной по-прежнему было пусто, только дверь корневского кабинета приоткрыта; оттуда доносились голоса. Директор узнал тенорок референта (он все так именовал по старой привычке своего зама Валю, хотел проследовать дальше, но услышал слова: "Пец будет против" - и задержался у тамбура. Интересно стало, против чего это он будет против.

- Да почему против? - басовито возразил другой голос. (Иерихонский, узнал директор).-Ты в курсе всех дел и будешь вполне на месте, какого рожна ему надо! "Действительно",- подумал Пец.

- А вот будет - и все, я точно чую,- снова мелодично отозвался референт.- Вроде и конфликтовали с ним, и все делаю... а не по душе я ему, и все.

"Разве? - мысленно усомнился директор.- А вообще говоря..."

- Ну, Валя, по душе, не по душе - это, знаешь, из области тонкой химической психологии. Так кадровая политика не делается. Я считаю, что у тебя все шансы. Ты Корнева чаще других - особенно последнее время - заменял? Заменял. Справлялся? Вполне. Без тебя и Хрыч зашился бы, как миленький... Имеешь ученую степень, стаж. труды, партийность. Нет, я уверен, что место главного за тобой, только не теряйся. А на Хрыча, если станет ерепениться, и нажать можно. Слишком уж мы на него и Сашеньку молились;

Да и не станет он... ну, поершится немного, а потом махнет рукой. Он же не от мира сего.

"Хрыч - это я,- понял Валерьян Вениаминыч.- Вэ-Вэ, папа Пец, Хрыч... У меня кличек не меньше, чем у коммунальной дворняжки!"

- Ты потише,- приглушил голос референт,- его кабинет напротив.

- Нет его там, я заглядывал. И смотри, что получается,- увлеченно басил Иерихонский.- Ты - на вакансию главного. На твое место нашу зверь-бабу Малюту Скуратовну. Уж кто-то, а она в оргвопросах и координации собаку съела - так?

- Ага, а на ее место - тебя? Понял. А я думаю, чего это Шурик заботится о продвижении начальства!

- Нет, а что же!

Оба рассмеялись.

Валерьян Вениаминович тихо прикрыл двери, направился к себе. На душе стало тускло. Не было космического отчаяния Корнева - освободившаяся вакансия. Люди-волны: родиться, выдвинуться и умереть. Мчат по времени мириады таких волн-жизней - из века в век, из мира в мир. Ничего впереди, ничего позади. Не время пожирает своих детей, они сами - друг друга.

Он сел к столу, глянул на табло времен: 28.40 эпицентра, 14.20 Земли. Прогулял он всего ничего. Однако пора решать, принимать меры, давать команды - начинать аврал. Спасать башню. А потом восстанавливать повреждения. А потом... потом будет еще один бесконечный год. И... и Пец почувствовал вдруг такую свинцовую усталость, будто все недоспанное, все сделанное через силу, все нерешенное и недодуманное - как в минувший год, так и в предстоящие - навалилось на него.

Решение пришло - как озарило. В нем сложились усталость и гибель Корнева, их последний разговор и растерянность в мыслях, наблюдение "наркоманов MB" наверху, оружие полковника Волкова и даже подслушанный сейчас диалог. Оно было настолько простым, что не могло не быть гениальным.

Ничего не надо делать.

"Пусть Шар отрывается. Пусть тю-тю. Туда и дорога. Не нужно это сверхзнание о мире и самих себе. Если оно растоптало Корнева, сильного и умного парня, если оно меняет психику тем наверху - тоже не слабакам! - то что оно натворит в мире обычных людей, таких вот Валей Синиц 'и Шуриков Иерихонских? Не нужны эти откровения MB, настолько не нужны, что впору самому рубить канаты, а не хлопотать, чтобы они не оборвались. Пусть даже разрушится что-то и кто-то погибнет - это ничто в сравнении с крушением мира представлений людей. Ничего, что он иллюзорен. Общая суть этих иллюзий та, что, добиваясь "своего", мы исполняем закон природы - величественный, космического масштаба. А раскрыть людям глаза... да это все равно что показать ребенку, каким он будет стариком и как помрет. Так калечат психику. В том-то и дело, что нормальное протекание общепланетного процесса смешения - сиречь "цивилизации" - необходимо включает наши заблуждения, наше непонимание его. Вот и пусть все развивается нормально.

