милицейского аппарата, - опыт этой работы, повторяю, подсказал Егору
Ивановичу, что всякое бывает в этой суетной жизни. Порой случается даже
самое, казалось бы, неправдоподобное, чего и не придумаешь, очень уж
многолика, пестра и неохватна жизнь. Особенно если ты отвечаешь за такую
тонкую, даже зыбкую область, как человеческие отношения и поступки, где за
всем уследить, все понять и, что надо, исправить, предупредить - очень
даже непросто. И потому добросовестный Егор Иванович честно признает
возможные тут промашки.
Ну а во-вторых, он прекрасно понимает, что уговорить меня дело
бесполезное, а придется свое мнение доказать.
Словом, я не успеваю со вкусом выкурить даже первую сигарету, как
обеспокоенный Егор Иванович начинает уже меня теребить. Мы выбираемся из
его теплой служебной комнаты и, продуваемые свирепым ледяным ветром,
отправляемся "обходом" по заснеженным дворам и переулкам его путаного
участка. При этом я даю Егору Ивановичу имеющиеся у меня ориентиры. В
искомом дворе находится ряд сараев, на одном из которых сбита замочная
петля. Ворота в этом дворе недавно окрашены в зеленый цвет. А со двора
видна находящаяся, видимо, недалеко Елоховская церковь. Наконец, дом,
выходящий подъездом в этот двор, имеет не меньше трех этажей, так как, по
словам того же Лехи, человек, которого они с Чумой поджидали, спустился во
двор именно с третьего этажа.
Мы заходим в один двор, второй, третий, скользим по обледенелым буграм,
проваливаемся в наметенные ветром сугробы, чертыхаемся и бредем дальше. В
некоторых дворах мы осматриваем сараи, дергаем замки, кое-где они
срываются с петель, и Егор Иванович берет эти сараи на заметку. В
застывших его пальцах карандаш еле пишет и выводит немыслимые каракули.
Егор Иванович не такой уже молодой человек, ему, мне кажется, лет
пятьдесят уже. На вид он щуплый, невысокий, движения у него порывистые,
энергичные. У него костистое, со впалыми щеками, бритое лицо, из-под шапки
видны седые виски, глаза все время как бы прищуренные, а сейчас, на ветру,
даже слезятся, добрые глаза, в сетке морщинок, я бы даже сказал,
располагающие глаза, вызывающие доверие. Милицейская форма очень ладно
сидит на нем. Форму ведь тоже надо уметь носить, некая, я бы даже сказал,
культура требуется, чтобы выглядеть в ней красиво, браво, элегантно даже.
Как в армии мы нашу воздушно-десантную форму носили, любо-дорого смотреть
было. Хорошая форма, я вам скажу, не только украшает и отличает, она
придает вам особое самочувствие, прибавляет бодрости, ловкости,
уверенности в себе. Психологический, моральный, даже чисто физический
эффект формы нами, мне кажется, еще недостаточно изучен.
Так вот, Егор Иванович, несмотря на отнюдь не гренадерский рост и отнюдь
не юношеский возраст, выглядит удивительно подтянутым, ладным каким-то и
заставляет всех окружающих с уважением, а кое-кого и с опаской смотреть на
свой милицейский мундир. Впрочем, пока мы пробираемся среди дворовых
сугробов, смотреть на нас особого интереса не представляет, да и некому
особенно смотреть, ибо даже ребятишки в большинстве своем еще не вернулись
из школы, а мороз так щиплет, что взрослые, не задерживаясь, бегут через
двор домой и разглядывать нас ни у кого охоты нет.
Пока что ни в одном дворе, куда мы заходим, не обнаружили мы всех
необходимых признаков, хотя по отдельности они то и дело встречаются,
кроме, пожалуй, зеленых ворот. Главный этот признак, на который я особенно
надеялся, начинает внушать все большее недоверие. В самом деле, кто это
среди зимы будет вдруг красить ворота? Чушь какая-то!
- Нет тут таких, что я не знаю? - сердито ворчит Егор Иванович. - Придумал
твой Леха.
Но я все же с тайной надеждой поглядываю на каждые ворота, мимо которых мы
проходим. А вдруг? Ну, ведь всякое же бывает, в конце концов.
Некоторые дворы мы особенно внимательно осматриваем, изучая все сараи,
подъезды, повороты, закоулки. Ничего, однако, подходящего мы так и не
обнаруживаем. И настроение у меня постепенно падает. Может быть, Леха и в
самом деле все наврал? Вполне ведь может быть.
Вот еще один двор. Тесный, как все дворы здесь. Четырехэтажный кирпичный
дом выходит в него двумя подъездами. В глубине, за детской площадкой с
грибками, скамеечками и невысокой снежной горкой, виден ряд сараев. За
крышами окружающих двор невысоких домов виден купол Елоховской церкви. Мы
обходим двор, внимательно изучаем сарай за сараем. Нет, все там цело,
замки намертво схватили ржавые, крепкие скобы. Не тот двор, явно не тот.
Если "тот" вообще существует...
Выбираемся в узкий, заваленный снегом переулок с одной глубокой, разбитой
колеей посередине. На кривом тротуаре, где вытоптана лишь скользкая
тропка, идти рядом нельзя. Егор Иванович идет первым, я за ним. И говорю
ему в спину, то и дело скользя и взмахивая для равновесия руками:
- Только не пропусти чего, Егор Иванович.
- Не бойся, не пропущу, - хрипит он, не оглядываясь.
- Остались еще подходящие дворы?
