Старший лейтенант спустился по трапу и обошел транспорт. Его
заинтересовало, что же на самом деле везли на "Геркулесе". Резона
обманывать пилотов у господина советника Маканина не было никакого, однако
принцип "доверяй, но проверяй" его еще в этой жизни ни разу не подводил. Он
подошел к рампе грузового люка в самый разгар работ. Картонные коробки,
деревянные ящики, металлические контейнеры и матерчатые тюки перемещались
один за другим из раззявленной туши транспорта в крытые кузова грузовиков.
Часть коробок Стуколин к своему удивлению опознал. Они были большие,
довольно тяжелые и обклеенные скотчем. На боках каждой из них красовались
надписи:
Einmannpackung (Combat Ration, Individual) Тур II Inhaltsverzeichms und
Zubereitungsanweisung inliegend Versorgungsnummer 8970-12-160-0298 NATO
APPROVED
Опознав немецкий язык, Стуколин вспомнил, как году этак в
девяностом-девяносто первом к ним в часть 461-13 "бис" привезли два
грузовика таких коробок. В них оказались коробки размерами поменьше,
содержащие индивидуальные пищевые рационы солдат Бундесвера. Этими
коробками, называемыми так же "гуманитарной помощью", немцы расплачивались
с Михаилом Сергеевичем Горбачевым за "освобождение" Восточной Германии.
Целых три месяца рядовые и офицеры воинского подразделения 461-13 "бис"
лопали консервированную свинину с консервированной же картошкой, запивая
это дело растворимым кофе, порошковым лимонадом и подтираясь гигиеническими
салфетками.
"Ну и сочетаньице, - подумал Стуколин, разглядывая знакомые надписи. -
Транспорт из Норвегии, жратва из Германии, пилоты с Кавказа, а пираты -
русские! Блин, жизнь как на Невском проспекте".
Разгрузка транспорта заняла час. Стуколин последним в очереди к рампе
стоять не захотел, а велел Жене Яровенко подогнать грузовик и, не сильно
церемонясь, растолкал парней в "косухах".
- Так! - объявил он. - Эти, эти, эти и вон те ящики грузим ко мне. И
пошевеливайтесь!
Парни заворчали, но ослушаться не посмели: авторитет Стриженого среди них
был беспредельно высок. Натовскую амуницию: полевые комбинезоны, палатки,
вещмешки и прочее барахло - Стуколин ворошить не стал, а выбрал четыре
десятка больших коробок с провиантом от Бундесвера, так, чтобы забить кузов
почти до упора, к этому добавил три коробки с мылом и зубной пастой. Потом
подумал и взял пару упаковок принадлежностей для полевой кухни.
Женя Яровенко тоже не остался в стороне. Глаза у него при виде такого
количества дармового шмотья алчно заблестели. Он читал английские и
немецкие надписи на упаковках и что-то там про себя соображал. Губы у него
при этом шевелились. Потом он вдруг кинулся к одному из тюков,
перетаскиваемых парнями Стриженого, и, вытащив штык-нож, болтавшийся в
ножнах на поясе, вспорол грубую ткань.
- Ты че делаешь? - возмутился один из парней. - Типа крутой, да?
Женя его не слушал. Он что-то тащил из тюка, вцепившись обеими руками.
- Спокойно, спокойно, - призвал к порядку Стуколин. - Здесь все свои Делаем
общее дело - зачем нам ссориться?
- А че он? - не успокоился сразу парень.- Чђ он ваще?
Стуколин подошел ближе:
- Женя, ты чего?
Урча, как кот, дорвавшийся до свежей говядинки, Яровенко вытянул на свет
отличную пилотскую куртку - из чистой натуральной кожи и отороченную мехом.
- Это мне, - заявил он с детской непосредственностью. - Мечта, а не куртка.
Стуколина так рассмешила эта чистая в своей искренности радость от
бесплатного приобретения обновки, что он громко расхохотался. Возмущавшийся
поведением Жени парень стоял над похудевшим тюком и ошалело переводил
взгляд с лучащегося счастьем Яровенко на хохочущего старшего лейтенанта.
Потом плюнул, покрутил пальцем у выбритого виска и сказал:
- Чокнутые, во!