Главное, как хорошо совпало: знаю о возможной беде от Метапульсаций только я. Мог и не знать. Иерихонский? Он решил задачу - и все, далее озабочен карьерой... Ах-ах, как это вы допустили, товарищ Страшнов. В следующий раз учтем. В следующий раз, ха! Ищи-свищи... Можно даже соврать, что это Корнев своим шальным рывком нарушил шаткое равновесие в ядре Шара, вот и... Или напротив, что он героическими действиями пытался предотвратить и погиб? Поди проверь... Э, да не буду я врать! Или буду - для успокоения умов. Раз уж все иллюзорно. Восприятие веревки как змеи столь же ложно, как и восприятие веревки как веревки".

Так. Но это потом. А сейчас надо очищать башню и зону. Понапрасну губить людей нельзя".

Валерьян Вениаминович почувствовал такую жажду деятельности, что даже потер руки. Набрал код лаборатории MB:

- Вызываю Бурова. Любарскому присутствовать. На экране тотчас возникли оба.

- Виктор Федорович,- объявил директор,- назначаю вас исполняющим обязанности главного инженера Института. Пока временно. А там посмотрим.

Лицо Бурова не дрогнуло, только сразу как-то подтянулось и отвердело. Любарский глянул на него доброжелательно, всеми морщинами выражая, что одобряет выбор и поздравляет.

- Приказ издадим завтра,- продолжал Пец,- но к исполнению обязанностей вам лучше приступить немедленно. После вчерашней катастрофы нас справедливо упрекают в плохой организации техники безопасности. С этим, и верно, запустили, давайте подтягивать. Тем более что день все равно кувырком.

- Согласен, Валерьян Вениаминович, слушаю. И голос у Вити стал гуще, тверже.

- Я сейчас объявлю учебную тревогу с эвакуацией всех помещений. Вы отвечаете за верхнюю часть башни - от крыши по десятый уровень. Ваша задача: проверить, все ли покинули помещения, в каком состоянии оставили - вырублен ли ток, перекрыли ли краны, газ... ну, не мне вам объяснять. Неполадки и виновных записывайте. В помощники можете взять Панкратова или Анатолия Андреевича - на ваше усмотрение. До 37.00 эпицентра наверху должно быть чисто.

- Ясно. А низ?

- Низ я беру на себя. Там и встретимся.

- Но... поскольку мероприятие учебное,- вмешался Любарский,- я хотел бы остаться, не прерывать...

- Смешной разговор, Варфоломей Дормидонтович,- отчеканил Буров, повернув к нему лицо,- это же приказ.

Пец отключился. Наверху дело было на мази. Секунду он колебался: зайти в кабинет напротив или связаться? По телесвязи врать было сподручней. Набрал код. В кабинете Корнева сидели те же двое.

- Валентин Осипович, вы назначаетесь исполняющим обязанности главного инженера Института. (Валя встал, лицо его на миг стало растерянно-глуповатым, но тут же подтянулось и отвердело. Иерихонский выпрямился в кресле, выразил на физиономии удовлетворение происшедшим.) Пока временно. А там посмотрим...- И далее Валерьян Вениаминович, не утомляя себя разнообразием, повторил Синице слово в слово то же, что и Бурову, только ответственность на него возложил за низ баши и зону.- До 33.00 эпицентра ниже десятого уровня не должно остаться ни одного человека.

- Ясно, Валерьян Вениаминович, принято. А верх?

- Верх я беру на себя,- и Пец отключился.

"Кого бы еще назначить главным инженером? Впрочем, хватит и этих двоих. В том состоянии, в кое я их ввел (как это я удачно сказал: временно, а там посмотрим), люди проявляют чудеса усердия. Так, теперь общий аврал".

