Чтение 21–й страницы книги ~Фирма~

- Все "Саббат" гоняешь?

- Ага. У меня Вася торчит. Перенайтать попросился. Он новый диск
притащил. Тащимся, как удавы. Выпить есть? Меня Джин зовут.

Все это хозяйка квартиры произнесла ленивым голосом, лишенным всяческой
интонации. На последней фразе она повернулась к Мите и мазнула его по лицу
своим блеклым, пустоватым взглядом.

- Митя, - сказал Матвеев, но Джин уже не смотрела на него. Ее вроде ни в
малой степени не интересовало, как величать ночного гостя.

- Давайте в комнату, - сказала Джин, - а то соседи предкам настучат.

Митя пошел вслед за хозяйкой по темному коридору, который закончился
массивной, украшенной буддистскими знаками дверью, и, пропустив вперед Олю и
Джин, шагнул в комнату. Музыка доносилась именно отсюда.

У стены, сплошь оклеенной пупырчатыми подставками из-под яиц, стояли
дорогие колонки "35-АС", между ними прямо на полу располагались
проигрыватель, усилитель, магнитофон и стопка пластинок. К противоположной
стене приткнулась узкая односпальная тахта, прикрытая стареньким черным
пледом. Больше в комнате, если не считать грязноватого ковра на полу, ничего
не было.

На ковре сидел голый по пояс мускулистый парень с густой гривой
каштановых волос. Грива спускалась по крутым плечам и закрывала лопатки на
треугольной, идеально правильной формы, загорелой спине.

- Хай, пипл, - сказал парень, широко улыбнувшись.

Митя вдруг почувствовал, что теплая волна обаяния, исходившая от этого
красавца, захлестнула его с головой. Ему немедленно захотелось подружиться с
Васей, как заочно представила этого парня Джин, поговорить о пластинках, о
группах, о музыке, рассказать ему о концерте Гребенщикова, выпить, потом,
дождавшись утра, когда откроются заведения, куда-нибудь сходить - рвануть в
"Жигули", к примеру. Или просто к пивному ларьку.

Митя и думать забыл, что утром ему неплохо бы появиться в институте -
комсомольское собрание, на котором он должен был председательствовать, в
случае Митиного прогула грозило обернуться для него большими неприятностями.

- Падайте, - предложил Вася. - Как дела?

Он не представлялся, не спрашивал, как зовут появившихся в четыре утра
гостей, и вел себя так естественно, словно они были знакомы уже много лет и
не нуждались в лишних, протокольных приветствиях.

- Слушай, герла. - Вася посмотрел на усевшуюся по-турецки Олю. - У тебя,
между прочим, курнуть ничего нет?

- Есть, - неожиданно ответила Оля.

Вот уж чего Митя никак не ожидал. Оказывается, у этой красавицы в кармане
наркотики!

Сам Митя никогда не курил и уж подавно не кололся. В институте, где он
учился и был комсоргом группы, его знакомые и друзья тоже не баловались ни
"травой", ни "болтушкой". К людям, употребляющим эти запрещенные,
табуированные в обществе вещества, Матвеев относился с брезгливым
отвращением, смешанным с откровенным страхом. И открытие, только что им
сделанное, едва не лишило Митю равновесия как в переносном, так и в самом
прямом, физическом смысле.

Ему расхотелось садиться рядом с красавцем, что же до Оли, то Митя
попытался разобраться в своих ощущениях, нахлынувших теперь уже холодной,
очень неприятной волной.

Его по-прежнему тянуло к ней, но страх и злость на то, что, пока они
брели по ночным улицам, их сто раз могли "повязать", а найдя у девушки
наркоту, - сообщить в институт, попереть из комсомола, да заодно и с
факультета, может быть, вообще посадить, - эти страх и злость мешали ему
относиться к Стадниковой по-прежнему.

Романтика прожитой ночи исчезла, словно ее и не было. Митя уже не хотел
дарить Ольге цветы, о чем мечтал еще совсем недавно, гулять с ней по ночам,
говорить ласковые слова и читать стихи. Теперь он думал только об одном -
взять бы сейчас, сорвать футболку, стащить штаны да оттрахать наркоманку по
полной схеме. Так, чтобы ходить не могла...

Вася, который вызывал у Матвеева нарастающее отвращение, что-то говорил
Стадниковой, а Митя думал, что хорошо бы этого красавца обрить наголо да в
армию, или на завод, или в стройотряд, где ребята корячатся каждое лето -
весело, правда, но и кости ломит, и мозоли кровавые, и понос от бесконечных
макарон с кусками свиного жира вместо мяса.

"Или просто в рог дать как следует, - думал Митя, глядя, как
длинноволосый Вася, получив от Ольги пакетик, забивает в папиросу табак,
смешанный с "травой". - Настучать по жбану, чтобы не сбивал с толку
девчонок... Сволочь!"

Правда, кто кого сбивает - большой вопрос. Оля ведь сама с наркотой по
городу разгуливает. И затягивается умело, привычно...

