Чтение 21–й страницы книги ~Очень в Сокольниках~

советник юстиции Малюков, нам нужен ваш муж.

- Вы из прокуратуры? - спросила удивленно женщина. - Но...

- У меня постановление прокурора о производстве обыска у вас на даче.

- Обыска! - ахнула Лариса Федоровна и выпустила поводок.

Огромная собака, радостно размахивая хвостом, бросилась к Стрельцову и
начала лизать ему руку.

- Да, обыска, - твердо сказал Малюков, - давайте пройдем в помещение.

- Сейчас, минуту, - Лариса Федоровна почти бегом бросилась по дорожке.

- Мне кажется, - сказал Вадим, глядя ей всюд, - что нас пригласили в
дом.

Малюков молча кивнул.

Они прошли всего несколько метров, дорожка резко повернула, и они
увидели дачу. Огромный дом из стекла и полированного дерева. Верхний этаж
был похож на купол, исполненный из витражей.

- Н-да, - сказал Малюков, - неплохо живут композиторы.

- Его песни, - дал справку Алеша Стрельцов, - во всех кабаках поют.

- Зря я не пишу песен, - усмехнулся Вадим.

- Конечно, зря, - серьезно ответил Малюков. - Покойный композитор
Экимян был генералом милиции, а до этого начальником уголовного розыска
Московской области.

- То-то область и разворовали, - мрачно изрек Акимов.

Они подошли к крыльцу, поднялись на террасу. Вернее, это была не
терраса, а огромная застекленная комната, даже не комната, а зал.

Вадиму по роду службы, да и просто так приходилось бывать на всяких
дачах, но такую он видел впервые.

Она поражала не размерами, а каким-то бессмысленным слиянием стилей.
Современные полированные панели уживались рядом с бронзовыми старинными
ручками и коваными фонарями начала века, в круглые современные окна
вставлены потускневшие витражи, на которых замысловато переплетались
обнаженные грудастые дамы, похожие на татуировку. Да и чего только не было
в этом доме. Терраса была заставлена козетками, канапе, столами и
столиками на тряских паучьих ножках, разномастными стульями. Все это
скорее напоминало театральный реквизит для спектакля из непонятной жизни.

В глубине дома послышался недовольный голос, заскрипели невидимые
ступени. Дверь распахнулась, и на террасу почти выбежал человек среднего
роста. Гладко прилизанные черные волосы разделял безукоризненный пробор,
на нем был светлый, почти белый, костюм, темно-вишневая рубашка и яркий
сине-желтый галстук.

- Я композитор Лесоковский, - сказал он, обводя глазами пришедших, - в
чем дело? Что за намеки?

- Я старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры,
советник юстиции первого класса Малюков, - представился Олег Леонидович, -
вместе со мной приехали начальник отдела МУРа подполковник милиции Орлов,
инспектор уголовного розыска лейтенант милиции Стрельцов и ваш участковый
старший лейтенант милиции Акимов.

- В чем дело? Почему?.. - спросил Лесоковский без прежней уверенности.

- Я расследую дело об убийстве и ограблении музея, - продолжал Малюков.
- Задержанный милицией гражданин Силин Петр Семенович показал, что продал
вам изразцовую плитку и чугунное литье, похищенное в музее.

- Да как вы смеете! - Лесоковский топнул ботинком на необыкновенно
высоком каблуке. - Как вы смеете! Я лауреат конкурса на лучшую эстрадную
песню "Золотая лира", я награжден грамотой Московской милиции, мне вручен
знак...

- Поздравляю, - сказал Вадим.

- Что? - Лесоковский непонимающе поглядел на него.

- Поздравляю вас с этими высокими отличиями. Но нас интересуют вещи
более земные. Изразцовый кафель и ковка.

- Выдумаете... - начал Лесоковский.

- Мы ничего не думаем, ваши действия подпадают под статью 208 УК РСФСР.
То есть скупку заведомо краденого имущества.

- Я буду жаловаться, - в голосе Лесоковского не было прежней
уверенности, - я член Союза композиторов, мои песни поет вся страна, на
последнем телевизионном конкурсе...

- Я уже поздравил вас. Где плитка?

- Вы не имеете права!

- Имеем, - Малюков расстегнул "молнию" папки, - вот ознакомьтесь.

- Что это?

- Постановление прокурора о производстве обыска.

- Лариса! - слабо крикнул Лесоковский.

В дверях появилась жена.

- Лариса, ты слышишь!

- Вы согласны выдать незаконно приобретенные вещи? - еще раз спросил
Вадим.

Лариса, дохнув на него дорогой косметикой, шагнула к Вадиму.