Он нажал зеленую кнопку общей связи. Сейчас его лицо под звуки сигнала внимания (удары гонга) повторилось на экранах в сотнях комнат, залов и вестибюлей башни.

- Внимание всем! - сказал директор.- Объявляю учебную тревогу, проверочную эвакуацию помещений Института. Приказываю прекратить все работы, кроме обеспечения внутреннего транспорта и связи. Контрольно-пропускной группе прекратить впуск людей и машин в зону. Диспетчерам - свернуть погрузо-разгрузочные работы, перекрыть впуск машин на спирали, очистить зону. Всем сотрудникам, за исключением служб низа, не позже 33.00 эпицентра или 16.00 Земли приказываю покинуть башню и зону. Ночная смена отменяется. Начало работы завтра в 8.00 Земли. Ответственность за эвакуацию сотрудников и соблюдение порядка возлагаю на моих заместителей Бурова и Синицу, а также на всех начальников отделов, лабораторий, мастерских и на старших групп. Связь с дирекцией с этого момента прекращается.

Но он не успел прекратить связь: вспыхнула лампочка экстренного вызова, на экране показался Петренко:

- А нам как быть. Валерьян Вениаминович? "Да, в самом деле..."

- Где вы расположились со сборкой сети?

- Заняли вертолетное поле и площадку автостоянки.

- Так... ("Это вне зоны, их не тронет? Все-таки оттесним еще подальше".) Ближнюю часть вертодрома не занимайте, аппаратам тоже надо где-то стоять. Расчистьте себе участок за ним - и действуйте. На вас приказ не распространяется. Как дела?

- Дотемна управимся с тремя самыми крупными заплатами.

- Дотемна? Нет, медленно. Хорошо бы их засветло накинуть на сеть. Отберите среди покидающих сейчас Шар десятка два мастеров, подключите их. Оплата аккордно.

- Слушаюсь.

Экран погас.

"Вот теперь никакой суд меня не тронет - полное алиби. Даже скажут: как чувствовал папа Пец (он же Вэ-Вэ и Хрыч), обо всем распорядился, форсировал. Но... не успели. Кто ж знал! Еще и поблагодарят за учебную эвакуацию".

Валерьян Вениаминович выдернул кабель телеинвертера, сложил по привычке бумаги в стол, вышел, запер дверь. Заглянул в кабинет Корнева (поймав себя на том, что все именует его так) - там было пусто. Запер и приемную, направился в координатор. Там находился Иерихонский и два оператора. Выдворил их: "Исполняйте приказ, я сам все выключу". Поставил стул в экранном зале - как всегда, спинкой вперед - сел, упершись подбородком в кулаки, и смотрел, как на экранной стене, в пирамиде осевой башни, развертках среднего и внешнего слоев и подвижного кольца расширялись и стекали вниз пятна темноты: гасли экраны. У Бурова из-за ускоренности времени дело шло спорее, чем у Синицы.

Гасли экраны - пятна интенсивности.

"Сейчас на меня работает весь отлаженный механизм иллюзорных чувств: исполнительности, ответственности, опаски, честолюбия... а у многих и просто стремление посачковать, школярское "Ура, учитель болен!". Давай, выручай себя, реальность пены, реальность поверхностного кипения и мелких связей - та, которую писатели-реалисты именуют "жизнь как она есть". Что они знают о Жизни и Какая Она Есть! И не будут знать И не надо.

...Ведь сказано: не вкушай от древа познания добра и зла, человече. Не лезь на него. Живи, радуясь приятному, избегая неприятного, делай добро, если можешь, борись со злом, если в силах,- но не вникай в эти категории. Не исследуй природу своих чувств. Ведь это все равно как разобрать себя на части. Разобрать разберешь - а кто соберет?