- А то. Их за неделю все не осмотришь. А мы с тобой и трех часов не ходим.
- Больше трех.
- Один черт...
И вдруг мы одновременно останавливаемся и переглядываемся. Перед нами
залепленные снегом зеленые железные ворота. И краска как будто недавняя,
затеки возле металлических выступов свеже поблескивают. За воротами
темнеет короткий проем, и дальше виден двор. Ворота приотворены и схвачены
цепью. Пройти можно легко, даже очень полному человеку.
Егор Иванович озадаченно разглядывает ворота и говорит:
- Откуда они, черти, взялись? Неужто среди зимы нашлись умники, покрасили?
И ведь за снегом не видно, вон как обледенели. Все же как они мимо
внимания моего прошли, не пойму. Ну, ну...
Он с досадой качает головой.
- Что ж, зайдем? - спрашиваю я.
- Сто раз тут был, - сокрушенно продолжает Егор Иванович, явно не слыша
моего вопроса. - Форменным образом сто раз. Квартирная кража тут два дня
назад случилась. Ну, подумай. А ворота мне и ни к чему. Стареть стал,
ей-богу, стареть.
- Давай зайдем, - снова предлагаю я.
- Ясное дело, зайдем, - торопливо соглашается пристыженный Егор Иванович.
- А как же? Непременно зайдем. Ах ты боже мой...
Мы легко протискиваемся в воротную щель, минуем полутемную подворотню и
выходим во двор. Он, как и все дворы в этой старой части города, невелик и
причудлив по своей конфигурации, с какими-то выступами, узкими проходами,
тупиками, сараями, глухими кирпичными брандмауэрами соседних невысоких
домов. Но один из домов, старый, пятиэтажный, выходит во двор своим
единственным широким подъездом. Серый фасад украшен какими-то лепными
изображениями. Непривычно большие окна схвачены причудливым переплетом рам.
В тесном дворе, возле трех или четырех могучих кривых деревьев, все же
разместилась скромная детская площадка. Возле снежной горки возятся двое
ребятишек в одинаковых шубках и шарфах, отнимая друг у друга санки. Рядом,
на скамеечке, сидит закутанная в платок женщина и читает книгу, не обращая
внимания на ребячий обиженный визг.
Мы медленно обходим двор. Я отмечаю про себя пока что и старый пятиэтажный
дом с его подъездом, и то, что с этого двора прекрасно виден недалекий
купол Елоховской церкви, а также... впрочем, к сараям надо подойти
поближе. Всего их четыре. Нет, пять. Стоят они неровным рядом возле глухой
кирпичной стены какого-то дома, выходящего фасадом в соседний двор. Один
сарай повыше, другой шире, третий выступает вперед. На всех, конечно,
висят замки, один прямо-таки пудовый, старинный, словно от купеческих
лабазов оставшийся.
Подходим ближе, и я убеждаюсь, что на всех сараях замки на месте и скобы
тоже и взламывать их никто как будто не собирался.
- М-да, - качает головой Егор Иванович. - Скажи на милость. Вроде бы все
сошлось, а вот на тебе, замочки, видать, целы...
Но в тоне его я не улавливаю никакой досады, наоборот, в нем сквозит даже
некоторое облегчение. Я Егора Ивановича, конечно, вполне понимаю. Но...
Леха не мог придумать такой двор, с этими зелеными воротами, церковью,
сараями... Не мог. Тут я убежден.
Я подхожу к крайнему из сараев и с силой дергаю замок. Еще раз. Потом
пытаюсь его выкрутить, повернуть. Все напрасно. Замок держит надежно.
Тогда я перехожу к следующему сараю. Хватаюсь за замок. То же самое. Как я
ни стараюсь, замок остается на месте. И третий сарай оказывается запертым
так же крепко. Но четвертый...
Тот самый громадный, поистине амбарный замок, который я заметил еще
издали, вдруг под легким нажимом вместе с одной из петель отваливается в
сторону. Я на секунду даже застываю от неожиданности и стараюсь унять
волнение. Егор Иванович за моей спиной тихо ойкает. Я оглядываюсь и как
можно спокойнее говорю:
- Оставайся, Егор Иванович. Обожди тут. Поохраняй. А я, пожалуй, пойду
позвоню.
- Не сомневаешься, выходит? - упавшим голосом спрашивает он.
- Не сомневаюсь, - говорю я и иду звонить.
...Через полчаса двор наполняется людьми. Дежурная оперативная группа
нашего управления, следователь прокуратуры, ребята из районного отделения,
понятые. Поодаль толпятся жильцы соседних домов и, конечно, вездесущие
мальчишки, которых загадочный телеграф созвал, кажется, со всей округи. Их
внимание больше всего привлекает наш огромный красавец Марс, он сидит
смирно возле проводника, вывалив набок красный язык и щурясь от солнца.
Кажется, и он понимает, что вряд ли ему тут будет работа, события
разыгрались три дня назад, и все следы давно, конечно, утеряны.
Тем временем мы открываем дверь сарая и, светя фонарями, начинаем осмотр.
И наконец, в углу, за грудой досок, я обнаруживаю тело. Человек лежит в
неестественной позе, с задранной брючиной, подвернув обе руки под себя. Он
в расстегнутом зимнем пальто, без шапки. Синее, в пятнах лицо,
остекленевшие глаза, черные волосы прилипли к мраморно-белому, в прожилках
Максимов Альберт
Маккефри Энн
Посняков Андрей
Перумов Ник
Круз Андрей
Суворов Виктор