Вася вдруг взял Стадникову за шею и привлек к себе. Оля вытянула вперед
губы, словно готовясь его поцеловать, а длинноволосый красавец вставил
папиросу горящим концом себе в рот и пустил из мундштука ровную, плотную
струю голубого дыма. Оля втягивала его в себя, прикрыв глаза от
удовольствия. Сейчас она выглядела такой соблазнительной, такой сексуальной,
какой не была ни разу за прошедшую ночь.

- Слышь, мастер, - сказал Вася, растягивая слова. - Дернешь?

- Нет, - ответил Матвеев. - Я вообще-то не курю.

- Правда, что ли?

- Да.

- Ну, ты даешь. А дурь классная. Тащит в умат.

- Ладно, - неожиданно для себя сказал Митя. - Я пошел.

- Ну давай, иди, - покачал головой Вася. - Привет семье.

- Пока.

Митя посмотрел на Ольгу. Она не ответила на прощание, лишь кивнула -
"пока, мол".

"Сволочь! - кричал про себя Митя, сбегая по лестнице. - Сволочь! -
беззвучно вопил он, выскакивая на улицу. - Гадина! - неистовствовал он, летя
широченными шагами к открывшемуся уже метро. - Сволочи! Гады! Суки!!!"

- Сколько времени? - повторила Оля.

- Сейчас...

Матвеев с трудом поднял руку и посмотрел на запястье. Часов не было.
Стараясь не застонать от сверлящей голову боли, он сполз с кровати на пол и,
встав на четвереньки, стал шарить руками по полу. Трусы, носки, брюки...
Ага, вот.

Он поднес часы к глазам, но звонок в дверь заставил Митю вздрогнуть и
отвести взгляд от светящегося циферблата.

- Кто это? - спросил он.

- А я знаю? - отозвалась Ольга. Она лежала в прежней позе, выставив на
свет божий свою крохотную, но очень аппетитную попку и зарывшись лицом в
скомканную подушку. - Иди посмотри.

Звонок повторился. На этот раз он был длиннее и настойчивее. Очевидно,
ранний гость, стоявший на лестнице, поставил перед собой цель непременно
разбудить хозяйку и заставить ее открыть дверь.

- Тебе это надо? - спросил Митя.

"Какие-нибудь гопники, - подумал он. - Знакомые алкаши. Наверняка.
Прознали про Василька. Торопятся начать поминки. Как же - такой повод! Можно
месяц пить на чистом глазу. Никто не осудит".

- Мне надо... Мне надо спать, - промычала Ольга.

Дверной звонок завопил снова, но на этот раз его дребезжанье слилось с
пиканьем Митиного радиотелефона.

- Алё, - еле ворочая языком, сказал Матвеев, поднеся трубку к уху.

- Открывай, Матвеев! Ты чего там, совсем опух? - Голос Бориса Дмитриевича
был бодрым и напористым. - Открывай. Е-мое, работать надо. Давай быстро!

- Э-э... Это вы? Вы где?

- Где-где... там! За дверью стою. Открывай, я тебе говорю!

- Сейчас... Сейчас, только оденусь.

- Блядь! - смачно сказал Гольцман. - А то я тебя не видел. Было бы на что
смотреть. Открой дверь, тебе говорят, потом оденешься!

Митя натянул трусы и бросился в прихожую, натыкаясь на стены, задевая за
углы мебели, матерясь и тяжело дыша.

- Что там такое? - недовольно крикнула Ольга, подняв наконец голову.

- Сейчас, - буркнул Митя, возясь с древними, плохо поддающимися замками.

- Ну, хорош! - весело воскликнул Гольцман, когда Митя справился с дверью
и, распахнув ее, встал на пороге.

- Проходите.

Митю качнуло в сторону, и он привалился к стене.

- Трусы надень нормально, - ехидно заметил Гольцман, проходя мимо. - А
то, по народной примете, отхарят тебя, симпатяга ты этакий!

Трусы на Мите действительно были надеты наизнанку.

- Где она? - спросил Гольцман, понизив голос, когда Митя захлопнул дверь
и прошел вслед за Борисом Дмитриевичем на кухню.

- Там, - махнул рукой Матвеев. - Еще лежит.

- Ага. Хорошо. Ты, друг мой, давай-ка одевайся, мойся и дуй на вокзал.

- А что там?

- У тебя, Митя, мозги совсем заспиртовались за ночь. "Гротеск" приезжает
из Москвы. Встречать надо. У них, между прочим, сегодня концерт.

- Сегодня?!

Митя схватился за голову.

- Борис Дмитриевич, у вас водки случайно нету?

- Есть. Что, поправиться надо?

- Не то слово.

Гольцман полез в недра объемистой кожаной сумки, которая висела у него на
плече, и вытащил оттуда бутылку водки.

- Тебе, Митя, только на "поправиться". Поправишься - и дуй на вокзал. У
тебя час времени. Как раз хватит, чтобы себя в порядок привести. И чтобы не
бухал сегодня. Понял?

- Конечно. А вы?