Так нет, вникает: почему то, почему се? Бескорыстно, из любопытства. Кое-что узнает. А потом человеческая натура, замешанная на добре и зле, вреде и пользе, выгодах и убытках, радости и горе, приятном и неприятном, берет свое. И из бескорыстных знаний дискретных основ материи возникает атомная бомба, Хиросима, Чернобыль. Из знания, почему светят звезды,- термоядерное оружие. Из законов тяготения и небесной механики - ракеты с начинкой... Все возвращается на круги своя, к пещерной морали; не приближается к запретному древу изгнанный из рая человек, только мотается вокруг все быстрее, энергичней: на автомашинах, поездах, самолетах, ракетах... И кажется ему, будто так и надо.

...Получается так: от каждого малого, ничтожного семечка истинного знания, которое попадает на нашу почву (активность стремящейся к благоденствию протоплазмы), вырастает не то что дерево, а целый сыр-бор псевдознаний о том, как его употребить в своих целях. Это псевдознание - Книга о Вкусной и Здоровой Пище, помноженная на все отрасли деятельности,- для людей наиболее ценно.

И у нас здесь начиналось так. Выросло древо - сто метров в обхвате, полкилометра высоты - да еще "ветви" в виде аэростатов, кабины, электродов. Но в сочетании с Шаром оно оказалось (не по нашему хотению), так сказать, бетонным баобабом познания - мощным и изобильным, какой и не мнился тому еврейскому богу. Сколько ни приноравливай узнанное здесь под выгоды, сколько ни извлекай их, все равно беспощадных истин о мире оказывается несравнимо больше. Настолько больше, что человеческая натура этого вынести не может. (Корнев тогда толковал: человек существует в узком диапазоне температур, умеренных давлений, ускорений, излучений... теперь могу добавить: и при очень малой концентрации подлинного Знания.)

А раз так, то мы это дерево тюк под корень - и свалим. И все будет по-прежнему: плодитесь, размножайтесь и заселяйте Землю... а там уж что Бог-вселенная даст".

Странно: приняв час назад решение. Валерьян Вениаминович почувствовал себя легко, уверенно, освобожденно. А сейчас поймал себя на том, что вроде как оправдывается.

А тут еще в динамике общей связи прервался метрономный стук - и на притихший зал полились шипения и рокот возникающих галактик, комариный звон танцующих созвездий, чистые звуки ввинчивающихся в пространство по спиралям планет... Не иначе как Буров проявил самостоятельность на новом посту, дал команду транслировать "музыку сфер". Она напомнила Пецу о том, о чем сейчас вспоминать не стоило.

"А ведь если всерьез, то именно Бурова и надо бы ставить главным,- рассеянно подумал он о том, о чем думать теперь не имело смысла.- Любарский стар и узок, Васюк слабохарактерен, Мендельзон силен только в критике. А этот молод, талантлив и развился - здесь, в НПВ, в институте - как личность. Какие у него гордые планы сейчас в голове роятся, какие устремления... бог мой! Как это в Гите: "Тщетны надежды, тщетны дела неразумных, их знания тщетны!.." Никто не знает будущего, никто".

Гасли на стене экраны. Величественный шум Меняющейся Вселенной звучал как реквием башне, реквием порывам дел и мыслей людей, их взлетам и низвержениям.

Валерьян Вениаминович поднялся, решив не ждать, пока погаснет стена. "Правило: капитан покидает корабль последним - вряд ли относится к капитанам, которые губят свой корабль". Он вышел из зала, направился вниз.

глава 28 "И ТЫ - НАД ТЕМ!"

особенность человека

Впереди стада идет круторогий баран с колокольчиком. Овцы уверены, что он знает, куда их ведет. А баран всего лишь желает быть впереди: непыльно и хороший выбор травы. К. Прутков-инженер. Мысль N` 211

"Главное, делать ничего не надо,- с тайным удовлетворением думал Пец, опускаясь лифтами к основанию башни.- Красться под покровом тьмы к причальным лебедкам, перепиливать канаты или закладывать взрывчатку - это я не смог бы, устарел. Было время, рвал мосты, пускал немецкие эшелоны под откос... но силы не те, умонастроение не то. А так - пусть делается само. Я погублю свое учреждение по высшему бюрократическому классу, посредством попустительства и ничегонеделания..."

