который без возмущения, а даже с чувством удовлетворения воспринял закон об
амнистии, принятый Государственной Думой России в связи с 55-летием победы
советского народа в Великой Отечественной войне.
Госдума напоминала судье Сорокину собак в поселке под Геленджиком, где он
иногда проводил отпуск. Поселок был в тупике, кормившиеся при санаторной
кухне собаки скрещивались как попало, в итоге получилась какая-то ублюдочная
усредненная масть с малоразличимыми признаками первоначальной породы.
Коммунисты, "Яблоко", "Единство", ЛДПР - все усреднились и жили мирно.
Грызня начиналась только тогда, когда на помойку вываливали остатки обеда.
затрагивал ничьих политических и экономических интересов. Если человек имеет
государственные награды СССР и России, он заслуживает освобождения. О чем
тут спорить?
Что-то там пытались говорить правоведы, но их не слушали. Страсти кипели
вокруг выборов нового президента России, все остальное казалось неважным. И
лишь когда на свободу стали выходить закоренелые преступники, имевшие
награды СССР и РФ, убийцы-рецидивисты, грабители и насильники, разразилась
гроза. Тут-то и вчитались в закон и обнаружили, что в нем отсутствует
чрезвычайно важная оговорка, ограничивающая право на амнистию для лиц,
совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления.
время оттеснил на второй план все остальные события. В чем только ни
обвиняли народных избранников. Одна газета договорилась до того, что
принятие закона в таком виде проплачено всероссийским преступным
сообществом, чтобы вытащить из лагерей своих главарей.
воображения, как же любит пишущая братия мифологизировать и даже
демонизировать то, о чем не имеет ни малейшего понятия! Преступное
сообщество возможно в пределах квартала, района, города. Сорокину
приходилось судить главарей крупных ОПГ. Сообщество может быть отраслевым -
как в торговле наркотиками. Но в государственных масштабах преступное
сообщество существовать не может в принципе. Оно предполагает подчинение
каким-то единым законам, обязательным для всех. Да чтобы эти темные злобные
выродки приняли для себя хоть какой-нибудь, пусть даже самый ублюдочный,
кодекс? Они режут, расстреливают и взрывают друг друга при малейшей попытке
ограничить власть каждого пахана!
внимательно прочитать закон, за который они голосуют, то лишь в дремучем
непрофессионализме и самовлюбленности. Да что нам слушать каких-то юристов,
мы сами юристы.
амнистии, сославшись на загруженность делами, но публикации в прессе и
сводки МВД и Минюста просматривал с большим интересом.
Германией. Война с Японией. Корейская война. Венгрия. Вьетнам. Даманский.
Чехословакия. Афганистан. Первая чеченская война. Вторая чеченская война.
внесли и приняли поправку к закону об амнистии. Но судья Сорокин надеялся,
что Калмыкова успели освободить. Офицер, воевал в Афганистане, награжден
медалью и двумя какими-то орденами. Кажется, Красного Знамени и Красной
Звезды. Его должны были освободить.
Формальным, дневным оправданием была занятость. Но истинная причина, в
которой он признавался себе по ночам, была другой: он боялся узнать, что
Калмыков под амнистию не попал.
II
свалившиеся на страну беды. Вялотекущая, как шизофрения, война в Чечне.
Гибель атомохода "Курск". Взрыв на Пушкинской площади. А потом и
Останкинская телебашня не выдержала страшного напряжения поступающих на ее
передатчики новостей - вспыхнула, сгорела, как сгорает провод, по которому
пустили слишком сильный ток.
Начало ее уходило в прошлое - в Грозный 1995 года, в Кабул 1979 года, в
Прагу 1968 года, в Будапешт 1956 года. И дальше, глубже, в сталинщину, в
распутинщину. Странная судьба Калмыкова была невыделима из этого ряда.
Сорокина иногда даже посещала нелепая мысль: а если бы он не посадил
Калмыкова? Может, тогда и не было бы всех нынешних бед?
запросить Минюст и все узнать. Он сделал пометку в настольном календаре. Но
она не понадобилась. Передавая ему утром документы на подпись, секретарша
сказала:
которому его осудили. Давно, два года назад.
твердую, без завитушек, подпись. - Хочет обжаловать? Это нужно было делать
раньше.
сидел. Странный какой-то.
смейтесь. У вас компьютер работает?
полтора. С компьютером было то же самое. А как только ушел, заработал.
заставлять сидеть в приемной. Пусть напишет заявление на мое имя.
Калмыков. Алексей Николаевич, что с вами?
III
волосах, похожих на парик, стали резче черты лица, по-прежнему сухого и
серого, как пергамент. Чуть явственней проступили высокие азиатские скулы.
Лицо было неподвижным, бесстрастным. Два года назад, на суде, его темные
глаза были пустыми, мертвыми. Сейчас взгляд словно питался мощным источником
энергии изнутри, глаза смотрели внимательно, спокойно, не моргая. И будто бы
отстраненно, бесстрастно.
посетителя дружелюбным рукопожатием. Он даже встал, но наткнулся на
холодноватый взгляд Калмыкова и неловко, на полужесте, предложил, показывая
на кресло возле приставного стола:
Крахмальная рубашка. Красный, со вкусом подобранный галстук. Угол такого же
красного платка в кармане пиджака. Он был похож на профессионального
дипломата откуда-то из Пакистана или Ирана. Они там все такие. Холодные и не
моргают. Как змеи.
на колене большие сильные руки. Руки у него были не как у дипломата, а как у
крестьянина.
произнес судья. - Когда вы освободились?
становилась неловкой, тяжелой.
клавиатуру. - Мне нужно сохранить текст.
немного времени, чтобы освоиться в этой ситуации, отчего-то неудобной для
него, неприятной. Он нажал клавишу. Курсор не шевельнулся. Пощелкал мышью.
Никакой реакции. Компьютер "завис".
компьютеры?
решительно заговорил: - Константин Игнатьевич, я действительно рад, что вы
Семенова Мария
Маккэфри Энн
Посняков Андрей
Круз Андрей
Андреев Николай
Марко Джон