- Как вы смеете так говорить с моим мужем? Да вы знаете, кто бывает в
нашем доме? Вам работать надоело? Мы позвоним Петру Ивановичу...

- Все, - скомандовал Вадим, - Акимов, пригласите понятых.

- Вы не смеете позорить заслуженного человека! - взвизгнула Лариса. -
Кто дал вам право?!

- Смею. А право мне дает Конституция.

- Что это? - внезапно сказал Лесоковский. - Что это? - повторил он с
трагической актерской интонацией. - Приходят люди, те, кому посвящаю, о
ком пишу свои песни, и оскорбляют художника...

- Перестаньте, - Малюков подошел к хозяину, - прекратите эту комедию.
На основании статей 167 и 168 УПК я обязан произвести у вас обыск и выемку
разыскиваемых нами предметов. Согласны ли вы добровольно предъявить их нам?

- Он согласен, - неожиданно резко сказала Лариса Федоровна. Она словно
сняла со своего лица маску справедливого гнева. Глаза стали настороженными
и колючими, около рта обозначились твердые складки.

- Ларик, - простонал Лесоковский, - как же так?..

- А так. Не хочешь позора, письма в Союз?

- Вас устроят в качестве понятых наша домработница и друг нашей дочери,
гостящий у нас?

- У них есть документы? - спросил Малюков.

- Да. Пригласить их?

- Зовите.

Кафель и ковка лежали в сарае. Вернее, это был не сарай, а нечто
среднее между гаражом и реставрационной мастерской. Вадим сразу же увидел
кафель, он был разложен на цементном полу и ярко переливался в солнечном
свете, падающем из окна. Орлов наклонился, взял одну плитку. Улица,
извозчик, пешеход. Картинка старой Москвы была написана с щемящей
нежностью.

Горбатая улочка убегала вниз, венчали ее покосившиеся фонари, и Вадиму
показалось, что он видит за окнами домов незамысловатый быт, ушедший от
нас навсегда.

Он осторожно положил плитку, повернулся к Лссоковскому.

- Силину, пропойце деклассированному, простительно. Он украл от пьяной
своей глупости. Но вы, художник. лауреат конкурсов... Вы-то как могли
пойти на это?

- Вы хотите сказать, что я воровал? - взвизгнул композитор.

- Как вы смеете! - вмешалась Лариса Федоровна- Как вам в голову могло
прийти сравнивать моего мужа с вором и пьяницей.

- Он хуже. Силин не знал, что ворует. А ваш муж знал что покупает. И
если мне удастся доказать, что вы, гражданин Лесоковский, бывали в
особняке Сухотина, вам придется отвечать как соучастнику.

- Спокойнее, Вадим Николаевич, - Малюков коснулся рукой его плеча, -
спокойнее.

- Вы ответите. - гневно выдавила Лариса Федоровна, - ответите, это вам
не бериевские времена.

Вадим посмотрел на ее перекошенное злобой лицо.

на глаза, таящие предупреждение, и понял, что кляузы не избежать.

Он вышел из сарая и закурил. Нз сада дурманяще и горько пахло цветами.
Такой запах обычно бывает в преддверии осени. Утро постепенно переходило в
день, но он был таким же прозрачным и прохладным. Где-то за лесом
прокричала электричка, и голос ее растаял над дачным поселком.

В нескольких шагах стояла замысловатая скамейка.

Как Лесоковский достал это литое металлическое чудо?

Такие скамейки Вадиму приходилось видеть в далекой молодости в парках
маленьких уральских городков.

Обычно с обратной стороны спинки ставилось заводское клеймо и год
выпуска. Вадим обошел скамейку, наклонился. Полусбитые временем буквы,
морда какого-то зверя, видимо, заводской знак.

Интересно, сколько заломили перекупщики с композитора за это
поржавевшее чудо?

Старина - это модно. Более того, это выгодно. Старый столик или
этажерка; десятилетиями пылившиеся в чуланах и темных углах квартир, стали
модными и поэтому сделались предметом наживы.

Орлов знал настоящих коллекционеров. Ценителей и знатоков старинного
искусства. Эти люди вносили свой вклад в создание монографий о старинном
портрете, находили исчезнувшие иконы, сохраняли от уничтожения мебель
редчайшей красоты.

Когда-то старинную мебель просто выбрасывали на пустыри. Ее место в
квартирах занимали блестевшие лаком современные гарнитуры. Ковры стали
немодны, их заменили безликие паласы. И вот новый, неожиданный зигзаг
моды, и появляются "ценители" типа Лесоковского.

Из сарая вышел Малюков в полном сиянии прокурорского мундира.

- Ну что? - спросил Вадим.

- Изъяли и задокументировали. Сейчас допрошу его, и поедем.

- Слушай, Олег, я тебе здесь не нужен больше?