Внизу народ валил к проходным сплошным потоком. Тех, кто обращался с вопросами и заботами, Валерьян Вениаминович отшивал стереотипно: "Завтра, на сегодня все, эвакуация есть эвакуация". Но желающих уточнить обстановку было немного: у всех в памяти хранились вчерашняя вспышка и сегодняшние похороны.

Напоследок директор обошел владенья свои. Кольцевая площадка эпицентра была, как обычно, заполнена механизмами, автомобилями, приборными контейнерами, саженными катушками кабелей. Но на спиральную дорогу уже не въезжали. Одна за другой застывали стрелы кранов. В зоне еще работали человек двадцать. Да в башне, в нижних этажах, прикинул Пец, человек десять энергетиков и обслуги, да охрана - всего с полсотни наберется. Ну, эти эвакуируются легко, когда начнется, ноги сами унесут. "Ч т о начнется? - спросил он себя.- Как это будет выглядеть? Волны неоднородности, идущие сверху, сильные колебания засосанного в Шар воздуха... словом, весело будет. Самум, тайфун и землетрясение".

Лавируя между машинами и ящиками, Валерьян Вениаминович выбрался к краю зоны. У ограды на бетонном фундаменте стояла лебедка. От ее барабана уходили вверх сплетенные вместе канаты:

металлический, для заземления сети, и капроновый - из тех, что удержат работающий всеми движителями океанский лайнер. Рядом прохаживался охранник в черной форме и с карабином. Увидев директора, он встал смирно, назвался, доложил, что на вверенном ему посту все в порядке. Пец осмотрел канат: пожалуй, выдержит. Тогда, вероятно, вырвет лебедку вместе с фундаментом?.. Скорее всего, еще до этого порвутся сети.

Молодцеватый блондин-охранник с таким уважением смотрел на Пеца, что тому захотелось сделать что-то приятное и ему. "Не назначить ли его с завтрашнего числа начальником охранотряда?" Но Валерьян Вениаминович вовремя понял, что это провор-резвунчик толкает его на выходку, удалился молча.

У проходной "П, Р, С" его ждал озабоченный Буров. Он сообщил об осечке: в хозяйство Волкова его не пустили, поскольку право входа туда имели только директор и главный инженер по спецпропускам, а у него такого еще нет. Он связался с Волковым по телесвязи, потребовал выполнить распоряжения дирекции...

- ...а он, понимаете ли, ни в какую: они не могут прервать испытания, да и с техникой безопасности, говорит, у нас порядок.

- Ага...- Пец заколебался. "Они в середине башни, от десятого до двадцатого уровня. Успеют удрать?.. Ой, вряд ли! Эй, если ведешь крупную игру, не думай о пешках. На войне как на войне. Предупредили их, что еще? Нет, нельзя".

Вместе с Буровым он вошел в комнату табельщиков, вызвал по инвертору Волкова. Тот возник на экране, заговорил первым:

- Товарищ Пец, о таких вещах нас следует предупреждать заранее. Мы не можем прервать испытания, это ведь испытания на время непрерывной работы - именно! Если остановить, весь комплект устройств надо выбрасывать, ставить новые. А это миллионы и миллионы. И потом, вы ведь знаете: у нас за все время ни одного случая, ни одного ЧП.

- Дело не только в технике безопасности...- Пец, желая поладить миром, попытался даже вспомнить имя-отчество полковника, но не вспомнил,- товарищ Волков. Вы лучше меня знаете, что в армии о подъемах по тревоге заранее не предупреждают. Так и здесь. Не ставьте себя государством в государстве, выполняйте приказ!

- Я никем себя на ставлю, но ваш приказ выполнить не могу, поскольку он противоречит приказу моего начальства: срочно провести испытания. Снеситесь... вы знаете с кем, добейтесь отмены.

