побежал в столовую, из столовой в гостиную: Гани не было.
стало дурно. В комнате ее, обливаясь слезами, сидела старуха Венгровская.
бури, упало несколько крупных капель дождя, и снова воцарилась тишина.
меня волосы шевелятся на голове.
вздохнул с облегчением. <Ах! Какой я глупец!> - подумал я и бросился в ту
сторону, откуда донесся голос.
ведущая к овчарне, которая стояла среди поля. Я вскарабкался на забор и
посмотрел на дорогу: она была пустынна, только Игнац, мальчишка со
скотного двора, пас гусей во рву, у самого забора.
лошадей гнали.
и беспокойство Гани, и письмо, которое видел у нее в руке. Значит, все это
было условлено? Мирза ей писал и виделся с ней. А для побега они улучили
минуту перед самым отъездом, зная, что в это время все в доме будут
заняты. <Иисусе! Мария!> Холодный пот выступил у меня на лбу, и волосы
встали дыбом. Не помню, как я очутился на крыльце.
засвистел у меня в ушах от бешеной скачки. Выехав в липовую аллею, я
повернул к дороге, по которой они бежали, перемахнул через один забор,
потом через другой и помчался дальше. Следы были ясно видны. Между тем
разразилась гроза, стемнело; черные клочья туч были исчерчены яркими
зигзагами молний; минутами все небо обращалось в сплошное пламя, а потом
еще сильнее сгущался мрак; дождь лил ручьями. Придорожные деревья
судорожно извивались из стороны в сторону. Как безумный хлестал я коня,
колол его шпорами, и он стал хрипеть и стонать, и я тоже хрипел от
бешенства. Припав к его шее, я искал следы на дороге, не сознавая и не
думая ни о чем другом. Так я доскакал до леса. В эту минуту гроза
обрушилась с новой силой. Какое-то неистовство охватило небо и землю. Лес
колыхался, как нива, и размахивал черными ветвями, эхо раскатов
разносилось во мраке, отдаваясь от сосны к сосне; удары грома, шум листвы
на ветвях, треск ломающихся сучьев - все это смешивалось в какую-то адскую
музыку. Я уже не различал следов и как ветер летел вперед. Только выехав
из лесу, я их снова увидел при свете молний, но одновременно с ужасом
заметил, что конь мой храпит все сильнее и замедляет бег. Я с удвоенной
яростью подстегнул его хлыстом. Сразу же за лесом начинались пески -
бескрайнее песчаное море, которое я мог объехать стороной, а Селим
неизбежно должен был пересечь. Это могло задержать беглецов.
потом убей меня, если хочешь!> - взывал я в отчаянии. И молитва моя была
услышана. Красная молния вдруг разорвала мрак, и при ее кровавом свете я
увидел удаляющуюся бричку. Я не успел разглядеть лица, но уже не
сомневался, что это они. Нас разделяло еще с полверсты, но ехали они не
слишком быстро, так как в темноте по размытой дождем дороге Селим вынужден
был править очень осторожно. Из груди моей вырвался громкий крик, в
котором слились бешенство и радость. Теперь они уже не могли скрыться.
лошадей. Снова блеснула молния, и Ганя узнала меня. Я видел, как она с
отчаянием ухватилась за Селима и как он ей что-то сказал. Через несколько
секунд я приблизился настолько, что мог расслышать слова Селима.
приближайся ко мне: застрелю!
ближе.
становилась ровнее, и Селим пустил лошадей вскачь. На минуту расстояние
между нами увеличилось, но потом я снова стал их догонять. Тогда Селим
обернулся и направил на меня пистолет. Он был страшен, но целился
спокойно. Еще мгновение - и я бы ухватился за бричку. Вдруг загремел
выстрел... конь мой отпрянул в сторону, проскакал еще несколько шагов,
потом передние ноги его подкосились, я заставил его подняться, он присел
на задние и, тяжело захрапев, рухнул наземь вместе со мной.
мои были напрасны. Бричка уносилась все дальше и дальше: потом я уже ее
увидел, лишь когда молния разорвала тучи. Она исчезла вдали, во мраке, как
последний проблеск надежды. Я хотел закричать, но не мог: у меня
перехватило дыхание. Стук колес слышался все глуше, наконец я споткнулся о
камень и упал.
в душе, я уж и сам не знаю. Один, среди ночи, в грозу, я был совершенно
бессилен. Этот дьявол Мирза победил меня. Ах! Если бы Казик не уехал с
отцом, если б мы вдвоем пустились в погоню, а теперь... Что ж будет? - Что
же теперь будет? - громко закричал я, чтобы услышать собственный голос и
не сойти с ума. Мне почудилось, что ветер смеется надо мной и свистит: <Ты
тут застрял посреди дороги, без коня, а он там с нею>. Так завывал ветер,
и поддразнивал меня, и хохотал. Я медленно пошел назад, к своему коню. Из
ноздрей его текла струйка черной, сгустившейся крови, но он еще был жив и
дышал, подняв на меня меркнущий взгляд. Я сел рядом, припал к нему
головой, и мне показалось, что я тоже умираю. А ветер все свистел надо
мной и, смеясь, повторял: <Он там с нею!> Минутами мне мерещилось адское
громыхание брички, уносившей во мрак мое счастье. А ветер свистел: <Он там
с нею!> Мной овладело странное оцепенение. Как долго оно длилось - не
знаю. Когда я очнулся, гроза уже прошла. По небу быстро скользили светлые
стайки легких облачков, а в разрывах между ними синела лазурь и ярко
светил месяц. В полях поднимался туман. Мертвый мой конь, успевший уже
остыть, один напоминал мне о том, что произошло. Я стал осматриваться по
сторонам, стараясь понять, где нахожусь. Справа я заметил далекие огоньки
и поспешил туда. Это оказалась Устжица.
нетрудно, тем более что жил пан Устжицкий не в самом доме, а в отдельном
флигельке, где проводил большую часть дня и даже ночевал. Окна его еще
светились. Я постучал в дверь.
ничего иного, как идти сюда.
на дворе. Комедия! Я велю принести тебе поесть и переодеться.
Мы думали, что вы пришлете ее с вечера.
откроете этого никому: ни своей супруге, ни дочери, ни гувернанткам. Дело
касается чести нашего дома.
рассчитывать, что удастся скрыть происшедшее, поэтому я предпочел
предупредить его, чтобы в случае надобности он мог объяснить, как было
дело. И я рассказал ему все, умолчав лишь о том, что и сам был влюблен в
Ганю.
выслушав меня до конца.
пуститься в погоню и прошу вас дать мне самых резвых лошадей.
поколесили кругом, да и вернулись в Хожеле. Куда ж им еще бежать? Комедия!
Приехали в Хожеле и бросились в ноги старому Мирзе. А что же делать? Ну,
Селима старый Мирза, верно, запер в чулан, а панну... панну отвезет к вам.
Комедия, а? Но Ганя-то, Ганя! Ну-ну!
дамы - это другое дело. Но что же мы время теряем даром?