Когда разгрузка закончилась, грузовики Стриженого освободили полосу. Теперь
транспорт мог развернуться и взлететь. Пилоты "Геркулеса" не заставили себя
упрашивать. Едва Стриженый отогнал свой командирский джип за пределы
полосы, все четыре винта норвежца стали раскручиваться. Воздух снова
наполнился ревом двигателей, и "Геркулес" под улюлюканье и оскорбительные
жесты высыпавшей смотреть его взлет команды Стриженого поднялся в воздух.
Дело было проведено чисто, и Стуколин вздохнул с облегчением. Он был готов
к возможным сбоям в намеченной программе перехвата и теперь радовался, что
ни одного сбоя таки не произошло. А Женя так просто был счастлив, примеряя
кожаную натовскую куртку.
Перед тем как попрощаться, Стриженый протянул Стуколину пухлый конверт.
- Это ваша доля, - пояснил он. - Не беспокойся, там зеленые.
Стуколин закашлялся. Он не думал, что к грузовику всяческого добра
приложатся еще и деньги.
- Спасибо, - поблагодарил он, принимая конверт.- Хотя я... и другие... в
общем... не ради денег...- он смешался.
- Мы - не государство, - проникновенно сказал Стриженый. - У нас принцип
такой: сделал дело - получи гонорар...
Глава девятая. РЕЗИДЕНТ.
(Таллинн, апрель 1994 года)
Иван Иванович Иванов считал, что его родители перемудрили, придумывая ему
ФИО. Звучит слишком уж нейтрально, а это может привлечь внимание.
Разумеется, настоящие фамилия-имя-отчество Ивана Ивановича были совсем
другими. Он сменил их не по своей воле, а по требованию далекой Родины,
ради свободы и процветания которой он жил и воевал последние шесть лет.
До того, как Родина призвала его, Иван Иванович жил в городе Таллинне и
занимался морскими контрабандистами. Он был неплохим таможенником, и
начальство его ценило. Жизнь Ивана Ивановича была расписана на много лет
вперед: карьерный рост, увеличение зарплаты, переезд из общежития в
отдельную квартиру где-нибудь на тихой окраине Таллинна, в перспективе -
покупка "Жигулей" и, может быть, дачного участка.
Если честно, то на Родину Ивана Ивановича не тянуло. Он получил европейское
образование, привык жить в настоящем европейском городе, не держался за
"землячества", ему нравились эстонцы - спокойные, рассудительные, без всех
этих характерных для многих кавказских народов "заморочек", связанных с
понятием "кровные узы". Он уже подыскивал себе пару - желательно эстонку, -
проигнорировав многочисленные письма старенькой мамы, убеждавшей его
заехать на месяцок и выбрать себе невесту из местных, породнившись с
каким-нибудь из многочисленных дружественных кланов. Иван Иванович лишь
презрительно фыркал, но в ответ писал, что рад бы, только вот серьезные
дела так быстро не делаются, а начальство таможни большого отпуска не
даст... Его не тянуло на Родину, но и портить отношения с "землячеством" он
не хотел - те могли наделать проблем.
С началом эпохи Перестройки и нового мышления все пошло наперекосяк.
Эстонцы как-то очень быстро растеряли свое спокойствие и рассудительность,
а Иван Иванович неожиданно для самого себя стал "иностранцем" и
"оккупантом". То, что он прекрасно говорил по-эстонски, а к русским по
крови имел отношения меньше, чем австралийский абориген, не имело никакого
значения - он стал чужаком, а после быстрых кадровых перестановок в
таможенном управлении - еще и безработным.
А на исторической Родине Ивана Ивановича началась война. Он читал сообщения
о ней в эстонских газетах и смотрел документальные ролики по эстонскому
телевидению. Он горько усмехался, когда видел, что официальная эстонская
пропаганда весьма сочувственно относится к "борцам за независимость" в
далекой республике на Кавказе, ведь на низовом, непропагандистском, уровне
всђ было совсем по-другому, и бывшие друзья просили им больше не звонить, и
продавщицы в магазинах и на рынке смотрели волчицами, и паспорт гражданина
Эстонской Республики со штампом регистрации в городе Таллинне можно было