В упорстве, с каким это было сказано, Валерьян Вениаминович легко уловил подтекст: не заставишь, и про то оружие докладную напишу!

- Хорошо. А какие вам даны приказы на случай опасности?

- Какой еще опасности?

- Такой, когда можно и машины, и головы потерять. Скажем, землетрясение в семь баллов? - Пецу все-таки не хотелось говорить прямо.

- Что-то я не слышал о присоединении Катагани к сейсмической зоне,- быстро отпарировал Волков.- Во всяком случае, будем вести себя, как там: нет землетрясений - работают, есть - спасаются. Вот так!

- Так вот,- симметрично отозвался Пец; он сознавал, что отправляет себя на скамью подсудимых, и тем не менее сказал все весомо и четко: - Мы ожидаем сегодня, в 17 часов с минутами, нечто вроде землетрясения, только придет оно сверху, из ядра Шара. Какие формы оно примет, неясно, но возможны и самые катастрофические. Поэтому... и учтите, наш разговор записывается на пленку! - к пяти часам будьте настороже - и при первых признаках опасности... она проявит себя изменениями неоднородности, почувствуете - все вниз. И не рассчитывайте заработать медаль "За отвагу", полковник. И медали не будет, и головы.

Он отключил инвертор, вышел с Буровым наружу.

- Что-то вы его слишком натурально стращали. Валерьян Вениаминович,- заметил тот,- не понарошке.

- Так ведь геройские люди, их иначе не урезонишь,- ответил Пец, направляясь за проходные, в сторону вертодрома. Он был взбудоражен разговорами и очень хотел остаться один, успокоиться; и вообще - чтобы все поскорее кончилось.- Ну, Витя. на сегодня все, отправляйтесь домой, отдыхайте, набирайтесь сил, завтра будет трудный день. ("Завтра не будет трудного дня, вообще больше не будет трудных дней".)

- Нет, я хотел бы остаться,- заявил Буров.- Надо же кому-то из... из руководителей находиться здесь, присматривать.

"А оставь его, он тотчас утянется наверх. Вот еще морока!.."

- Не согласен, эвакуация есть эвакуация,- сказал директор.- Для поддержания порядка здесь достаточно комендантской команды. Но раз вы настроены работать, поедем вместе в город, обсудим по дороге проблемы дальнейших исследований.- Он не глядя почувствовал, как приободрился, даже просиял Буров, и вознегодовал, что снова и снова приходится врать. "Мир заблуждений, спасаемый ложью,- что ж, это естественно. Я за эти часы навру больше, чем за все время работы в Шаре".- Только сейчас помолчим, хорошо?

И зашагал по тротуару вдоль ограды, будто спешил. Врал и этим, озабоченной спешащей походкой. Куда теперь было спешить!

Поток машин на кольце иссякал. Люди разъезжались, расходились. Бетонный склон башенного холма за оградой светил внешними огнями, с высотой меняющими цвет от желтого до белого и голубого. Шар нахлобучивался на башню-гору грозовым облаком. "Красивую махину сгрохали,- прощально думал Валерьян Вениаминович.- Доказали, что можно жить и работать в НПВ - и еще как! Могли и больше развернуться, да только черт догадал там оказаться этой MB? Зачем человеку Вселенная, да еще Меняющаяся!.. И, конечно, исключительной сволочью выглядит директор, который отдает на уничтожение такой уникальный Институт. Просто вредитель... Ну, суд так суд. Не боюсь. - Что могут мне сделать в сравнении с тем, что уже сделалось?"

Виктор Федорович посматривал, на директора - растерянно спешащего, о чем-то напряженно думающего (с подергиванием плечами, с жестами, с гримасами наклоненного вниз лица),- с недоумением. Таким он его еще не видел.

- Валерьян Вениаминович,- сказал он,- а ведь это и в самом деле может быть. То, чем вы Волкова пугали. От метания Метапульсаций, очень просто. А?

- Что? А!.. Ну, почему же... но почему бы и нет! Витя, я же вас просил!

"Ох, что-то темнит Хрыч!"

А Пец сейчас ненавидел не только себя, но и настырного Бурова. "Вот навязался!" Он глянул на часы: 16.15. Оставался час.

Впереди стояли вертолеты с устало обвисшими лопастями. На дальней части вертодрома трудились люди: наклонялись, перебирали руками. Коротко вспыхивали огоньки электросварок. Сеть собирают, понял Пец. Или заплаты?

Оттуда к директору двигался широким шагом Петренко, на лице его выражалась готовность доложить. Но Валерьян Вениаминович взмахами рук остановил его, направил обратно на поле, сам поворотил назад. Он уже боялся новых встреч.

Однако у проходной, когда они вернулись, его ждала еще одна встреча: возле директорской "Волги" маячила знакомая долговязая фигура - Юрий Зискинд, загорелый и худой.

- Я к вам. Валерьян Вениаминович,- сказал он грустно.- Только час, как вернулся в Катагань...

- Рад вас видеть, Юра! - возбужденно (сам не понимая, почему его так будоражит встреча с уволившимся полгода назад - страшно давно! - архитектором) сказал Пец, пожал ему руку.

- ...и узнал об Александре Ивановиче, о Саше...- Голос архитектора дрогнул.

- Ну-ну...- Валерьян Вениаминович похлопал его по плечу.- Не надо слов, Юра, не надо лишних эмоций. Он жил красиво и умер красиво. Садитесь с нами, едем в город.

В его словах и жестах была избыточная суетливость. Они сели в "Волгу": Буров впереди, Пец и Зискинд сзади.

- В моем Киеве говорят: умрите вы сегодня, а я завтра,- так же невесело молвил Юрий Акимович.- Полагаю, это относится и к умирающим красиво. Я ему говорил, что это занятие не для него.

Валерьян Вениаминович скосил на архитектора глаза: оказывается, понимает. Ну да, он еще тогда понял, поэтому и дал ходу. Оно было не для него, это Большое Знание о мире. И не для Александра Ивановича, он прав. И не для него, Пеца. Они вообще не для людей, эти беспощадные истины Вечной Бесконечности о подлинных причинах нашего бытия, о напоре порождающего и сжигающего нас времени. Надо подняться над всем человеческим, чтобы согласиться с первичным смыслом наших чувств и возникающих от них дел: простые преобразования пены веществ в растекании потока времени. Мы не над этим, мы одно с этим: с планетой своей, с деревьями и животными, с воздухом и водой... И наши полу животные (или на три четверти животные, или на 99% - а то и на все сто) представления нам дороги. Отнять их - отнять все, что у нас есть. "А посему,- Пец оглянулся: темная громада Шара с серой копной башни удалялась в рамке заднего стекла,- захлопнись, Книга Бытия! Может, ты и не вся там - но все равно в гораздо большем объеме, чем человеку надо прочесть для счастья. Ныне отпущаеши..."

- Да. Это занятие теперь для другого,- сказал" он, чтобы поддержать разговор,- вот для Виктора Федоровича, которого проектируем на должность главного. Прошу любить и жаловать.

- Что ж, дай бог...- отозвался Зискинд.

- ...нашему теляти волка съесть,- задорно повернулся к нему Буров,- как говорят в вашем славном Киеве. Это у вас было на уме, Юрий Акимович?

- Нет, почему же? Поздравляю.

Зискинда отделяют от факта смерти Корнева часы, подумал директор, Бурова - многие дни; вот и разница настроений.

- Знаете, Юрий Акимович,- продолжал Буров,- я не раз поминал вас вот в каком плане: если не считать кольца-лифта, то слишком уж вы стационарно спроектировали башню. На века. А зачем ей на века? Стены держат, перекрытия держат, а морально устарела. Настолько устарела, что хоть под снос... да строить на ее месте тот же ваш Шаргород. Он гибче, перспективнее. Не запроектировали вы какой-нибудь слабины в фундаменте, а?